Пьяные, помятые (джен)

(Это предпоследняя глава. Помните, автору интересно, что вы думаете!)

**

На торжественном праздновании Победы Поттер напился как... нет, этому невозможно подобрать определение.

Вдрызг? Вдрабадан? В чешую от саламандры? Все это слишком слабо и не описывает. Как Темный лорд? Звучит ближе, если, конечно, забыть, что последний из темных лордов в принципе не брал в рот спиртного, а о предыдущих сохранилось не так много сведений, чтобы можно было рассуждать об их застольных привычках. Поттер напился со всей гриффиндорской дури, со всей своей тоски и немыслимой волшебной силы. Самым же пугающим было то, что пьяным Золотой мальчик не выглядел. Пьяным он сумел сделать мир вокруг себя.

В этом вся опасность с великими магами: они могут отрастить вам третье ухо мимоходом, сами того не заметив.

Стою я с задней стороны теплиц, дышу теплым воздухом, расслабляюсь после тяжелого дня. Птички чирикают, трава под ветерком клонится. Розы пахнут одуряюще, словно духи тети Беллы. В Большом зале наверняка уже закончилась торжественная часть банкета, а значит, скоро публика расползется по всему замку. Хаффлпаффцы припрутся на озеро, чтобы устроить пикник, гриффиндорцев предсказуемо потянет на квиддичное поле соревноваться в полетах, райвенкловцы совершат последний налет на школьную библиотеку.

А слизеринцы... нас слишком мало, чтобы об этом говорить. Кроме меня, Блейза, Миллисент и пары-другой человек с младших курсов, на празднование не пришел никто. У МакГонагалл не выходит так же убедительно, как это удавалось Дамблдору, гундеть про равенство и братство, поэтому большинство змей предпочитает не испытывать судьбу.

И вот я стою. Один. Курю отцовскую сигару, испытывая то умиротворяющее чувство завершенности всех дел, которое охватывает, когда сдаешь последний экзамен. Публичное покаяние принесено, журналистам розданы десятки интервью и предъявлено заключение целителя о состоянии отца ("Глубокое магическое истощение, вызванное чувством вины и раскаянием. Нуждается в тщательном уходе и смене климата"). Кингсли сделан прямой намек на то, что документы о его бизнесе в Марокко в случае дальнейшего преследования нашей семьи могут попасть на глаза Скиттер. Я даже набрался сил и извинился перед Грейнджер, драклы бы ее драли, за всех "грязнокровок", что она получила от меня в школьные годы. Пусть подавится.

Все налажено, и делать в Хогвартсе мне, в общем-то, нечего. Но домой тоже не тянет. Во-первых, Мэнор еще не полностью восстановлен после пребывания в нем Темного лорда. Мама думает начать ремонт, как только обвинения окончательно будут сняты. Отец хандрит — он не любит проигрывать — и бродит по парку мрачнее тучи. Я даже не знаю, чем он больше недоволен — тем, что дело всей его жизни оказалось бредом сумасшедшего, тем, что этого сумасшедшего победил однокурсник его сына, или гибелью своих обожаемых павлинов, сожранных Фенриром и его стаей. Мама ставит на павлинов. Как бы то ни было, дома у нас пока не самая приятная обстановка.

Вяло выдыхая табачный дым, я размышляю, не стоит ли отправиться в кругосветное путешествие. Лет сто назад в нашем семействе была такая традиция для наследников. Последними, кто ездил изучать мир, были мой прадед Аугустус и его брат-близнец. Из путешествия вернулся только Аугустус. У меня близнеца нет, слава Мерлину, так что...

Воздух ласков и мягок. Лепестки роз кажутся восковыми. Я снова затягиваюсь, бросаю взгляд по сторонам. Поднимаю глаза к ясному июльскому небу, чистому, словно залитому синей краской. И вдруг сверху начинает лить плотный серебряный дождь, пахнущий мятой и полынью.

Он так красив, что поначалу я даже не пугаюсь. Все вокруг в секунду покрывается сияющей пеленой. Пузырится серебряным трава, блестят мокрые цветы. Совершенно серебряная лягушка, открыв рот, замирает у стены теплицы. Пока я смотрю, рядом с ней появляется другая. Косо перебирая лапками, усаживается поудобнее, раскрывает рот и тоже замирает с видом несколько аутичного счастья. Никаких облаков при этом нет и в помине.

Плюм. Плюм. Блямс. На мокрой траве возникают странные разноцветные штуки, похожие на сломанные детские игрушки. Я вижу мишку с оторванной лапой, бумажные фонарики, красный паровозик без колес, несколько ярких книжек со странно неподвижными обложками, потрепанными и облезлыми. Осторожно подняв одну из игрушек, понимаю, что она маггловская: раненый мишка не стонет и не канючит, а только молча смотрит в небо двумя коричневыми пуговицами, пришитыми вместо глаз.

Дождь продолжается. Небо при этом по-прежнему чистое, и сквозь падающие вниз серебряные струи, подняв глаза, я вижу сияющее солнце. Дождь становится холодным. Высунув язык, я ловлю несколько капель и пробую на вкус. Он чертовски знаком. Я только не могу вспомнить, где я его уже чувствовал. Не в силах противиться внезапному желанию, я сбрасываю туфли и мантию, бросаю их в теплицу и выхожу под дождь босиком, в одних летних брюках и рубашке, немедленно прилипающей к телу. Хихикаю и бегу вперед. Мне снова пять лет, и я хочу быть хорошим. Мерлиновы яйца, я так хочу быть хорошим! Это желание нарастает во мне, словно зуд от почесуйной кошмарки. Босые ноги скользят по покрытой серебром траве, пару раз я падаю. Это прекрасно. Спотыкаюсь о чью-то сломанную метлу, брошенную на поле, валюсь навзничь, дождь заливается в приоткрытый рот.

Вкуснее шоколада, слаще вина. Это вкус детства.

Мельком вспоминаю Великую Битву, отгремевшую здесь около двух месяцев назад. Запах крови чувствовался еще этим утром, несмотря на все усилия эльфов и профессоров. Дождь смывает следы. Он целует и отпускает. Мне так хорошо, что почти плохо. Ливень становится ледяным, и ощущение от него меняется.

Краем глаза вижу впереди Дракучую иву. Ее ствол темнеет сквозь сияющие струи воды. Кто-то сидит в самом низу, у ее корней. Ветви Ивы шевелятся, и мое сердце замирает, когда я осознаю, что знаю человека, так беспечно усевшегося возле смертельно опасного дерева. Это Поттер. Конечно, кто же еще? Внезапно понимаю, что знал это с самого начала, с того момента, как на нос упала первая капля. Воздух наполнен его магией. Мне так смертельно холодно! Так плохо! Дождь бьет по лицу наотмашь, словно дает пощечины. Никогда не понимал, что такое совесть, раскаяние и сожаление. Теперь понимаю. Если этот дождь сейчас идет над всей Англией, я не завидую остальным Пожирателям, тем, у кого на совести больше грехов, чем у меня. Невыносимое чувство. Словно внутрь посадили голодную мантикору, и она выгрызает твою душу — и чувствуешь себя таким подлым, мерзким, недостойным жизни, и все так безвозвратно, и прощения нет... Поттер, останови этот чертов дождь!

Надеюсь, отец сейчас в доме. Надеюсь, прекрасная погода не выманила его в парк, как в предыдущие дни. Лучше бы он сидел в кабинете, занавесив окна шторами, и надирался коньяком! Подобный дождик человек с его биографией может и не перенести.

Поттер меня не замечает. С меланхоличным видом он сидит у ствола дерева, пославшего на больничную койку не одного школьника, жует травинку и смотрит в землю. Дракучая ива нежно обнимает его мягкой зеленой ветвью, ерошит лохматые волосы. Серебро стекает по его плечам, и Поттер буквально светится. Запах полыни, мяты и чего-то еще — той самой магической составляющей, которая и делает этот дождь волшебным, — наполняет легкие. Я падаю на колени в мокрую траву. Я хочу стать лучше.

Мне еще повезло. В отличие от сотен и сотен волшебников, раскаивающихся сейчас в своих грехах по всей Англии, мне хотя бы есть, кого умолять о прощении. Земля шатается под коленями, словно пытается сбросить меня и улететь.

— Поттер! — зову я.

Тот все так же жует травинку. Дракучая ива продолжает гладить его волосы.

Волшебный дождь идет над Англией. В парке Малфой-Мэнора застывает на мраморной скамейке Люциус. Тихо стоят возле могилы сына Креббы, держась за руки. Серебряные капли ударяют в свинцовую воду возле стен Азкабана.

— Поттер!! Очнись! — Дракучая ива ведет себя дружелюбно, и я решаюсь подползти к нему вплотную.

Поднимаю его лицо за подбородок. Он смотрит на меня расфокусированными глазами, зелеными, как молодая трава.

— Что с тобой? Гарри?

Дождь темнеет. О, да... Невыносимое чувство вины наполняет меня. Астрономическая башня, палочка, направленная на древнего старика... Исчезательный шкаф, Пожиратели, ворвавшиеся в замок, мертвые тела повсюду, трусливый белобрысый тип, оставшийся в живых, когда столько куда лучших людей погибло...

— Перестань! Пожалуйста! — я почти рыдаю.

Он улыбается. И застывает с широкой улыбкой, словно забыв вернуть нормальное выражение. Я отвожу рукой мокрые волосы с его серебряного лица. Знаменитый шрам светится сейчас, как настоящая маленькая молния. Я никогда не видел никого прекраснее. Шумит камыш возле озера, гнутся деревья в Запретном лесу. Стон наполняет воздух.

— Малфой, — Поттер наконец замечает меня.

Я облегченно выдыхаю. Желание извиниться перед ним за все, что натворил, бьется внутри. Я до крови кусаю губы, и это чуть-чуть приводит меня в себя.

— Держи, — Поттер равнодушно протягивает вперед чашку горячего чая. Похоже на лиможский фарфор. Я так обалдеваю, что беру ее и молча делаю глоток.

— Не знаешь, у Снейпа был чайный сервиз? — спрашивает он.

И я чувствую сильный запах огневиски, долетающий вместе с его дыханием. Снейп. Крестный. Ааа! Ох... Больно, так больно! Так вот почему муки совести зовут угрызениями!

— Ты можешь это прекратить? — осторожно говорю я.

— Ты ведь хорошо знал Снейпа? — он еле заметно тянет слога. "Сне-ейпа".

— Поттер, останови дождь и вернемся в замок. Тебя там... Грейнджер волнуется! И твоя рыжая, небось, злится. А? Мерлин мой, прекрати это, я не могу больше! Я сейчас сдохну!

Поттер придвигается ближе.

— Ты сожалеешь? — говорит он, взглядывая на меня задумчиво и как-то оценивающе.

Сожалею — не то слово. Я буквально корчусь от чувства вины. Только остатки фамильной гордости удерживают меня от того, чтобы кинуться целовать Поттеру ноги, умоляя о прощении.

— Я тоже сожалею, — говорит он, откидывая голову к стволу. И закрывает глаза.

— Поттер, — я трясу его за плечи, — очень тебя прошу, вернемся в замок. Ты ведь не хочешь, чтобы вся магическая Англия корчилась от раскаяния?

— Не хочу? — удивленно повторяет он.

— Прости меня, — слова все-таки слетают с языка.

— За что? — спрашивает он, не поднимая век.

— За все. За Исчезательный шкаф. За Астрономическую башню. За то, что я был таким засранцем.

Дождь уже почти черный. Такой же черный, как моя совесть.

— Поттер, — выдавливаю я, — я... Я больше не буду!!

Кажется, ливень понемногу слабеет.

— Это удивительно, да? — говорит Поттер после паузы. — Удиви-ительно. Необратимо. Ты не представляешь, Малфой, КАК сожалею я.

Я молчу. Дождь то затихает, то идет снова, но земля вокруг нас быстро сохнет. Я сижу в мокрой рубашке, и мне не холодно. Может быть, потому, что от Поттера волнами расходится тепло.

— Я мог спасти его, — продолжает тот, — если бы не был так нацелен на одно-единственное убийство. Почему? Может мне хоть кто-нибудь объяснить, почему все им пожертвовали? Просто потому, что он это позволил?!

— О ком ты?

Поттер печально улыбается и открывает глаза. Пару секунд смотрит на меня этим своим расфокусированным взглядом. Где он посеял очки?

— Ты иногда бываешь таким идиотом, — он проводит рукой по моим волосам, небрежно и почти презрительно. Я задыхаюсь от ... хрен его знает, отчего я задыхаюсь! Магии вокруг так много, что все кажется расплывчатым. Впрочем, может быть, это из-за чертовых слез в моих чертовых глазах.

— Не реви, — говорит Поттер, снова откидывая голову назад. И меня накрывает окончательно. Я утыкаюсь головой в поттеровское плечо и рыдаю взахлеб. Шмыгаю носом и развожу сопли по его рубашке. Сердце Поттера бьется под моими дрожащими губами. Бьется спокойно и ровно. Он кладет руку мне на плечо. Мне уже даже почти не стыдно.

— Расскажи о Снейпе. Он вроде любил тебя, да?

— Он... был моим... крёёёстным, — выдавливаю я между спазмами.

Поттер похлопывает меня по спине серебряной рукой. Я висну на его шее, вжимаясь в него всем телом. Не знаю уж, чего я пытаюсь этим добиться. Раз и навсегда разбуженная совесть кровожадно догрызает меня изнутри. Мы ведь тоже могли спасти Снейпа. Отец знал, что тот в Визжащей хижине. Он сам и передал ему приказ Вольдеморта явиться.

— Ты не виноват, — рыдаю я, — это все мы... Мал... Мал... Малфои...

На краю сознания мелькает мысль, что после этой сцены кругосветное путешествие — единственное, что мне остается.

— Тшш, — говорит Поттер, — не бери на себя слишком много. Это не тебя он спасал ценой своей жизни. Не твою мать любил безнадежно и безответно.

Наконец запас слез во мне кончается, и я поднимаю лицо.

— Ну, ну, — Поттер лезет в карман штанов, — какая ты все-таки рёва. Давай, хоть нос вытру.

Полностью истощенный пережитой истерикой, я позволяю ему тщательно протереть мое лицо платком. Вышитый с краю золотой гриффиндорский лев чуть прикусывает мне щеку. Сволочь. Отстраняюсь от Поттера и оглядываюсь вокруг. Глубоко вздыхаю. От места, где мы сидим, и дальше, до самого замка, тянется вытоптанная поколениями школьников тропинка. Играть в салочки с Дракучей Ивой — традиционное развлечение пятикурсников после сдачи С.О.В. Дождь прекратился, трава высохла, небо снова сияет, и стены Хогвартса больше не скрыты серебряной пеленой.

Теперь видно, что по тропинке от замка к нам торопится целая толпа гриффиндорцев. Видимо, они заметили нас раньше, чем я их, потому что они уже на середине пути. Впереди с искаженными лицами несутся Уизли и Грейнджер. Оглядываюсь на Поттера. Тот щурится и трет лоб, но в целом выглядит более-менее нормально. Впервые замечаю валяющуюся возле его бедра пустую бутылку из-под огневиски. Ублюдок. Он нажрался, а я... мне теперь...

— Поттер, ты в порядке? — уточняю холодным голосом.

— Я-то да, — задумчиво отвечает он.

И снова сует в рот травинку. Я выдергиваю ее из его рта. Поттер удивленно вскидывает глаза. Его приоткрытые губы внезапно вызывают во мне какие-то ненормальные желания. Отец прав, пора жениться.

— Это негигиенично! — я трясу травинкой перед его носом, — знаешь, сколько диких зверей могло ее обоссать?

— Отъебись, — бросает он меланхолично.

Срывает другую травинку и снова начинает грызть.

— Ничего лучше ты в рот засунуть не можешь?

Поттер только ухмыляется. Полный придурок. Тем временем Уизли с прочими гриффами подбегают ближе и останавливаются вне пределов досягаемости Дракучей ивы. Из-под мягко колышащихся ветвей я разглядываю их лица. На щеках Грейнджер дорожки от слез. Нос Уизли припух и покраснел, словно от насморка. Глаза его сестры блестят, губы вздрагивают. Морды остальных победителей тоже хранят следы сильного душевного потрясения. Похоже, нам всем досталось. При мысли об отце меня снова охватывает тревога.

Я встаю и тяну Золотого мальчика за руку. Надо выбираться из-под Дракучей ивы, пока она не пришла в себя. Гриффиндорцы хранят молчание. Поттер дает себя вести, вполне послушно перебирая ногами. Великий маг, чтоб его! Вольдеморту и тому хватало ответственности не пить!

Мы выходим из-под кроны, и я отпускаю руку Поттера. Одарив меня несколько растерянным взглядом (пережитое волнение еще сказывается), Уизля обвивается вокруг своего героя. Тот — довольно равнодушно, на мой независимый взгляд — приобнимает ее правой рукой за плечи. Я не доверяю своему голосу, как не доверяю сейчас своей способности сконцентрироваться. Поэтому просто молча киваю Поттеру и Грейнджер, делаю прощальный жест рукой в направлении остальных, и, стараясь держаться максимально прямо, направляюсь в сторону Хогсмида. Пока дойду, может, найду в себе силы аппарировать. Если нет, заплачу галлеон и воспользуюсь камином в "Сладком королевстве". Гриффы за спиной по-прежнему хранят напряженное молчание.

Потом я слышу дрожащий голос Грейнджер:

— Что это было, Гарри? Все только вышли после банкета, как вдруг... Неужели ты настолько переживаешь? Ты ведь должен понимать, что было слишком поздно, и мы все равно ничего не могли сделать...

Я роняю палочку и останавливаюсь, чтобы ее подобрать. Поттер молчит. Вместо него говорит Уизли. В его голосе я различаю нечто, крайне похожее на благоговение. В отличие от грязнокровки, Уизли хоть представляет, магия какого уровня нужна, чтобы сотворить подобный дождик!

— Да, дружище, — говорит Уизли, — дал ты нам просраться! Ай, Герм!! Ну честно! Я даже вспомнил мамин хрустальный сотейник, что разбил в пять лет. Больше так не делай, ладно?

Уизли — самая большая, тупая и рыжая задница во всем мире. Но этот придурок заставляет Поттера смеяться. Я слышу, как Поттер хохочет, и на душе у меня становится спокойней. Надо надеяться, повторения сегодняшнего кошмара не будет. Может быть, Грейнджер даже сумеет объяснить нашему герою, что магу его уровня употреблять любые дурманящие вещества недопустимо!

Поднимаю палочку и тороплюсь дальше. Попробую уговорить родителей поехать в кругосветку всей семьей. Может быть, это поможет нам забыть Снейпа.

Чертов Поттер с его гриффиндорской совестью!

Бедный, всеми преданный крестный!

Не думать об этом.

Запах горячего шоколада несется из "Сладкого королевства".