Ради надежды (гет)

С того дня Северус появлялся в доме все реже и реже. С его слов я поняла, что Темный Лорд, похвалив его за совершенное убийство и выразив благодарность за годы шпионажа, приблизил его к себе и почти не отпускал, предпочитая иметь под рукой в любой момент. Северусу это давалось очень тяжело — постоянно контролировать поведение и эмоции, круглосуточно держать ментальный щит и одновременно собирать информацию становилось все сложнее. Северус не мог больше контактировать с Орденом — это теперь представляло опасность с обеих сторон. Не один и не два налета Пожирателей произошли неожиданно для Ордена, и мирное население понесло большие потери. Если изредка удавалось передать предупреждение, патронус спешил прямо к Минерве, и действовала она, насколько мне известно, одна — похоже, остальных она то ли не смогла убедить, то ли просто не пыталась.

Я почти не знала о положении дел в Ордене, предпочитая оставаться в «Надежде». Однако, пребывание в одиночестве, однообразная работа по изготовлению зелий, изучение литературы по зельям и заклинаниям, и почти полное отсутствие общения надоедали все больше и больше. Вокруг продолжалась война, а я уже не чувствовала себя полезной, хотя могла бы столько делать! Кажется, я все-таки поняла мистера Блэка.

Именно поэтому, услышав переданную Минервой просьбу Гарри и Рона встретиться со мной еще раз, я не замедлила согласиться. Гарри рассказал о своей миссии по поиску и уничтожению хоркруксов, сообщил, что не вернется в Хогвартс. Рон собирался с ним, но что они смогут без меня? Мальчишки! Я улыбнулась своей почти материнской потребности заботиться о них. Ну конечно, я отправлюсь с ними, что за вопрос? Ну конечно, отпустит, как он может меня удержать, если мы и так видимся не чаще раза в две-три недели? Ну конечно, это не жертва с моей стороны — чем быстрее мы закончим войну, тем быстрее я смогу перейти на легальное положение. О Северусе они заговорили только один раз — чтобы взять с меня обещание, что я не скажу ему, куда и зачем ухожу. Я хотела было запротестовать, но быстро сообразила, что мне действительно не стоит подвергать его опасности — ему и так приходится скрывать достаточно информации.

Около месяца потребовалось для того, чтобы закупить все, необходимое для путешествия, которое могло затянуться на годы. Кроме палатки, одеял, одежды и обуви на все сезоны, я упаковала огромное количество еды и воды под консервирующими чарами, запас зелий и палочек, а также книги с необходимыми заклинаниями бытовой и боевой магии — пусть мальчишки не надеются, что я позволю им потерять форму за это время. Какое счастье, что в магическом мире существуют безразмерные невесомые сумочки!

Дата отъезда была уже назначена, и мне оставалось провести последние две ночи в опустевшем доме. После того, как Северус почти перестал появляться здесь, дом стал казаться угрюмым и неприветливым, хотя Ниппи также регулярно убирала и готовила. Впрочем, мне кажется, и она грустила о хозяине. Наша неразговорчивая эльфийка равнодушно прислуживала мне, не скрывая своей тоски и неудовольствия. Ее, как и большинство эльфов (Кричер и Добби не в счет), не волновали дела хозяина или выбранная им сторона в войне. Она просто хотела служить своей семье. Своему хозяину. В этом заключалось ее счастье. Кажется, только понаблюдав за ней, я поняла, что такое преданность домовиков. Ниппи всю жизнь служила магическим семьям, два или три раза ее продавали, и она меняла хозяев. Она никогда не говорила ничего о прежних хозяевах, а когда я решилась спросить, ответила, что «Ниппи хороший эльф, она забыла секреты хозяев, как только обрела другого хозяина».

В предпоследний вечер перед отъездом я задержалась на Гриммо — искала в библиотеке Блэков книги, которые могли бы пригодиться в путешествии. Увлекшись, я не заметила, как настала полночь. Только услышав бой часов, я заторопилась домой. Аппарировав к порогу и зайдя в дом, я услышала знакомый голос, спрашивавший у Ниппи обо мне. Северус ждал в гостиной с бокалом вина, и очень обрадовался моему появлению. Видимо, он не на шутку беспокоился о том, куда я пропала. Я вздохнула — настало время сообщить ему столько, сколько могу.

— Я ухожу, Северус.

Он побледнел.

— От… отсюда?

Я знала, что этот вопрос значил «от меня?».

— Нет, конечно, нет. Я буду приходить. Иногда, если смогу. Но война зашла слишком далеко, и я не могу тут отсиживаться.

— Открыто появиться на улицах ты тоже не можешь.

— Я помню, конечно. Гарри тоже вряд ли сможет появляться на публике — похоже, Пожирателей все больше и больше.

Он кивнул.

— Я, собственно, пришел как раз за этим. Завтра, если все пройдет по плану, будет осуществлен захват Министерства. Предотвратить его у нас не хватит сил. Остается только радоваться, что план предполагает бескровное, незаметное смещение правительства. Единственный, кто может пострадать — Скримджер. Я уже отправил Минерве сообщение. Несомненно, что первыми действиями нового правительства станут подрыв репутации и арест основных сил сопротивления. Поттеру и Уизли надо уходить. Меня они больше не послушают, но тебя…

— Мы уже все собрали. Уходим послезавтра… Судя по тому, что время заполночь, уже завтра, утром. В Хогвартс в сентябре, разумеется, возвращаться нельзя ни нам, ни тебе. У Гарри есть невыполненные поручения Альбуса, нам будет, чем заняться. Аппарировать мы умеем, скрываться будем в безлюдных местах. Я не знаю, когда мы теперь сможем увидеться.

Он стал необычайно серьезен.

— Ты права. Уходи, помоги им. Я не знаю, где и когда я буду — Лорд стал вовсе непредсказуемым. Мне кажется, у него есть для меня какое-то поручение, но какое, еще неизвестно. Я не могу отвечать за свое будущее, не знаю, выживу ли, и на каком положении буду потом. Если у Поттера есть план — отлично, потому что у меня его нет. Я запутался. Иногда я думаю, что надо было как-то предотвратить смерть Альбуса.

— Ты ничего не мог сделать…

— Знаю, но от того не легче. Он единственный держал в руках все нити и управлял этим бедламом. А сейчас я сам не уверен в том, на чьей я стороне, что я делаю и сколько это будет продолжаться. Ты и Минерва — единственные, кто верит мне. Я не знаю, что мне делать дальше. Может быть, было бы разумно уйти от Лорда, уничтожить метку и затаиться в Штабе Ордена? Только что я там буду делать? Так у меня есть хотя бы призрачная надежда узнать что-то важное и передать это нашим.

Разумная часть меня соглашается со всеми аргументами, а эмоциональная требует бросить все, схватить его и аппарировать подальше. В Австралию, в Бразилию, на Аляску… не знаю. Сейчас, когда у меня есть моя любовь и я могу надеяться на счастье, так хочется отдохнуть. Просто прекратить это безумие, забыть о тяжелом, как могильная плита, слове по имени ДОЛГ. Я решительно отбрасываю эмоции прочь. Долг все еще прежде всего, именно он определяет все наши поступки. Гадать о будущем также бесполезно, как на уроках у Трелони — если победит Лорд, будущего у всех нас может просто не быть. Я мысленно вздыхаю, но сообщаю:

— Гарри и Джинни тоже расстались до конца войны.

Он кивает.

— Это разумно.

Мне хочется спросить его, чувствует ли он ту же самую усталость и обреченность, что гнетет меня, так ли ему тяжело расставаться со мной, как и мне, или он не придает этому значения. Вместо этого я прижимаюсь к нему всем телом и чувствую сильные руки, обнимающие меня. Я тихонько шепчу:

— Прошу тебя, постарайся выжить.

Он кивает.

— И ты постарайся.

Больше мне не хочется говорить о войне. Поднимаюсь на цыпочки, целую в уголок губ, задумчиво разглаживаю пальцем морщинки. Попутно отмечаю, как состарила его эта война — в его тридцать семь черты лица изломали морщины, кожа уставшая и бледно-серая, в волосах заметна первая седина. Внешность никак не влияет на мои чувства, но мне больно видеть следы, которые война оставила на любимом лице. Мы плавно перемещаемся в сторону кровати, и я закрываю глаза, растворившись в ощущениях.

Я проспала, казалось, не более минуты, когда он разбудил меня. Взглянув в окно, я увидела первые рассветные лучи — значит, прошло часа четыре. Переведя взгляд на Северуса, я ужаснулась. Бледный, сосредоточенный, быстро и отрывисто раздающий указания:

— Одевайся. Уходи в Штаб Ордена, камин я уже открыл. Оставайся там до конца войны, не выходи никуда, слышишь?

— А ты?

— Мне надо идти.

Какая-то трагичная нотка послышалась мне в этом ответе.

— Куда идти?

Он не ответил. Пауза затянулась, и от этого молчания у меня защемило сердце.

— Куда идти, Северус? Не обманывай меня, пожалуйста! Куда и зачем?

— Умирать. На этот раз действительно конец. Прости меня и прощай.

Меня захлестнули эмоции, но меньше всего ему сейчас нужна паника. Схватила его за руки, обняла, проигнорировала требование «отпустить немедленно»:

— Сейчас ты мне все расскажешь, и мы найдем выход из ситуации.

— Нечего рассказывать, — он поднимает левый рукав, открывая воспаленную, пульсирующую метку, — я проснулся от боли. До такого состояния вызов мог довести ее только часа за два-три, не меньше. Я был слишком уставшим, а потом слишком… эммм… отдохнувшим, и не заметил вызов. Ночевать я, предположительно, должен был в своем маггловском доме, там нет антиаппарационных чар. Теперь нет ни школы, делами которой можно прикрыться, ни Ордена с Дамблдором, которые могли бы меня якобы задержать. Я должен был явиться сразу — и не явился. Поэтому сейчас ты уходишь, я стираю себе память, аппарирую на вызов, и там Лорд казнит меня тем или иным способом. Оправданий нет, я уже все перебрал. Бежать — не выход, метка вроде маячка, он везде меня найдет. Прости, Гермиона, что у нас с тобой не получилось. Ты еще будешь счастлива.

Он впивается в губы прощальным поцелуем, и я стараюсь продлить его до того, как соображу, что ответить. В голове только одна мысль: «Нельзя, нельзя паниковать. Надо думать. Ну же, я гриффиндорская заучка или кто?». Я вычленяю из десятка идей самый правдоподобный вариант:

— Аврорат. Тебя задержали авроры, ты не успел даже дойти до дома. Кстати, это логично, если кто-то уже успел побывать там и убедиться, что тебя давно не было. Допрашивали в помещении, накрытом антиаппарационным и противопортальным куполом. Вырубить их, сбежать и явиться на вызов ты сумел только спустя… сколько там прошло часов?

Он думает. Долго, внимательно смотрит в глаза, обмозговывает идею.

— Кто именно, сколько их было, где и как меня взяли, почему в Аврорате не осталось записей о поимке Пожирателя, чью палочку я позаимствовал, если мою, по инструкции, отобрали при аресте? Ты думаешь, Лорд не будет проверять такие мелочи? Ошибаешься.

— Их было трое, напали неожиданно, со спины. Записей не осталось, потому что была личная месть, они хотели оторваться на тебе до того, как доставить тебя в управление. Не доложились, затащили в чей-то частный дом, там пытались получить признание и отомстить за убитых родственников или вроде того. Палочка валялась в доме, что тебя и спасло. Дождался, пока двое вышли из комнаты. Подкатившись, вытащил замеченную палочку из-под дивана, оглушил третьего аврора, снял купол, аппарировал. Авроров с воспоминаниями организует Беркли, он нам должен. Правдоподобно?

В его холодных, почти потухших глазах появляется проблеск надежды. Ну же, дай мне попробовать! Это лучше, чем смерть! Он смотрит на часы:

— Давай к Беркли. Если сумеем организовать все за час, у меня будет шанс выжить.

Я бросаюсь к двери и аппарирую с порога, даже не выпив Оборотное. Некогда, все некогда. По счастью, шокированный появлением живой и здоровой меня Беркли быстро понимает мои путанные объяснения и соглашается обеспечить алиби спасителю своей семьи. Дает мне три колдографии, обещая самостоятельно обеспечить закачку воспоминаний изображенным на них, по своей инициативе обеспечивает «левой» палочкой. Я возвращаюсь к Северусу, отдаю колдографии и затихаю. В следующие полчаса он проводит огромную мысленную работу, сочиняя подробности своего ареста, плена и побега. Наконец оживает, прикоснувшись палочкой к виску, вытягивает длинную серебристо-голубую нить, сбрасывает в подставленный мной Омут:

— Проверяй. Обращай внимание на мелочи, вплоть до деталей интерьера.

Я погружаюсь в сотворенное воспоминание. Реалистично, крайне реалистично. Который раз восхищаюсь, как просто и изящно дается ему ментальная магия. Так, а это что? Я с ужасом наблюдаю за мелькающими сценами «допроса». Нет, я, конечно, предполагала некоторое злоупотребление полномочиями, но чтобы до такой степени! Возмущаюсь, еще не понимая, что это значит. Выныриваю из воспоминания:

— Зачем… зачем столько крови? И так жестоко? Я не…

— Чтобы естественно выглядело. Я действительно знаю, как ведут себя авроры в таких случаях. И мне неприятно просить тебя об этом, но больше некого. У нас осталась четверть часа, чтобы привести меня в такое состояние, как ты только что видела. Последовательность заклинаний помнишь? Если что, подскажу.

Я в ужасе смотрю на него: он хочет, чтобы я причинила ему боль? Чтобы я направила на него палочку, отрабатывая десяток темномагических и два десятка «светлых» заклинаний, знакомых мне прежде только по прочитанным трактатам?

Он отвечает на невысказанный вопрос:

— Я хочу жить. Это разумный выход, и тебе нужно это сделать. Мне безумно жаль просить тебя ради меня пользоваться темной магией, но сам я, боюсь, не смогу. Я хочу вернуться к тебе. Живым. Остальное не имеет значения. Не думай, ты ни в чем не виновата, это я виноват, что попросил тебя…

Я должна собраться. Он боится за меня больше, чем за себя, и это отрезвляет. Я смотрю, как он опускается на ковер у моих ног и смотрит на меня с надеждой и сожалением. Заставляю палочку в руке не дрожать, а глаза оставаться сухими. Еще не хватало промазать. Концентрируюсь для заклинаний, не позволяя себе осознать, в кого целюсь. Перед моими глазами мелькают самые ненавистные мне люди — Малфой-старший, Беллатрикс, сам Темный Лорд. Это они заслужили те пыточные, что срываются с моих губ. Это в них я кидаю режущее за режущим, чтобы было больше крови. Не он, разумеется, не мой любимый. Разум кричит: не он! А губы выговаривают проклятые заклинания:

— Tormento! Diffindo minima! Lasum Bonus! Culter! Semperiusonus! Seco! Fractura brachium! Igni Exiguo finis!..

С каждым произнесенным мной заклинанием на его теле появляются новые раны, он дергается и корчится от боли, но не издает ни звука. Он понимает — с первым его стоном я прекращу свое занятие и забьюсь в истерике — прямо здесь, на полу, или немедленно аппарирую к Лорду, или сделаю другую глупость. Когда любишь, гораздо легче принять свою боль и свою смерть, нежели любимого человека. И невыносимо тяжело причинить боль ему . Но я обещала себе не поддаваться чувствам. Обещала быть всегда правильной, готовой на все — для него. Другую меня он бы не принял. И я продолжаю, и голос даже не срывается на сложных формулах, и правая рука описывает нужные фигуры, пока сердце отчаянно желает повернуть острие палочки в свою сторону:

— Fractura ossis articulus! Tormento! Flagrum uno! Ustio pellis limes! Culter uno finis! Aliquem flagellis! Terginum!..

Вот так. Я не позволяю себе осознать, что наделала — до неизбежной истерики мне надо еще успеть отнести копию воспоминания Беркли, посоветовать ему обезопасить тех авроров, и приготовить свежих зелий, чтобы вылечить нанесенные мной повреждения, если он вернется. Когда вернется.

Северус приготовился аппарировать к Лорду, и я ловлю его взгляд на прощание. Секундный контакт глаза в глаза: «Я вернусь. Девочка моя, я люблю тебя!». Он исчезает, а я трачу долгую минуту, чтобы убедить себя, что мне не показалось. Он любит меня. Он вернется.