Под листьями колокольчиков и наперстянки (джен)

Сэр Томас Лоуборо считал себя человеком счастливым и удачливым. Правда, он родился в семье почти разорённой, а его отец и мать ненавидели друг друга и предпочитали жить по разные стороны Ла-Манша; они оба были людьми неблагоразумными и эгоистичными. Но вместо того, чтобы страдать из-за их характеров и образа жизни, юный Том рос в покое и довольстве у тёти Эммы и дяди Джорджа Палмеров; это ли не проявление истинной удачливости? Тётя Эмма была родной сестрой его отца, лорда Лоуборо, и растила его сына так же, как и своих собственных сыновей, коих у неё было трое. И теперь ещё сэр Томас, а также Джордж, Эдмунд и Генри Палмеры, почтенные и уважаемые всеми джентльмены, оставались лучшими друзьями; собравшись вместе и обсудив все текущие новости, они принимались с ностальгическими улыбками вспоминать давно отлетевшие дни беззаботной юности.

В те далёкие времена тётя Эмма и дядя Джордж были очень добры к юному Томасу, и всё же чем старше он становился, тем острее чувствовал печальную обособленность своего положения. Он был наследником знатного рода, но его родители запятнали славное имя своим поведением; дурные слухи просачивались едва ли не сквозь стены, и Томас жестоко страдал от них. Иногда ему казалось, что в доброте дяди и тёти к нему — особенно тёти! — присутствовал оттенок болезненной жалости. Впрочем, эти страдания, глубокие и утончённые, пошли Томасу на пользу; быть может, не знай он их, он стал бы таким же, каким был его отец — легкомысленным и безрассудным. Но вместо этого он возненавидел порок и твёрдо решил, что его собственная жизнь будет совсем иной. Вместе с Эдмундом Палмером Томас получил классическое образование в Оксфорде; Джордж Палмер-младший избрал военную карьеру, а Генри стал священником. Решая свою судьбу, Томас советовался лишь с дядей и тётей, и немного — с братьями; поистине, ему повезло, что он не испытывал в те юные годы дурного влияния своего отца, слишком занятого на тот момент собственными развлечениями.

Ему, известному в свете расточителю и повесе, показались бы смешными скромные деревенские радости, которым на каникулах предавался его юный сын. Но Том Лоуборо от души веселился, танцуя на провинциальных балах с местными барышнями, которые казались ему прелестнейшими существами на свете. Если их наряды и манеры были несколько старомодны, он этого, право, не замечал.

Однажды под Рождество, соседи и добрые друзья Палмеров решили устроить домашний театр и поставить маленькую пьеску, сочинённую собственноручно; пригласили и братьев Палмеров, и Томаса. Именно там, в весёлой суете любительского театра, Томас встретил мисс Кэтрин Ричардсон, тогда ещё просто мисс Кэтти, которой суждено было стать новой леди Лоуборо. Живая, весёлая мисс Кэтти играла роль феи, и радужные шёлковые крылышки как нельзя лучше шли к её румяному и немного озорному личику. Если бы тогдашняя леди Лоуборо, матушка Томаса, увидала её, она презрительно повела бы плечами: такая провинциальная девица, ни красоты, ни вкуса, ни перспектив! К тому же недостаточно знатное семейство, уже много лет не выезжавшее из своей глуши, и состояние самое незначительное. Но удача вновь была на стороне Томаса: ему не пришлось выслушивать упрёков и нотаций, распутывать сети унизительных интриг, увещевать и терпеть материнские проклятия: леди Лоуборо находилась очень далеко. А миссис Палмер смотрела на людей и вещи под совсем иным углом: она видела в Кэтти милую, добрую девушку с незапятнанной репутацией, из хорошей, добропорядочной семьи, достаточно обеспеченную к тому же. Палмеры не могли усмотреть решительно ничего дурного в том, что их племянник увлёкся мисс Ричардсон; благодаря их содействию молодым удалось получить неохотное благословение родителей.

И сам Томас, и Палмеры не ошиблись: Кэтти, ныне уже леди Кэтрин, стала надёжной гаванью для своего супруга, верной хранительницей домашнего очага и доброй матерью его детям. Она не блистала бы в высшем свете, как леди Джорджиана, и не вызвала бы восхищения избалованного общества; но она стала деятельной и дельной хозяйкой обширного, но изрядно разорённого поместья, когда смерть тестя круто изменила её жизнь и жизнь её мужа.

Дубовая Роща, родовое гнездо семейства Лоуборо, имела печальный вид, когда новые владельцы перешагнули её порог; всё, что можно было продать, было продано; часть великолепных лесов вырублена; земли заложены, сданы или запущены. В самом Старом замке, как величали издавна господский дом, витала печаль запустения. Дорогая старинная мебель портилась от дурного обращения и сырости, так как здание недостаточно хорошо топили; там, где обитал сам прежний хозяин и спутники его весёлых дней, царило разрушение; кухня и хозяйственные помещения заросли грязью. Ленивая, дерзкая и вороватая прислуга и не думала выполнять свои обязанности как должно.

Но с появлением новых хозяев всё изменилось; сэр Томас переменил управляющего, леди Кэтрин — экономку, горничных и лакеев; он навёл порядок в кабинете, в делах и на полях, она — в кухне, комнатах и жилых помещениях. Постепенно, из года в год, былой блеск и благополучие возвращались старинному поместью; лорд и леди Лоуборо стали пользоваться уважением и приязнью соседей и арендаторов. В Дубовой Роще подрастало новое поколение; юные ветви Лоуборо и Палмеров играли в комнатах и аллеях парка, среди прудов и цветников.

Так, сэр Томас и леди Кэтрин прожили вместе уже больше трёх десятков лет, их головы незаметно тронула седина, а лица утратили свежесть юности; но, оглядываясь назад, они не испытывали горьких сожалений, а лишь светлую грусть по ушедшим безвозвратно дням; но эта грусть всегда была мимолётна: слишком много дел, хлопот и забот было у обоих в настоящем, слишком много надежд и проектов, обращённых в будущее.

Поистине, они могли считать себя людьми счастливыми и удачливыми. Но случалось, что и над Дубовой Рощей собирались грозовые тучи. Их единственный сын, Томас Лоуборо-младший, нынче стал причиной родительского беспокойства. Он сам, его характер и поведение никогда не расстраивали отца и мать; они могли лишь гордиться своим отпрыском — он был славным мальчиком, разумным и добросердечным, и вырос в замечательного мужчину. Как и отец, он всей душой был привязан к полям и лесам Дубовой Рощи; как и отец, он входил во все дела поместья, арендаторов и их семей; он быстро стал правой рукой сэра Томаса, чем несказанно радовал сердце отца. С матерью и сестрами — у него было две сестры, Энн и Мэри, — неизменно был почтителен и ласков. Беспокойство началось с того дня, когда Том без памяти влюбился в блистательную Аннабель Китсон, юную девицу, приехавшую погостить к соседскому семейству; обладательница золотых кудрей и небесно-голубых глаз, она с первого взгляда удивляла слиянием природной красоты и модной элегантности.

Выхваченная из шумной круговерти лондонского света, она утончённо скучала в деревенской глуши. Её взор не ласкали плавные линии зеленеющих полей и холмов, игра теней и света на дорожках парка, скромная красота лесных цветов и весёлое очарование цветов садовых; её сердце не услаждали трели жаворонков и песни косарей, убирающих урожай. Ступая по усыпанным песком дорожкам садов и парков, Аннабель вздыхала о гладких паркетах и серых мостовых. Она с радостью переменила бы простор голубых небес и свежую зелень лесов на духоту салонов и бальных зал, на блеск витрин модных лавок, а скромной прелести колокольчиков и цветущего шиповника предпочла бы роскошь шёлковых роз и лишённых аромата камелий. Но родители Аннабель сочли необходимым отослать её в деревню, к дяде и тёте, с которыми она давно не виделась; вскоре местное общество облетела весть, что мисс Китсон старались уберечь от опрометчивого брака. Как и многие изящные бабочки, порхающие среди лондонских увеселений, Аннабель лишь казалась, но отнюдь не была состоятельной невестой; и если её красота покорила сердце одного из блестящих, но, увы, небогатых столичных офицеров, об этом следовало только пожалеть.

Долго Аннабель томилась, высматривая на подъездной аллее к дому дяди знакомый силуэт; но, увы, капитан Уилкхэм так и не явился за нею. Вместо него пришло письмо, уведомившее несчастную девушку, что упомянутый молодой человек обручён с наследницей изрядного состояния. Аннабель проплакала всю ночь, а наутро вышла из своей спальной совершенно иным существом.

С того дня она стала с большим удовольствием принимать знаки внимания от Тома Лоуборо и начала проявлять дружеские чувства к Мэри и Энн. Эти добрые, простодушные девушки были совершенно очарованы лондонской красавицей, остроумной, элегантной и повидавшей свет. Старательно и планомерно она рассеивала предубеждения и сомнения лорда и леди Лоуборо, и в конце концов они дали согласие на брак своего сына с Аннабель; вскоре после свадьбы молодые отправились в путешествие по Европе.

Том искренне и глубоко любил свою жену, и она принимала его любовь, как одинокие божества принимают подношения язычников. Он знал об отвратительной измене, о жестокой ране, нанесённой её нежному сердцу, но полагал, что способен пролить бальзам на эту рану и дать счастье самой прекрасной девушке на свете. И если для этого требовалось оторваться от родной земли, от привычного круга дел, без которых он не мог, казалось бы, дышать, — что же, это ведь не навсегда! Она ещё оценит красоту и покой сельской жизни; в дни ухаживания Аннабель так мило соглашалась с его доводами в пользу тихого и деятельного жития, какое он избрал в Дубовой Роще. А пока они отправились в Европу, чтобы взглянуть на белый свет и приобщиться к его сокровищам.

Правда, всё, что занимало Тома, вызывало слабый отклик в сердце его молодой жены. Его интерес к промышленности и сельскому хозяйству тех стран, через которые они проезжали, она находила смешным и утомительным. Впрочем, тут, право, не стоило удивляться; но и возвышающая душу красота искусства, обычно дорогая сердцу путешествующих дам, её не увлекала. Светские гостиные, лавки модисток и ювелиров, — вот всё, что составляло цель её устремлений, предел её мечтаний. Вскоре Том Лоуборо с прискорбием ощутил, что ему придётся научиться отказывать молодой жене в исполнении некоторых её желаний, ежели он не хочет разориться. Мрачный призрак деда ещё витал над его головой, но иногда Том бывал опасно близок к краю пропасти, особенно когда прелестная юная жена бросала ему упрёки, обвиняя в отсутствии любви и нежелании доставить ей самую крошечную радость.

Ради неё он посещал общество гораздо чаще, чем ему хотелось бы. Балы, театры и рауты утомляли его, зато Аннабель там расцветала; он не обижался на то, что новые друзья посмеиваются над ним и называют медведем и деревенским увальнем — он ведь таким и был; его ещё утешало, что ценой собственных неудобств он радует и развлекает любимую жену. Со временем он слегка пообвык, привык к приёмам света, и стал увереннее — но не счастливее! — чувствовать себя в гостиных и бальных залах, но репутация деревенщины надолго закрепилась за ним. Аннабель не пыталась развеять это впечатление; ей будто нравилось слыть очаровательной сильфидой, что водит за собою медведя на шёлковой ленточке. Том не помнил, когда такой расклад перестал забавлять его и начал оскорблять. Но это, несомненно, случилось ещё до их возвращения в родные пенаты.

В Англии, в Дубовой Роще, появилась на свет Маргарет — единственная дочь Тома и Аннабель, а также самая первая внучка лорда и леди Лоуборо. Маленькая Дейзи, как все её называли, стала любимицей всей семьи. Дед и бабушка, молоденькие тётушки обожали девочку; отец не чаял в ней души; лишь Аннабель не выглядела вполне счастливой. В глубине души она ненавидела это созданьице, доставившее ей столько страданий и испортившее её тонкую талию; девочка казалась ей весьма некрасивой; она уродилась совсем не похожей на златокудрую мать. У неё были тёмные волосики, а глазки вскоре приобрели серо-зелёный оттенок; отворачиваясь от колыбели, Аннабель говорила, что ей подменили ребёнка лукавые эльфы. Надежды, что счастье материнства переменит блистательную миссис Лоуборо, избавит от суетности и тщеславия, отвратит от пустых развлечений большого света, оказались тщетными. Миновало тёплое лето, и когда маленькая Дэйзи, весенний цветок, принялась смеяться, лепетать и узнавать всех вокруг, Аннабель (а следом за нею и Том) отправилась в Лондон — к развлечениям зимнего сезона.

Но дела поместья требовали присутствия Тома в Дубовой Роще; сказать правду — он всё сильнее скучал в обществе своей красавицы-жены; его любовь к ней истаяла, как свеча. Отныне его сердце целиком и полностью принадлежало дочери, и маленькая Дэйзи отвечала ему самой нежной и искренней привязанностью. Он перестал выезжать из Дубовой Рощи, а Аннабель теперь всё время проводила в Лондоне; тихий, негласный разъезд оказался самым приемлемым выходом для обеих сторон. Дэйзи росла, окружённая заботами бабушки и молоденьких тёток; Энн и Мэри вышли замуж, но обе они жили по соседству и наведывались в Дубовую Рощу, к родителям, брату и племяннице, которая по-прежнему была их маленькой любимицей. Не было ничего занятнее, чем наблюдать, как она растёт и хорошеет день ото дня.

Одна миссис Лоуборо продолжала считать дочь дурнушкой; по счастью, девочке никогда не довелось об этом узнать. Когда Дэйзи исполнилось три года, её отец получил из Лондона кроме обычных счетов и деловых писем тревожное известие: его жена опасно больна и просит приехать. В сопровождении матери и маленькой Дэйзи Том отправился в путь; прежние чувства вспыхнули в нём последней болезненной вспышкой: его сердце полнилось сожалениями, и ему казалось, что он был суров и несправедлив к Аннабель, мог бы уберечь её и остеречь, сохранить молодую жизнь, ныне находящуюся в опасности.

Опасность была серьёзна, и Том едва успел проститься со своею супругой. Полная страха и отчаяния, она не пожелала видеть дочь ("Ах, зачем ты привёз эту обезьянку?"), и думала лишь о своих нынешних страданиях. Болезнь её и впрямь была тяжёлой. Позднее лондонский свет был поражён известием о том, что великолепная миссис Лоуборо жестоко простудилась, возвращаясь с бала, и умерла от воспаления лёгких. Знакомые Аннабель и впрямь вспоминали, что ещё на том роковом балу она казалась больной и истомлённой; она уже была нездорова и имела неосторожность слишком рано подняться с постели. Подлинную правду знали лишь горничная и доктор; но им хорошо заплатили за молчание.

Ещё более мрачный и подавленный, Том возвратился в Дубовую Рощу. Заботы о дочери, родителях и поместье, дружба с сестрами и их достойными супругами занимали его ум и душу, и существование его казалось благополучным. Со времени смерти Аннабель пролетело незаметно четыре года; Маргарет исполнилось семь лет, и она презабавно важничала, величая себя старшей сестрой своих кузенов и кузин, детей Энн и Мэри. Должно быть, от няни, которая была родом из полного легенд и преданий Уэльса, Дэйзи переняла любовь к сказкам и таинственным историям; когда она смеялась или танцевала, невидимое, но вполне ощутимое волшебство будто искрилось вокруг неё. Как и отец, она любила родные поля и леса; вековые дубы на аллее были её лучшими друзьями; она прислушивалась к звону голубых колокольчиков, и иной раз ей казалось — она была уверена — что замечает в причудливом переплетении трав силуэты эльфов и блеск их трепещущих радужных крылышек.

Арендаторы поместья тоже любили милую, приветливую Дэйзи; она была их маленькой принцессой — всем нравилась улыбчивая, тихая девочка, которую они нередко видели рядом с отцом. Все в округе знали и любили эту сцену: мистер Том едет на своём верном жеребце, а рядом с ним крепенький пони везёт миниатюрную всадницу в зелёной амазонке. Люди даже полагали, что взгляд мисс Дэйзи приносит счастье; правда, она всегда глядела ласково и добродушно, а говорила хоть и мало, но всегда что-нибудь приятное. Конечно, нянюшка знала малышку не только как маленького ангела, но и как юную упрямицу, которая иной раз не желала доедать овсянку или требовала своё лучшее воскресное платье, хотя день был будний. Но, по правде сказать, по сравнению с большинством богатых, избалованных детишек, каких няне доводилось видеть, младшая мисс Лоуборо являлась образцом кротости и спокойствия.

Некоторые люди даже поговаривали, что Дэйзи слишком хороша для этого грешного мира. Таких прекрасных детей Бог быстро берёт на Небо, чтобы они остались невинными ангелами; чтобы никакая грязь земная не коснулась их.

Сэр Томас Лоуборо отмахивался от таких глупых разговоров, но червь беспокойства точил его. Он любил внучку; любил и сына, который не мог надышаться на единственную дочь. И старого главу рода волновало, что сын его так и решил до самой смерти оставаться вдовцом. Напрасно старик заговаривал о том, что Дэйзи нуждается в матери; сын неизменно отвечал, что бабушка и добрые тётки заботятся о девочке с истинно материнской нежностью, а в будущем станут для неё лучшими советчицами и руководительницами. А что до него самого — его сердце умерло для любви, и причин вступать в новый брак он решительно не видит. Его старший племянник, отпрыск Мэри, унаследует титул и поместье после смерти своего дяди; вот и всё. Но не только судьба земель и титула волновала душу сэра Томаса; он опасался за счастье сына.

Сэр Томас вздыхал, качая головою, и поверял свои тревоги леди Кэтрин. Но та не теряла надежды, утверждая, что Том ещё молод, и сердце его со временем оттает. А вот Дэйзи... долго ли проживёт на свете столь чистое и светлое дитя?..

* * *

Что ж, сэр Томас мог считать себя человеком весьма счастливым и удачливым — до того дня, когда спустился из своего кабинета в гостиную и обнаружил там отчаянный переполох.

— Что случилось, Кэтрин? Том? — спросил он.

Леди Кэтрин поднесла платок к дрожащим губам.

— Дэйзи больна, очень больна! Послали за доктором. Аптекарь говорит, похоже на корь... Энн и Мэри собираются уехать... если малыши ещё не заразились.

— Всё будет в порядке, Кэтти. Все дети болеют, уж тебе ли, матушка, этого не знать! Где Том?

— В детской.

Сэр Томас подошёл к окну и бросил взгляд на подъездную аллею, по которой должен был приехать доктор. И ему показалось, что ясный, сияющий солнечный день померк, и всё стало серым и безжизненным.