Под листьями колокольчиков и наперстянки (джен)

С того времени, как Джейн Эйр исчезла из Гейтсхэд-холла, прошло шестьдесят лет.

Стоял ясный и тихий летний день; в полузаросшем саду старинного особняка цвели колокольчики и наперстянка, среди кустов шиповника гудели шмели. Тёплый ветерок слегка колыхал ветви старых лип и вязов.

Леди Джорджиана Лоуборо, урождённая Рид, сидела в кресле на колёсиках, которое катила по дорожке её юная компаньонка.

— Остановись, Кэролайн! Поправь мне одеяло... нет, не так! Ты ничего не можешь сделать как следует!

Кэролайн молча исполняла капризные требования старухи; её мысли были далеко. Природа наделила Кэрри богатым воображением, и тайны Гейтсхэда волновали её сердце — особенно легенда о таинственно пропавшей девочке. Что с ней случилось? Что произошло?

— Ты вся в свою мать, Кэролайн! Такая же никчёмная! В тебе ничего нет от Гибсонов!

— А я и рада, что совсем не похожа на них! — ответила Кэрри, подняв голову.

Леди Лоуборо замолчала, поджав высохшие губы, тронутые краской. Ей было за шестьдесят лет, но она всё ещё помнила себя молодой девушкой, пленявшей взоры и сердца; каждое утро камеристка румянила её сморщенные щёки, надевала парик с причудливой причёской поверх седых волос своей госпожи и наряжала её в платье, бывшее когда-то модным и роскошным. Бывшее — ибо дела леди Лоуборо, как и дела её родственников Гибсонов, шли хуже некуда. Из всего семейства только Элиза в своё время преуспевала, если можно так сказать. Она так и не вышла замуж, зато удивила всех, перейдя в католичество и приняв постриг в монастыре под Лиллем. Она довольно быстро стала настоятельницей этой обители; под её руководством монастырская казна заметно пополнилась, хотя жизнь монахинь сильно ухудшилась, а расходы на благотворительность сократились. Несколько лет назад она умерла, и едва ли нашёлся человек, который искренне оплакивал бы её.

Во всяком случае, ни сестра, ни племянники не сожалели о ней. Леди Лоуборо не простила Элизе ни обид, нанесённых в юности, ни отказов в просьбах о деньгах. Джон Рид скончался гораздо раньше — всего тридцати двух лет от роду; различные злоупотребления, пьянство и распутство, долги и разорение свели его в могилу. Миссис Рид горестно недоумевала, откуда только в её прекрасном мальчике взялись такие пагубные страсти; она винила в его гибели тех негодяев, с которыми он водил дружбу. Она ненадолго пережила своего любимца; после смерти матери Элиза ушла в монастырь, а Джорджиана вернулась под кров своих родственников Гибсонов, у которых до печальных событий гостила весь зимний сезон.

Гибсоны тогда были богаты; они жили в Лондоне и вращались в высшем свете, — словом, вели жизнь, которая всегда привлекала Джорджиану. Но та мисс Рид из Гейтсхэда, блистательная красавица, чьё наследство ещё не успел промотать братец, и "бедная маленькая Джорджи", бесприданница, — были в их глазах двумя совершенно разными существами. Первую принимали как равную, выказывая ей всяческое восхищение и гостеприимство; ко второй снисходили из милости, нередко унижая и оскорбляя — походя, будто случайно. Немало горьких слёз было пролито Джорджианой в тишине отведённой ей скромной спальни; капризная, избалованная и вялая, она с неимоверным трудом собрала остатки воли, чтобы стерпеть пренебрежительное отношение родственников; ей необходимо было остаться в Лондоне и добиться заветной цели — выгодного брака. Лорд Лоуборо, известный в свете своим легкомыслием и женолюбием, с некрасивым лицом и вечно шутливой усмешкой, оказался единственным, кто мог предложить ей руку и титул, если не сердце; она вышла за него замуж, принеся ему своё единственное достояние — сдобную, несколько слащавую красоту; он даже выкупил ушедший с молотка Гейтсхэд-холл, округлив свои собственные владения. Выйдя из церкви рука об руку с ним, Джорджиана торжествовала: наконец-то она будет счастлива! Богатая, титулованная, великолепная! На самом деле её страдания только начинались.

С лордом Лоуборо они разъехались через пять лет; он вёл себя не лучше её брата, и она скоро наскучила ему. Их сын, Томас Лоуборо, воспитывался у родственников со стороны отца; Джорджиана редко виделась с ним. Большую часть своей жизни она провела за границей, где жила не по средствам — и частенько за чужой счёт; она и не заметила, как перед нею закрылись двери лучших домов, и однажды вздрогнула, услышав в свой адрес презрительное: «авантюристка»! О нет, она не стала настоящей авантюристкой: для этого в ней было недостаточно энергии.

Смерть мужа и распоряжения сына, нового лорда Лоуборо, заставили Джорджиану вернуться в Англию; от различных огорчений с нею сделался удар, и она оказалась прикована к креслу на колёсиках. Разбитая, несчастная, ещё более капризная, чем когда-либо, она не знала, как ей дальше жить и на кого теперь опереться.

Томас вырос совсем не похожим на своего отца; в нём сказывалось влияние родственников, вполне заменивших ему родителей. Он рано женился на девушке не столь богатой, к какой мог бы посвататься, и жил уединённо в своём поместье. Теперь Томас принял титул, права и обязанности лорда и покровителя обширных земель, ещё не окончательно промотанных беспутным отцом, и изо всех сил старался расплатиться с его долгами и восстановить разрушенное благосостояние. Он установил матери чересчур скромное, по её мнению, содержание и оставил жить в Гейтсхэд-холле. Впрочем, когда Гибсоны разорились, сын поощрил её желание взять себе в компаньонки внучатую племянницу, дочь Уильяма Гибсона — юную Кэролайн, недавно окончившую пансион в Лондоне.

Но Кэрри Гибсон оказалась совсем не тем существом, на котором можно было бы срывать злость и раздражение. Исполняя свои обязанности, эта девушка будто бы не вполне присутствовала рядом с леди Лоуборо; брань и упрёки она пропускала мимо ушей, словно ничего не слышала, а иной раз не стеснялась надерзить. Старая хозяйка ничего не могла поделать: в Кэролайн не было ни угрюмой мрачности Джейн, чей призрак пугал её вечерами, ни вымученной угодливости самой Джорджианы тех дней, когда она ловила в сети лорда Лоуборо.

Кэрри не была красавицей, но её юность и миловидность могли бы обеспечить ей успех в свете — если бы она только имела возможность наряжаться и выезжать. Но этой возможности она оказалась лишена, и леди Лоуборо получала мстительное удовлетворение при мысли, что лучшие годы мисс Гибсон пройдут в забвении и тоске. День за днём леди Лоуборо смаковала воспоминания о балах и увеселениях, на каких она царила, о драгоценностях и нарядах, в каких она блистала; Кэролайн слушала её вполуха, и иногда на её розовых губах мелькала усмешка, полная презрения и жалости.

Когда леди Лоуборо погружалась в послеобеденный или вечерний сон, Кэрри торопилась запереться в своей комнатке, в обществе давних друзей — пера и бумаги. Она стремилась запечатлеть на драгоценных листках (сколько усилий надо было, чтоб раздобыть их!) строчки стихов и повороты сюжетов, имена и наброски лиц — тени персонажей тех полусказочных историй, что сами собою рождались в её голове.

В пансионе мисс Нэсмит одноклассницы любили Кэрри за то, что она была самой талантливой рассказчицей; сама мисс Нэсмит поощряла стремление Кэрри к чтению и советовала ей совершенствовать свой стиль и вкус, направляя буйно цветущую фантазию в русло умеренности и правдивости. Восторги девочек, внимание и похвалы наставницы поселили в сердце Кэролайн некоторую надежду на то, что её увлечение может стать чем-то большим, чем просто утешение и развлечение одинокой души. Сейчас же часы, отданные сочинительству, составляли всё счастье и весь цвет жизни Кэролайн. Никакие успехи в парижском или лондонском свете, о которых бессвязно и нудно повествовала леди Лоуборо, не могли бы заменить ей радости творчества.

Впрочем, было у неё ещё одно утешение: ясное солнце, тёплый летний ветерок, розоватые облака водосборов и голубые полянки колокольчиков; игра света и тени между ветвей старых деревьев в парке; блеск росы в молодой траве; утреннее пение птицы; полёт бабочки над едва распустившимся цветком... Природа щедро делилась с нею драгоценными источниками радости и вдохновения. Счастлив тот, кто умеет ценить их, пить целебный нектар из бездонной чаши, всегда полной до краев!

Едва прислушиваясь к однообразному ворчанию леди Лоуборо, Кэролайн смотрела по сторонам; и иногда ей казалось, что среди цветков колокольчиков и наперстянки, под тёмными листьями плюща и шляпками грибов она видит очерк крошечного личика или блеск радужного крыла...

Один вопрос особенно занимал её: что же случилось с Джейн Эйр, сироткой, пропавшей полвека назад? Рассказы слуг, конечно, преувеличены; ребёнок никак не мог сбежать из красной комнаты, закрытой на ключ снаружи, когда окна были заперты изнутри. Что-то случилось… что-то страшное… и мрачная тень падала на солнечные и цветные думы Кэрри.

Кэролайн видела знаменитую жуткую комнату при свете дня; даже освещённое, это помещение выглядело зловещим. Быть может, там был потайной ход в подземелье? Прямо роман в духе мадам Радклифф! Но такие книги уже давным-давно не в моде.

Так куда же исчезла Джейн Эйр?

— Быть может, её унесли эльфы? — послышался совсем рядом негромкий серебристый голосок.

Кэрри вздрогнула: она и не заметила, что произнесла эту фразу вслух. Обернувшись, Кэролайн увидела невысокую девушку с ясными зелёными глазами; на ней было красивое платье и шляпка цвета молодой листвы. Незнакомка поднесла палец к губам, указала взглядом на леди Лоуборо — та спала, откинув голову на подушку.

— Простите, что напугала вас. И за вторжение — тоже простите. Моё имя Джейн… Джейн Эллиот. А вы — мисс Гибсон, верно?

Кэрри кивнула.

— Мы с вами немного знакомы, пусть никогда и не виделись. Моя… кузина, Софи Эллиот, училась вместе с вами… я привезла вам от неё письмо.

Так началась дружба Кэролайн Гибсон и Джейн Эллиот. Мисс Эллиот была представлена леди Лоуборо и получила милостивое разрешение бывать в Гейтсхэд-холле; вместе с Кэрри она скрашивала одинокие дни больной старухи. Кэролайн однажды спросила, не сочтут ли родственники Джейн неподходящим для неё общество леди Лоуборо, ведь репутация той была не слишком прочна. Но Джейн успокоила новую знакомую: никто не осуждал её за визиты в Гейтсхэд.

Джейн жила в доме местного священника, которому также приходилась родственницей. Кэрри ничего не знала о её прошлом, но настоящее Джейн было простым и незатейливым: помогать по хозяйству мистеру Эллиоту и его жене, нянчиться с их маленьким сыном и рисовать картины. Джейн очень красиво рисовала; леди Лоуборо и Кэрри нередко развлекались тем, что наблюдали, как кисть или карандаш в её руках пляшут по бумаге, как — словно по волшебству! — рождается рисунок. Джейн превосходно удавались портреты и пейзажи; она создавала их по памяти, когда проводила вечера в гостиной Гейтсхэд-холла. Мисс Эллиот охотно рисовала особняк и парк, холмы, окружавшие поместье, старую церковь в обрамлении цветущих каштанов, домик священника с ухоженным садиком в цвету.

Но у её рисунков были и другие сюжеты, которые Джейн никогда не демонстрировала леди Лоуборо, зато охотно показывала Кэрри. Она рисовала духов ветра, лесов и озёр; бал эльфов на лесной полянке; Вечернюю звезду, в образе высокой и величавой женщины сошедшую на землю; смеющихся маленьких фей, играющих среди колокольчиков; весёлых эльфов, прячущихся от дождя под шляпками грибов.

Эти рисунки были так похожи на сюжеты стихов и рассказов Кэрри! Её любовь к сочинительству скоро перестала быть тайной для Джейн. Кэрри любила рассказывать сказки; и за тот скучный, бесконечно долгий год, который ей пришлось провести в Гейтсхэде, в обществе леди Лоуборо, она истосковалась по любимому занятию. Джейн была самой лучшей слушательницей из всех, кого довелось встречать Кэролайн. Восторженные школьницы, жадные до впечатлений, ловили каждое её слово; но они были нетребовательны, и их вкус отнюдь не был строгим. Пожалуй, они восхищались бы и откровенной чепухой! Мисс Нэсмит всегда высоко ценила сочинения мисс Гибсон, но всё-таки она была учительницей, начальницей пансиона, и к уважению, которое испытывала к ней Кэрри, невольно примешивалась боязнь. А Джейн была другом, равной, но при этом — весьма начитанной и умной, не хуже мисс Нэсмит. Суждениям Джейн Кэрри вполне доверяла, и её дружеское участие согревало сердце одинокой девушки. "Тебе очень повезло с кузиной, милая Софи! — писала Кэролайн своей подруге по пансиону. — Великое счастье в жизни — иметь друга; необыкновенная удача — когда родственники могут быть друзьями! Ты знаешь, с моими кузенами и кузинами дружить невозможно..."

— Ты словно фея, посланная мне в утешение, — смеялась Кэролайн, — какое счастье, что ты живёшь по соседству! Я и не думала, что так сильно скучала, пока не встретила тебя...

— Ты сама похожа на фею, Кэрри, — улыбалась Джейн, и в её странных зелёных глазах блестели смешинки.

Как не храбрилась Кэролайн, а всё-таки жить в Гейтсхэде ей было нелегко. Старинный особняк поражал своей мрачностью; казалось, стены его впитали нечто тёмное, унылое, даже злое. Зловещая красная комната казалась открытой раной, алеющей на теле дома. Леди Лоуборо поддерживала это настроение: вечно ноющая, капризная, увядшая кокетка, не имеющая ни сердца, ни разума — она была живейшим примером печальной расплаты за грехи молодости. Самый вид её навевал тоску; к тому же леди Лоуборо на старости лет стала не в меру пуглива и суеверна. Она боялась всего и вечно сетовала на свои страхи; её трудно было развлечь. Она запрещала в своём присутствии говорить о старости и смерти, но в конце концов заговаривала об этом сама и доводила себя до слёз. Особенно она боялась пропавшей девочки, загадочно исчезнувшей Джейн Эйр; ей частенько казалось, что призрак этой девчонки смотрит на неё из-за портьер.

Каким утешением для впечатлительной Кэролайн было общество Джейн Эллиот, такой благоразумной, уверенной в себе и абсолютно не суеверной! Само её присутствие развеивало все страхи, отгоняло все мрачные фантазии.

Но однажды ночью Кэрри проснулась в холодном поту: ей привиделся страшный сон. Такие яркие кошмары ей ещё не снились — никогда. Она увидела Джейн Эйр, пропавшую Джейн из красной комнаты. Запертая в этом зловещем помещении, она плакала, отирая со лба кровь, и что-то бесконечно жуткое, бесформенно-страшное наползало на неё из красноватой темноты... Липкий, холодный ужас наполнял сердце; одиночество — безбрежное и безжалостное, давило на грудь душным комком... Проснувшись, Кэрри вздохнула с облегчением: это был сон, просто сон. Но тяжёлое впечатление не отпускало.

В тот же день Кэролайн, воспользовавшись послеобеденным сном леди Лоуборо, вполголоса рассказала Джейн свой страшный сон. Та успокоила подругу, сказав, что ей не следует принимать так близко к сердцу старую легенду. Что было, то давно прошло. Полстолетия пролетели с тех пор...

— Да может быть, её вообще не существовало, этой Джейн Эйр? — воскликнула мисс Эллиот. — Просто в каждом старинном поместье должен быть свой призрак.

— Но леди Лоуборо помнит её, — возразила Кэрри, покосившись на спящую старуху, — помнит и... боится. Отчего? Она должна сожалеть о ней, а не бояться!

— Леди Лоуборо многого боится, — ответила мисс Эллиот, — она не совсем в себе. Возможно, она в своё время не была добра к бедной родственнице. С такими детьми обычно не считаются.

— Бедная девочка! Но ведь что-то же случилось с ней! Она умерла... я иногда думаю, а что — если в красной комнате есть подземный ход, она нашла его, заблудилась там... и умерла? Какая ужасная смерть!

— Какая ужасная мысль, ты хочешь сказать! — поправила её с улыбкой Джейн. — Это только предположения. С тех пор прошло много лет. Какой смысл сейчас ужасаться и переживать? Джейн Эйр исчезла, вот и всё.

— И всё же я не могу не думать...

— А почему бы тебе не представить что-нибудь приятное? — предположила мисс Эллиот.

— Например, что Джейн Эйр унесли эльфы? — Кэрри улыбнулась, вспомнив, как началось их знакомство.

— Почему бы и нет? Сочини об этом сказку... — Джейн лукаво улыбнулась, склонив голову набок, — а пока ты пишешь её... Почему бы тебе не отправить свои стихи в какой-нибудь журнал?

Мисс Гибсон изумлённо взглянула на подругу.

— Неужели... ты думаешь... что кто-то может их принять?

— Думаю, время твоих стихов пришло, Кэролайн, — мягко произнесла Джейн. Тут леди Лоуборо проснулась и помешала их разговору.

В ту ночь Кэрри долго перебирала свои бумаги; да, время её стихов пришло! Но придёт ли время её сказок? В них... чего-то не хватало. Она сама знала это. Быть может, права мисс Нэсмит — она ещё недостаточно знает жизнь, чтобы писать о ней так полно, так хорошо, чтобы не ведать сомнений? Передать на бумаге то, чем полна её душа? Тени и отсветы волнующих переживаний витали над нею, но как рассказать о них? Как рассказать?..

Время придёт. А пока что Кэрри с замиранием сердца отдала Джейн перевязанную ленточкой стопку бумаг — оборотные стороны счетов, вырванные листки... чего только не было здесь! У Джейн был прекрасный почерк и полно писчей бумаги. Она переписала набело творения Кэролайн и уехала в Лондон, куда собиралась уже давно — навестить в пансионе Софи и передать заветную папку со стихами Кэролайн издателю.

Мисс Гибсон бродила по дому, волнуясь так, что даже ненаблюдательная леди Лоуборо заметила, что с ней что-то творится. Конечно, сочувствия от неё ждать не приходилось; она лишь принялась ещё больше обычного брюзжать.

Однажды Кэрри проснулась ранним утром; весь дом ещё спал, небо было тёмным, и лишь тонкая бледно-розовая полоса рассвета сияла над кронами деревьев старого парка. В комнате было душно; Кэролайн поднялась с постели — лёгкая, словно за спиной выросли крылья, — и раскрыла окно. Свежий воздух хлынул в комнату; слабый ветерок шептался в ветвях плюща, обвивавших окно зелёной рамой. В небе догорали звёзды. В такие часы к Кэролайн приходили самые лучшие грёзы, всё казалось ей возможным, исполнимым, все трудности можно было преодолеть!

Ей вдруг вспомнилась история бедной Джейн Эйр, предположение мисс Эллиот, что с бедняжкой плохо обращались, и, наконец, подсказанный подругой сюжет сказки о девочке, которую унесли эльфы...

Таких историй, конечно, немало во всех старинных сказках о маленьком народце. Но у Кэрри были свои представления о волшебном мире, и она решила перенести их на бумагу, переплетая сказку и быль.

Одна за другой, точно сами собою, вставали перед её внутренним взором сцены из жизни старого поместья; суровая, несправедливая хозяйка, избалованные дети, и бедная девочка-сиротка, одинокое существо. Пусть в фантазиях, пусть в мире сказки, Кэрри даст ей шанс на счастье! И... немножко увлекательных приключений.

Кэролайн жила, как во сне; леди Лоуборо сердилась на её рассеянность; но она была не рассеянна вовсе, она была глубоко сосредоточена на своей повести об обыкновенной девочке в необыкновенном мире.

Впрочем, так ли обыкновенна маленькая девочка? В каждом человеке скрыты сокровища — силы души и разума, стоит только дать им возможность раскрыться; так всегда говорила мисс Нэсмит. Она не любила модного увлечения "великими людьми". Величие — это далеко не единственный предмет для восхищения и подражания, особенно для юных сердец. Не бывает людей "ничем не примечательных", бледных, неинтересных! Нет! Каждый человек по-своему богат, если только не погубит дарованного Небесами богатства... как, к примеру, леди Лоуборо.

Но и в ней, быть может, не умерли ещё добрые порывы! Взяла ведь она к себе в компаньонки бедную родственницу... И Кэрри, спохватившись, принималась удвоенной энергией ухаживать за старухой, развлекать её разговорами, поощряя в тысячный раз описывать, какое платье на ней было на первом балу в Лондоне, какие туалеты она заказывала в Париже, или в каком наряде выходила замуж за лорда Лоуборо...

Наконец пришло письмо из Лондона с прекрасными новостями: стихи Кэрри приняты одним хорошим журналом.

Кэролайн смеялась и плакала, запершись в своей комнатке; она прижимала к сердцу драгоценное письмо, и весь мир для неё сиял и блестел, словно весенний сад росистым утром.

В письме редактора журнала, — известного поэта, между прочим! — говорилось о том, что они желали бы ознакомиться с новыми произведениями талантливой мисс Гибсон. О, неужели, неужели!..

А ещё в письме что-то было написано о деньгах. Кэрри была слишком счастлива и взволнована, чтобы разобраться, но потом... Неужели она сможет зарабатывать на жизнь пером?.. Со временем... со временем!

Дела задержали мисс Эллиот в Лондоне. Когда она вернулась, новая повесть Кэрри была додумана совсем до конца, но написано было, увы, немного — леди Лоуборо отнимала почти всё время Кэролайн, требуя её присутствия, выпивала все силы, своим ворчанием и придирками вызывая головную боль. Тем не менее повесть о маленькой Элен — имя было изменено по совету Джейн Эллиот, — должна была быть закончена!

— Признаюсь, мне и самой не терпится узнать о новых приключениях твоей Элен, — говорила Джейн, — эта борьба с тёмной колдуньей... как славно ты всё придумываешь!

— Не знаю, понравились ли бы мои фантазии мисс Нэсмит? — вздохнула Кэрри.

— А я уверена, что понравились бы. Насколько я знаю мисс Нэсмит, она ценит талантливые книги, чьё доброе влияние распространяется как... как аромат розы, а не как... удар розги!

Кэролайн засмеялась:

— Да, помнится, одна почтенная дама желала, чтобы я написала ей рассказы, где всех непослушных детей поражала молния и убивали дикие звери... прямо на месте преступления, а все послушные дети сразу попадали на небеса. Но я так не могу!

— Да... — кивнула Джейн, оглядываясь на дремлющую леди Лоуборо, — в жизни расплата наступает гораздо позже...

Редактор журнала, где печатались стихи Кэрри, решил присовокупить к своему изданию приложение для детей; и именно там впервые появилась в печати сказочная повесть "Элен Браун", которую литературное сообщество Лондона величало "новым словом" в детской литературе. Книга печаталась отдельными главами, как рассказы с продолжениями, и имела немалый успех у маленьких девочек и даже мальчиков.

А Джейн Эллиот, загадочно улыбаясь, говорила:

— Вот и нет больше мрачной тайны Гейтсхэд-холла! Джейн... то есть Элен... сбежала в Царство эльфов и фей!

Слуги, конечно, ещё страшились красной комнаты и болтали на кухне, пересказывая друг другу страшные истории, а леди Лоуборо продолжала бояться задёрнутых портьер. Но Кэрри Гибсон больше не внимала кошмарным россказням. Она сочиняла собственную сказку...