Повесть о старом Техасе (гет)

За пару недель брат и сестра Пойндекстеры будто бы поменялись местами: вначале Луиза ходила молчаливая, неприветливая, почти не выходила на воздух и заставляла домочадцев переживать за свое состояние; Генри же постоянно был в приподнятом настроении и надолго куда-то отлучался на своей лошади — то ли ездил на тайные свидания, то ли просто в одиночестве гулял по прерии, наслаждаясь солнцем, ветром и самой жизнью. Но неожиданно все переменилось — за завтраком, обедом и ужином только и были слышны ласковые и благодушные речи юной хозяйки Каса-дель-Корво, а молодой плантатор едва ли мог проронить хотя бы одно слово. Вудли Пойндекстера такое положение дел серьезно беспокоило: он хотел видеть обоих своих детей счастливыми, радостными, но что тот, что другой упрямо отмалчивались на расспросы отца о причинах своей тоски. Кассий же знал, почему грустит его кузен, но теплая улыбка на устах Луизы заставляла его мучиться ревнивыми подозрениями.

— Генри, сегодня такой чудесный день, поехали на прогулку! А хочешь, я достану лук, и мы пойдем в сад стрелять по яблокам? — Луиза пыталась расшевелить брата, больше недели пребывавшего в угнетенном расположении духа.

— Не надо, Луиза, иди одна, — сквозь грусть улыбнулся ей Генри. — Я, возможно, присоединюсь к тебе, но позже.

— Ты всегда так говоришь, но не приходишь. Генри, признайся, ты в кого-то влюблен? — она задорно прищурилась. — Кто она? Расскажи мне. Это кто-то из сестер Гамильтон? Готова поспорить, что одна из них неровно дышит к тебе.

— Придумаешь тоже! — шутливо возмутился юноша. — Я ни в кого не влюблен. Просто мне тоскливо.

Когда Луиза вспомнила о собственной недавней тоске, по ее лицу будто бы скользнула мрачная тень — всего на мгновение — и тут же уступила место более привычной счастливой улыбке.

— Хорошо, я не буду надоедать тебе. Но если вдруг захочешь погулять, я жду тебя в саду.

Она вспорхнула, точно птичка, прошелестев пышными оборками белого платья, и легкой поступью покинула комнату брата. Генри устало посмотрел ей вслед. Хотел бы он резвиться вместе с сестрой на лужайке возле дома, как в детстве, но печаль, сковавшая душу, не давала даже улыбнуться. Все его мысли занимала лишь Исидора — очаровательная, невероятная, единственная, но такая далекая, как яркая звезда на ночном небосклоне, и чем сильнее Генри старался вырвать чувство к ней из сердца, тем больше оно прорастало в нем корнями.

* * *

Безветренная лунная ночь наполнила воздух приятной легкой прохладой. Идеально круглый, словно очерченный циркулем диск луны заливал бескрайнюю прерию серебристым светом, играл яркими бликами в спокойных водах реки, освещал густые кроны тропических деревьев. Все вокруг замерло, и была слышна удивительная мелодия ночи — треск цикад и редкие, далекие голоса птиц и животных.

Однако Генри не слышал этой мелодии. Он крепко заснул, что удалось ему едва ли не впервые за последнее время из-за мучившей его несколько ночей подряд бессонницы. Но и на этот раз ему не суждено было выспаться — кто-то с силой расталкивал его.

— Генри! Генри! — услышал Пойндекстер возбужденный шепот двоюродного брата. — Вставай! Говорю, поднимайся, черт бы тебя побрал!

— Что такое, Каш? — Генри продрал заспанные глаза и уставился на него непонимающим взглядом. — На нас напали? На асьенду пробрался вор?

— Хуже! — суетился вокруг него Кассий. — Одевайся скорее, пока наш дом и наш род не опозорены окончательно!

— Да что произошло, в конце концов? — встревоженно спросил юноша, наспех застегивая пуговицы.

— Идем со мной, сейчас ты все увидишь своими глазами!

Колхаун вывел кузена к саду у реки, велев ступать как можно тише. Они притаились чуть поодаль от центрального фонтана за массивными стволами деревьев, откуда отставной капитан указал Генри на две фигуры — мужскую и женскую — возле зарослей акации.

— Взгляни туда! — прошептал Кассий. — Что ты видишь?

От потрясения Генри замер в одной позе, точно статуя. До его слуха доносились два голоса, которые он узнал тотчас же, как услышал обрывки нежных фраз. Один принадлежал Морису-мустангеру, а другой — Луизе.

— Чт-то… Что это значит, Каш? — заикаясь, пробормотал он.

— Это значит, что твоя сестра, твоя драгоценная сестра попала в лапы этого шакала, этого развратника, этого грязного, омерзительного конокрада! — с ненавистью прошипел Колхаун. — И что, ты будешь стоять здесь, разинув рот? Позволишь ему обесчестить Луизу? Ну же, Генри, где твоя злость?! Этот тип отнял у тебя женщину, сейчас он опозорит твою сестру!

— Я… — Генри едва не задохнулся от нахлынувшего гнева. — Я убью его!

— Вот это правильно, вот это хорошо! Это поступок, достойный мужчины, а не безусого юнца! Держи, — Кассий спешно сунул ему в руки шестизарядный револьвер Кольта и пихнул кузена вглубь сада, — всади в него все пули, отправь нечестивца в ад! Защити свою семью, докажи, что ты не просто так носишь фамилию Пойндекстер!

Идиллическую картину свидания влюбленных разрушило внезапное появление разгневанного брата девушки, выставившего перед собой заряженный револьвер.

— Низкий негодяй! — кое-как справляясь с дрожью во всем теле, выкрикнул Генри. — Немедленно выпусти мою сестру из своих грязных объятий! Луиза, отойди, я пристрелю его!

— Не смей, Генри! — округлив глаза от ужаса, Луиза прижалась к любимому спиной, закрывая его собой. — Если ты сделаешь это, ты не брат мне больше!

— Отойди, Луиза! — сурово повторил юноша. — Это наше, мужское дело!

— Генри, — спокойно проговорил Морис, мягко высвобождаясь из судорожных объятий перепуганной возлюбленной, — я понимаю, как дурно ты думаешь обо мне сейчас, но дай мне шанс убедить всех, что я достоин доверия твоей сестры, которую люблю всем сердцем! Я уезжаю на полгода, чтобы предоставить доказательство чистоты своих намерений, а по возвращении собираюсь просить у мистера Пойндекстера руки его дочери.

— Не верю ни единому слову! — в глазах Генри заблестели слезы, он взвел курок.

— Беги! — громко крикнула Луиза. — Беги, Морис, спасайся, любимый!

Девушка в два счета подскочила к брату и крепко схватила его за руки.

— Стреляй, если хочешь! — сквозь рыдания говорила она. — Но сначала ты выстрелишь в меня, потому что я люблю его и мне нет смысла жить, если Морис погибнет!

У речной переправы раздался стук весла о бортик лодки — Морис Джеральд покидал асьенду Каса-дель-Корво.

— Луиза, он обманщик! — вне себя от гнева воскликнул Генри. — Ты же ничего не знаешь!

— Это ты ничего не знаешь! Мистер Джеральд благородный джентльмен, он дворянин, он никогда бы не обидел девушки! У него и в мыслях не было поступить со мной дурно, клянусь!

— Это… правда? — оскорбленный брат наконец поумерил пыл.

— Чистая правда, Генри! О, ты повел себя ужасно, я совсем не узнаю тебя! — сокрушалась Луиза. — Ты нанес Морису непростительную, смертельную обиду!

— Но откуда мне было знать, что он не затевает ничего плохого?

— Ты должен, должен был знать! — Луиза заливалась горькими слезами. — Ведь ты хорошо его знаешь, знаешь, что он за человек! Как ты мог, Генри, как ты мог?..

— Милая сестричка, — Генри ласково обнял ее за плечи, — я сейчас же поеду и извинюсь перед ним, хорошо? Возможно, мне еще удастся застать его в гостинице. Морис простит меня, я в этом уверен. Идем в дом, тебе нужно лечь.

Отведя сестру в ее спальню, Пойндекстер стремглав бросился в конюшню седлать своего вороного. Медлить было нельзя — вот-вот Морис уедет на Аламо, чтобы оттуда отправиться в путь на другой континент. У ворот конюшни Генри поджидал разъяренный кузен.

— Какого черта?! Почему ты не прикончил его на месте?

— Очень хорошо, что я этого не сделал и не испачкал руки в крови невинного человека, — Генри ловко вскочил на коня.

— Невинного человека?! — возмущенно переспросил Кассий. — Да ты неисправимая бестолочь! Ну-ка дай обратно револьвер, эта игрушка не для твоих нежных ручек. Трус! Куда ты сейчас собрался?

— Я еду извиниться перед мистером Джеральдом, и не пытайся меня отговаривать.

— Идиот! — схватился руками за голову Колхаун и бессильно прислонился к ограде, глядя на удаляющуюся фигуру всадника в темном плаще и белой панаме. — Ничего, щенок, ты мне и не нужен, я улажу это дело по-своему.

* * *

Генри беспрестанно погонял коня, пересекая равнину от юго-западных берегов Леоны. В гостинице Обердофера ему сообщили, что Морис-мустангер отбыл не более, чем четверть часа назад, но четверть часа — достаточно серьезное отставание по времени, когда дело касается верховой езды, тем более, на таком быстроногом коне, как у Мориса. Генри благодарил Бога за то, что ночь выдалась лунной — во всяком случае, ему не пришлось скакать по прерии в полной тьме, не видя перед собой ничего дальше чем на полсотни ярдов.

Впереди показалась длинная и широкая лесная просека. Пойндекстер всмотрелся в проем зеленой арки: ему показалось, что какой-то человек на лошади юркнул в тень деревьев. Он последовал за ним и вскоре увидел среди густых зарослей всадника в шляпе и полосатом серапе.

— Мистер Джеральд! — окликнул Генри всадника.

— Генри! — обернулся тот. — Я словно чувствовал, что еще повстречаюсь с тобой этой ночью.

— Мистер Джеральд, — Генри спешился и подошел к нему, ведя коня под уздцы, — простите меня за то, что незаслуженно оскорбил вас. Я был не прав.

— К чему эти условности, мой друг? — ответил мустангер, спрыгнув со своего гнедого. — Называй меня просто Морис без всяких «мистеров». А что до нашей ссоры, то не переживай — я о ней уже забыл. Но признаю, что виноват в случившемся недоразумении я сам — ты лишь защищал честь сестры. Я должен был рассказать тебе о своих чувствах к Луизе раньше, но сначала я хотел съездить в Ирландию, чтобы получить долю наследства, которую завещал мне отец баронет, и документы, подтверждающие титул.

— Так значит, это правда, что вы дворянин? — удивился Генри. — Но что заставило вас покинуть родину и вести жизнь бедняка на другом конце земли?

— Не так легко ответить на твой вопрос, — Морис достал портсигар и предложил собеседнику закурить. — Наверное, я просто всегда стремился к свободе, хотел быть хозяином самому себе. Отец настаивал на том, чтобы я поступил в семинарию и стал священником, но я знал, что это не мой путь. В Ирландии со мной произошло многое, и вот в конце концов я оказался здесь, посреди прерий. И был счастлив. Но еще счастливее я стал, когда встретил Луизу.

— Вы любите ее?

— Больше жизни.

— Что ж, у меня нет оснований вам не верить, — Генри задумчиво стряхнул пепел с сигары. — Но все-таки кое-что меня тревожит.

— Что именно? Я готов разговаривать с тобой откровенно, как на духу, ничего не утаивая. Ты имеешь полное право знать все, что касается моих чувств и намерений по отношению к твоей сестре.

— По правде говоря, мой вопрос касается не Луизы, — ночная тьма и тень высокого дерева скрыли яркий румянец, выступивший на щеках Генри, — вернее, не только ее. Прошу вас, Морис, не сочтите его за наглость или праздное любопытство, мне действительно важно это знать.

— Говори же, я слушаю!

— Исидора… — Генри сделал паузу, стараясь совладать с волнением. — Донья Исидора. Вы любили ее когда-либо?

Морис помолчал несколько мгновений и заговорил серьезным и немного печальным тоном:

— Понимаю твои сомнения. Донья Исидора и впрямь мне не чужая, глупо было бы утверждать обратное. Я долгое время не мог разобраться в своих чувствах к этой девушке. Я солгу, если скажу, что был к ней равнодушен. Но… Генри, однажды случается так, что ты встречаешь кого-то и понимаешь — вот она, твоя судьба. Другие просто перестают существовать. Когда я впервые увидел твою сестру там, в прерии близ Сан-Антонио, я почувствовал это. Говорят, что настоящая любовь приходит к нам свыше, что еще до нашего рождения на Небесах решают, кому будет отдано наше сердце. Я поверил в это, потому что понял — все так и есть. Любовь к Луизе — это что-то неземное, это единственное и истинное. С Исидорой все было иначе. Она влекла меня, но я никогда не позволял ей этого заметить, чтобы не давать напрасных надежд. Думаю, я всегда знал, что рано или поздно наступит день моей встречи с суженой, но сердце говорило мне, что это не она, не Исидора.

— Но она любит вас, — уверенно сказал Генри, превозмогая нечеловеческую тоску.

— Возможно, ты прав.

— Морис, вам не кажется, что вы обошлись с ней жестоко?

— Генри, — Морис сделал глубокую затяжку от сигары, — есть вещи, нам неподвластные. Мне тоже больно думать о том, как Исидора воспримет весть о моей помолвке и свадьбе, но хотя любовь — дело двоих, часто бывает, что страдает кто-то третий. Исидора обязательно полюбит другого человека, для которого она будет единственной на всем свете, я в этом не сомневаюсь.

— Хорошо, что вы так думаете, — радостно заулыбался Пойндекстер, чувствуя, как сердце вновь запело.

— И что-то мне подсказывает, что это произойдет очень скоро, — подмигнул ему Морис.

— Я так рад, — Генри с чувством пожал ему руку, — так рад, что поговорил с вами обо всем! У меня точно камень с души свалился. Морис, знайте: у вас есть, по меньшей мере, братское благословение на брак с моей дорогой Луизой.

— Скоро мы сможем назвать друг друга братьями, — улыбнулся мустангер. — У команчей есть интересный обычай: когда двое мужчин клянутся друг другу в дружбе, они меняются одеждой.

— Так в чем проблема? — воодушевленно воскликнул Генри. — Возьмите мои панаму и плащ!

— Возьми и ты мои шляпу и серапе, — согласился Морис, стягивая с себя верхнюю одежду и отдавая молодому Пойндекстеру. — Что ж, мне пора ехать, Фелим уже ждет меня в хижине с вещами.

— Буду с нетерпением ожидать вашего возвращения, Морис! Счастливого пути!

— И тебе счастливо добраться до дома. Будь осторожен и внимателен, — попрощавшись с новоиспеченным названым братом, Морис Джеральд выехал на дорогу и начал неспешно удаляться.

Генри отчего-то медлил ехать домой. Он вдохнул поглубже лесной воздух и блаженно прикрыл глаза, слушая, как сердце выстукивает бодрый ритм. Но пару мгновений спустя оно громко стучало уже не от радости, а от страха.

В темных зарослях послышался едва уловимый шум, похожий на шаги крадущегося хищника. Генри с ужасом осознал, что он безоружен — револьвер забрал у него Кассий, а свое оружие он не удосужился захватить в спешке. Оставался единственный выход — уехать из чащи как можно скорее, по возможности стараясь не угодить в ловушку дикого зверя.

Конь почуял опасность и начал встревоженно бить копытом, пока наездник соображал, как ему лучше поступить. Вдруг на расстоянии не более сорока ярдов раздалось неистовое ржание другой лошади. Генри вздрогнул и натянул поводья за секунду до того, как ночную тишину рассек оглушительный выстрел.

Грудь прожгло нестерпимым огнем адской боли, а глаза заволокла пелена. Генри безжизненно повалился вниз, на короткий миг почувствовав, как его принимает в свои объятья жуткая тьма.