О воине Христа (гет)

Ульрих и Мария с сожалением покидали эту тесную низкую комнатку без окон — баню в сожжённой деревне. Но нужно было выезжать. Одежда, оставленная рыцарем прошлой ночью, теперь очень пригодилась обоим. Из оружия, правда, здесь был только кинжал, добротный, хорошо сбалансированный, с крепкой гардой и ловушкой для клинка, но слишком короткий для серьёзной стычки. Доспехов не было, но осталась защита из-под них. Одеваясь, Ульрих вспомнил слова своего старшего брата. «Видишь, на прилавке лежит подлатник. Это — плохой подлатник, хороший на прилавке должен стоять». Толстая куртка с внутренним каркасом и такая же шапка под шлем выдерживали удар мечом, пусть не сильный. Не идеальная защита, но лучше, чем ничего. Да, но, прежде всего, все эти штуки грели. Он одел их на Марию. «Ладно — думал Ульрих — пронесёт».

Перед тем, как уехать, они налили во все случайно найденные кадки воды и поставили их в баню, наносили ещё дров и закинули их все в печку, Мария снова заплела косу — на это ушло немного времени.

Сосны вокруг скоро сменились лиственными. Подлесок стал гораздо гуще. И до того пара ехала шагом, теперь ещё замедлились. Благо, вскоре началось русло неглубокого даже в этом месяце ручья. Отовсюду на разные лады каркали вороны, что-то бурно обсуждая, прежде чем полететь по своим повседневным делам. Так и люди, порой, говорят и говорят про что попало, чтобы только подольше не браться за то, за что всё равно придётся делать.

Среди многоголосия чернокрылого базара он всё равно услышал топот лошадей и плеск воды под их копытами.

— Прячься! — крикнул Ульрих, хотя Мария уже соскальзывала с крупа коня. Она мигом исчезла в прибрежной поросли.

Из-за поворота ручья галопом с боевым кличем выскочило трое всадников-литвиной. Оружие поднято. Меч первого, обогнавшего своих товарищей, Ульрих принял на кинжал в левой руке и поймав, клинок в ловушку, с размаху ударил противника правым кулаком в лицо и выбил из седла. Так как конь стоял, он мог себе позволить отпустить ненадолго повод, чтобы провернуть такое. Теперь у него был меч, но пришлось выпустить кинжал и схватить повод.

Другие двое нападали согласованно, короткое копьё и топор для колки дров[29] так и мелькали в воздухе. Рыцарь дерётся со щитом и в доспехах, сложно оказалось не парировать левой рукой или не принять на корпус скользящий удар. Наконец, он улучил отличный момент: отклонившись, пропустил копьё слева от себя, а мечом ударил по занесённой над головой руке с топором, отрубив её выше локтя. Бедняга страшно закричал и свалился с лошади: кровь била фонтаном. Завершить удар он хотел, опустив клинок на голову последнего противника. Но тот среагировал, ударил бывшего крестоносца древком по рёбрам (острие уже пролетело дальше корпуса) и перехватил его правую руку за запястье. Ульрих вовремя схватился за древко, иначе копьё нанесло бы решающий удар.

Так они и застыли, пытаясь побороть друг друга. Долгая дорога с берегов Мозеля чуть не закончилась для фон Коберна на этом ручье: он не успел распрямится, боль в рёбрах мешала нормально вдохнуть. Перекошенное от ярости и усилий лицо литвина он видел немного над собой и постепенно склонялся всё больше вправо. В этот критический момент рыцарь увидел, как над головой противника взлетела дубинка и опустилась ему на макушку. Мария выбрала не очень тяжёлую палку, да и силой обладала явно не богатырской, потому человек не потерял сознание и не выпал из седла, однако он на мгновение ослабил хватку, и этого было достаточно для Ульриха.

Вороны успели улететь, теперь заливались певчие птицы, причём по громкости они немногим уступали воронам. Победитель осмотрел поле боя: один из нападавших погиб мгновенно, второй уже успел истечь кровью, третий же, падая, ударился головой удачно и сейчас как раз пытался встать хотя бы на четвереньки. Этого последнего рыцарь, соскочив с коня, ударом ноги усадил спиной к дереву и приставил к горлу клинок.

— Говори, кто тебя послал нас убить?

— Ты не бушуй, мил человек, — голос неудавшегося душегоба звучал слабо, но без страха. — В ушах у меня шумит, не разберу твоих слов, — через пару секунд он продолжил. — Теперь валяй.

— Кто тебя послал?

— Много кто, бабы, так те все меня посылают.

— Не дури.

— Отпустишь, коль скажу?

Ульрих немного нажал на меч, из-под острия полилась тоненькая струйка крови.

— Всё равно прирежешь, — сделал вывод литвин.

— Я отпущу, а ты опять из кустов нападёшь.

— Мы втроём не сдюжили. Что я, дурак водиночку лезть?

— Поклянить.

— И ты.

— Ты первый.

— Клянусь своей головой, — сказал неудавшийся убийца.

— Клянусь на своём мече, что если этот Barbar[30] честно мне всё расскажет, я отпущу его на все четыре стороны, — торжественно произнёс Ульрих, держа меч рукоятью вверх наподобие креста. Впрочем, клинок висел над головой врага и опуститься мог в любой момент, так что контроль над литвином потерян не был.

— А «барбар» — это как бы воин, или как бы неудачник?

— Это как бы почти труп. Отвечай!

— Князь Владимир сказал принести голову ему племянницы.

— И ты согласился, подлец?!

— Он много давал.

— Поедешь со мной, расскажешь всем.

— Ты поклялся Яриле меня отпустить.

— Я клялся святому Георгию, покровителю рыцарства.

— На мече клянуться Яриле, чудак-чужеземец.[31]

Ульрих отвёл клинок. Литвин встал и протянул руку.

— Верни моё.

— Не понял.

— Железку отдай.

— Обойдёшся. Об этом я не клялся.

Литвин кивнул и поднял топор своего товарища. Ульрих, опустивший уже было меч, снова встал в боевую позицию. Но варвар не взглянул на него, он просто заткнул топор за пояс, тяжело забрался на лошадь и скрылся в лесу.

Ульрих оглянулся в поисках Марии. После пережитой опасности, вида смерти, фонтана крови бедняжка должна была либо лишится чувств, либо где-нибудь сидеть и плакать. Но Мария лишь немного побледневшая, уже сидела верхом на трофейной лошади.

— Ты видал, какая образина? — спросила девушка. — Немудрено, что его все бабы послали.

Солнце взошло над лесом, но невесело было гедрусовичам. Растерянные, они бродили между домами. Утренний холодок пробирал их, но люди не шли к очагам, они не знали, куда идти. Кто-то ждал у ворот, всё ещё надеясь: последние раненные маленькими группками иногда появлялись на опушке, и темнота мрачного леса возвращала тех, кого уже собирались оплакивать. Немногие, бормоча что-то невнятное о мести, точили оружие. Однако даже те самые решительные не знали, кто их поведёт мстить? Владимир? Недокнязь первым скрылся с плешки на своём белом коне. Теперь он бегал всюду, вопил о походе, обращаясь то ко всем вместе, то к кому-то конкретно, отдавал приказы… Никто не слушал. Не из-за него ли это? Не разгневался ли Ярило на щенка холопки который разжигал его пламя?

И вдруг Ярило появился, так показалось людям у ворот.. Белый и прекрасный на белом коне с блестевшем мечом в руках. В спину ему светило солнце, освещая путь своим золотым светом. И за ним сидела Мария дочь Будивида, последний отпрыск того древнего Будивида, что был старшим и лучшим из сыновей мудрого Гедруса, истинная княжна! Раздались крики, визг, топот, бряцанье оружием, а потом гимн великому богу войны и юности. Остальные сбежались на эти крики.

Вперёд вышел с гордым видом Владимир. Он понимал, что либо сейчас примет вызов, либо толпа растерзает его прямо здесь. Находчивый и совсем не трус, он внутри весь трясся, тоже видя в подъезжавшем бога. Вскоре, однако, стало понятно за чьей спиной едет его племянница: немчура, что на аркане тянули и хотели сжечь в честь Перуна. «Колдун про него что-то болтал, — вспомнил Владимир, — да пёс с этим козлом длиннобородым. Будивид ему верил. Где теперь Будивид? Других нет? И Альгимантас, и Деймантас — тоже кудесничать умеют». Князь гедрусовичей (формально всё ещё князь) стал ждать чужака уже гораздо спокойнее.

Ульрих не торопился, наслаждаясь всеобщим вниманием. Простой рыцарь, каких много на Мозеле, знал цену подобным минутам славы. Он не повторял символ Ярилы полностью. К тому же, теперь многие узнали его и в лицо, но первое впечатление не прошло бесследно. Стремясь его развеять, Владимир окликнул всадника:

— Зачем припёрся, заморское отродье?!

— Наказать злодея, — ответил с глухой угрозой бывший крестоносец.

— А ты кто, как не злодей?!

— Ты, сын холопки, хотел убить дочь Будивида! — возвысил голос Ульрих, указывая мечом на Владимира. — Ты подослал убийц!! Они лежат там, в излучине Волчьего ручья!

Владимир только презрительно сплюнул:

— Чужак, убирайся к своим и вопи там. А невесту мою верни сюда.

— Он не чужак, — вступил в спор сгорбленный старик с длинными усами. — Он долго ел хлеб Будивида и Войшвила.

— Слышали, что Кисель сказал! — закричали многие вокруг старика. — Он не чужак!

— И Ярилу он с нами чтил! — добавило ещё несколько голосов.

— Я стал чужим для своих, чтя Ярилу, меня тоже на Плешке чуть не зарубили, и я вместе с вами хочу мстить! — Мария за ним, казалось, застыла, но Ульрих как-то кожей чувствовал, что правильно всё делает, что она рада его словам. — Я не чужой вам и я мечтаю вспороть брюхо тому, кто хотел убить вашу княжну!! Справедливости!!!! — крикнул рыцарь, потрясая мечом.

— Интересно, кого он убил и бросил у ручья? — стал защищаться Владимир. — Первых попавшихся пахарей?! Это немец! Немцы топтали и резали наших у весенних костров! Против таких как он мы должны пойти войной и вырезать их всех!! А каким, интересно, обманом он увёз с собой княжну?!! Гляньте, небось он ещё в придачу и колдун, злой колдун!! Хватай, вяжи его!!!

В пылу своих обвинений «князь» не заметил, что его никто не слушает, все повернулись к сгорбленному старичку, а он активно морщил лоб и теребил усы.

— Пусть боги решают, — проговорил, наконец, старичок.

Судебный поединок. Он известен у многих народов. Сражаются двое, и правым считается победитель, так как победить ему помогли боги. И умелый воин может, скажем, оступиться, а новичок случайно ударить куда нужно.

Ульрих стоял на главной площади — просто свободном от домов куске утоптанной земли, по краям которой столпились без преувеличения все гедрусовичи в городе. Радость и надежду он читал на лицах — надежду на него. Из своего дома вышел Владимир. Вокруг него засвистели и завыли — князь облачился в доспехи, в основном кожаные, но с железными накладками. Полностью железных здесь делать не умели. В руках у него были хорошо сработанный меч и небольшой круглый щит. Ульрих поднял свой добытый у ручья клинок. «По честному давай! Оставь щит! Ты мужчина или кто?!» — кричали Владимиру. Тот никого не слушал. Вообще-то, у него было право — каждый дрался как мог и одевал что мог, но видно было, на чьей стороне люди.

Свистели и кричали, пожалуй, все, но только один мужик подошёл к рыцарю. Средних лет, но ещё не слабеющий мужик с широченными плечами и здоровенными кулаками. Половина его лица вместе с одним глазом были перевязаны окровавленной тряпкой, вторая до глаза заросла чёрной густой бородой, которая дополнялась такой же густой чёрной шевелюрой. Несмотря на устрашающий вид незнакомца, Ульрих понял, что ничего плохого он не сделает и позволил ему подойти сбоку. Так по собаке, даже если она большая и на вид страшная, видно, хочет она укусить, только понюхать, или просто пройти мимо. И правда, мужик одел на плечи немца медвежий плащ сработанный грубо, но прочно.

— Потом верни, — лаконично добавил он.

— Это тебя на плешке так? — рыцарь указал на повязку.

— Это ещё позавчера немец один.

— Которому ты дубиной шлем погнул?

— Он.

— Это был я, — Ульрих знал, что сейчас плащ заберут назад, но почему-то решил не скрываться.

— Добрый был удар, — только усмехнулся мужик и отошёл.

Противники сошлись, зрители стали бить копьями по щитам. Владимир ринулся на врага сразу, стремительно, с душераздирающим звериным криком и страшной гримасой на лице. Фон Коберна такое давно не пугало. Он спокойно парировал удар, потом второй, третий… Он сдерживал натиск, отступал, кружил по площади и изучал противника. Медвежий плащ, намотаный на левую руку очень помогал отражать удары. Рыцарь видел, что противник силён и быстр, но приёмов фехтования не знает. Простые удары с большим замахом, предсказуемые уколы.

Гедрусовичи напряжённо вглядывались, вытягивали шеи, задерживали дыхание и стучали в щиты давно уже неосознанно. Владимир всё больше теснил противника. Вот он нанёс пять ударов подряд сбоку, а немец только закрывался своим плащиком и даже не ответил. Вот клинок пролетел совсем рядом от головы немца, а он даже не закрылся. Вот Владимир опрометчиво прыгнул вперёд и поскользнулся, а немец этим не воспользовался, наоборот отступил.

Ульрих внутри усмехался. Противник ещё дышал ровно, но уже явно выдыхался: удары стали слабее, он часто промахивался, даже парировать не приходилось, сразу было видно, что клинок пойдёт мимо. О защите он вообще забыл. Усмехнувшись в голос, Ульрих замахнулся в голову. Владимир испуганным судорожным движением поднял меч — он не ждал атаки. Главное, литвинский князь не знал о ложных ударах. Ульрих перевёл руку и настоящий удар, пройдя под клинком, пришёлся по шее. Захлёбываясь в собственной крови, Владимир рухнул на землю.

Гедрусовичи зашептались, качая головами: победил слабейший — явно правосудие богов. Кисель медленно, ковыляя подошёл к телу Владимира, осмотрел, поднялся и зацокал языком:

— Что ж теперь? Мы без князя остались.

— Лучше совсем без князя, чем с этим,. — ткнула пальцем в тело средних лет женщина.

Началось бурное обсуждение, с каждом минутой всё более и более оживлённое. Вернее, то была перебранка непонятно про что: кандидатов в выкриках не появлялось.

Тем временем к Ульриху подошёл тот самый мужик:

— Добре ты этому вдарил. Ну, отдавай.

Рыцарь размотал плащ. Оказалось, меч не пробивал все слои, но верхние попортил.

— Ладно, — не расстроился хозяин, — медведей много.

Принимая плащ, литвин с перевязанным лицом прислушался к спору и неожиданно крикнул зычным на всю площадь голосом:

— Кончай лаяться!! Вот наш князь!!!!! — он указал на Ульриха.

Ошеломительный эффект. Все замолчали и повернулись.

— Юодгальв, ты что, с дуба ляснулся, — взвизгнула та женщина, что начала спор ещё с Киселём. — Из-за кого ты Кривым стал? Не из-за него ли?

— Молчи, жена! — огрызнулся мужик.

— Нет, вы слышали?!! — заголосила та. — А коли я тебя скалкой? Получишь ты у меня сегодня кашу!!

— Брысь под лавку!!!! — рявкнул Юодгальв.

Женщина стушевалась. Честно говоря, глядя на супругов, мало кто мог поверить угрозе со скалкой.

— А теперь слушайте сюда, — теперь Юодгальв обращался ко всем гедрусовичам, пробегая по ним своим единственным глазом со свирепостью разбойничьего атамана. — Нам туго щас будет. Или кто забыл? На нас немцы попрут. Хотите в городе закрыться и переждать? Небось, многие трусы так и хотят, я даже знаю, кто. Но воины не прячутся в норах, а рубятся в поле, а те железные чурки так просто не пробьёшь! Или это тоже кто забыл? А он, — одноглазый ткнул пальцем в Ульриха, весьма, кстати, бесцеремонно, — отличный воин. Видали, как он ублюдка? Решили, Владимир его чуть не убил?! Дурчьё вы! Он его уматывал. А на тропе за Непрядкой он как? Я давно понял, что умелый был удар, это вам я говорю! И богам он угоден. Сегодня сам Ярило в этом витязе приехал! А на той тропе чего не догнали? Перун стрелой дерево сбил перед самым носом наших. А будет Перун кого попало спасать? Вот нам князь!! Лучше и искать не надо!!!!

Многих эта речь убедила, но не всех. Споры разгорелись снова. Ульрих не любил говорить, но сейчас это было действительно нужно. Он поднял руку и гедрусовичи разом умолкли — хороший знак.

— Храбрые воины, — начал бывший крестоносец, — дни нынче чёрные, но я уверен, это ненадолго. Я много дрался, я вправду знаю это ремесло, знаю, что делать теперь. Главная проблема — не немцы в железе, а бутовитовичи. В их городе живут немцы, оттуда они напали на плешку, оттуда они придут сюда. Те самые бутовитовичи, с которыми вы так долго воевали, которые убили стольких ваших, они пригласили немцев, приютили их у себя. Сражаться придётся в поле. За стенами отсидеться не получится: немцы такие валы возьмут легко. Я носил их доспехи, человека можно убить и с ними. Самое важное, победив в поле, надо захватить город бутовитовичей, а я знаю, как брать города. Тогда вы избавитесь от векового врага, а оставшиеся немцы без Basis[32] уйдут сами!

Не очень зажигательная получилась речь, но с конкретными предложениями. Гедрусовичам понравилось: они загудели одобрительно. Но тут же снова замолкли: прочищал горло Кисель.

— Больно много обещано, а хорошо ли это? — начал старик. — Он тут говорит, научит нас воевать по-новому. А в пору ли нашим людям это? Я помню, хорошо помню, как осаждали мы с полочанами ещё Укскуль, а потом и Гольм. Тогда мы хотели воевать, как те немцы, захватили их машину. Развалилась та машины, многих наших убила. Не дело литвинам воевать, как немцам, не выйдет из этого толку.

Многих старец убедил, другие горячо поддержали рыцаря. Ни Киселю, ни Ульриху больше было нечего сказать, а сторонники их всё распалялись. Переходили на личности, вспоминали друг другу старые обиды. Кое-где в толпе в дело уже пошли кулаки, недолго осталось до ножей. Кисель стоял спокойно, а Ульрих смотрел на всё это с мукой, но не знал, как их остановить

Тогда и появился Войшвил. Он шёл спокойно через толпу — перед ним расступались. Горячие юноши, которых, пожалуй, сейчас уже не успокоили бы ни авторитет Киселя, ни кулаки Юодгальва, перед лицом Войшвила замолкали. Особенно ретивых он хлестал прутиком и молча шёл дальше. Подойдя к Ульриху он указал на него и провозгласил:

— Потомки великого Гедруса, вот ваш князь! Так хочет Ярило! Принесите огонь.

Несколько человек побежали выполнять поручение так стремительно, что один споткнулся о тело Владимира, всё ещё лежавшее на площади. Принесли сразу несколько факелов. Войшвил взял один и обратился к нему, держа перед собой.

— Ярило, великий воин, если хочешь ты видеть этого человека князем, яви нам знак, — с этими словами он прижёг рыцарю руку.

Место ожога завязали тряпкой, а сверху углём нарисовали священный знак, чтобы никто не смог незаметно размотать повязку, а потом снова замотать: точно совместить линии рисунка у злодея не получилось бы.

Ульрих и Войшвил шли узким улочкам города. Некоторые были вымощены половинками брёвен, но большинство представляли из себя просто утоптанные тропинки. Приземистые домики с небольшими окнами или совсем без них не смыкались друг с другом, пара нередко ныряла в переулки между ними. Гедрусовичи сначала не хотели отставать, но после нескольких суровых взглядов колдуна растворились в таких же улочках и переулках. Дорогу мой герой, в принципе, узнавал: они шли к воротам. В душе бывший крестоносец нервничал. «Что, если форма ожога даст не тот ответ?» — именно этот вопрос вертелся у него в голове, что и понятно. В Ярилу он не верил, значит здесь вопрос везения, вроде броска костей. В юности на родине ему в кости не везло.

— Как город собираетесь брать? — нарушил молчание Войшвил.

— Осадные башни, подкоп… В монастыре надо спросить, кто им перье делал. Ну, те машины, что у валов стоят.

Вышли за ворота и направились к лесу. Колдун протянул рыцарю кусок берёзовой коры, на которой был нацарапан рисунок перье, а рядом с каждой деталью стояли римские цифры. Тогда не знали чертежей, но в целом это был он.

— Откуда???? — Ульрих даже остановился в удивлении.

— Из головы.

— Это что, твои Idols[33] тебе рассказали?

— В Оксфорде я чему-то всё-таки научился, — Войшвил пропустил мимо ушей оскорбительное «Idols». — Это в Британии,[34] на Западе. Идёте?

Ульрих ещё в монастыре понял, что от колдуна можно всего ожидать, дал себе зарок не удивляться его словам, но теперь был ошарашен. Он давно привык, что Войшвил не хвастается ради красного словца, значит, он действительно бывал в Англии. Но как? Тем временем дошли до дубовый рощи. Среди деревьев выделялся один гигант. Сложно сказать, сколько человек понадобилось бы, чтобы его обхватить, но не два и не три.

— Это священное место, — сказал Войшвил. — Вам лучше пока оставаться здесь, проверять ожог придут сюда же, — с этими словами он положил на землю небольшой мешок. — В монастыре моя работа, — продолжал бывший студент Оксфорда. — Шон никогда не был силён в механике. Давно хотел и гедрусовичам такие помочь сделать. Но вы слышали Киселя? Им непривычно, — колдун презрительно хмыкнул. — А избранника Ярилы они послушают. Как это подтвердится, скажите начать работы. Скорпионы и в поле пригодятся.

— Скажу, если только повезёт со знаком… — неуверенно протянул рыцарь.

— Будет нужный знак, — заверил его собеседник. — И гедрусовичи получат такого князя, какого ещё не имели.

— Значит, у тебя фокус какой-то? — просиял Ульрих. — Я помню, отец Гильберт нам всегда говорил, что у язычников не знамения, а только фокусы ловких людей.

— Я давно спросил Ярилу, только и всего.

После этих слов Войшвил развернулся с видом человека, которому больше нечего сказать и направился обратно в город.

В оставленном колдуном мешочке оказались хлеб, фляга с пивом и кусок мяса. Удалось подкрепить силы. Сложнее было укрепить дух. Ульрих сделал из прутиков крест, повесил его на ветку и долго молился перед ним. Он не верил, не мог поверить Войшвилу. Учитывая слова про Оксфорд, он вообще сомневался, не тронулся ли тот рассудком. Людей избивали на капище его бога, бог не вмешался… Вполне можно было спятить. Ульрих молился. Он даже не просил чего-то конкретного, а просто взывал к Господу. Мысли лезли в голову все одновременно, даже не перебивая друг друга, а существуя каким-то образом все одновременно. Солнце поднималось выше и начинало согревать. Где-то высоко в кроне каркала одинокая ворона, рука саднила, Ульрих молился. Он заглядывал в глубины своей души, своей веры, своей любви к Марии, ведь только из-за неё он оказался в этой роще. В мысли постоянно врывался, перекрывая всё остальное тот же вопрос: «Как выпадут кости?».

Сквозь листья не было видно солнца, он не знал, сколько прошло времени, не знал и сколько надо ждать. Течения времени он больше и не ощущал. В голове возникали образы. Картина Страшного суда перетекала в зрелище вчерашнего праздника, и пламя вчерашних костров в языки геены огненной на костёльной росписи; Войшвил со своей густой бородой вдруг оказывался лешим, встреченным накануне; он видел своих братьев по ордену, скачущих по плешке, и их поднятые мечи оказывались клинками всадников Апокалипсиса; вспоминался тот первый длинный взгляд глаза в глаза с Марией и он вдруг оказывался её же взглядом вчера на фоне луны. А в голове свербило: «А если на руке они увидят не тот знак?». Фигуры его братьев, настоящих братьев, оставленных на Мозеле стали возникать вокруг. Движения их были неторопливы и осторожны, взгляды внимательны. Они изучали его, как бы спрашивая: «Что ты делаешь?».

Его окружали гедрусовичи. Они тихо переговаривались и переминались с ноги на ногу, соблюдая почтительную дистанцию. Ближе к нему подошёл Кисель и стал осторожно разматывать повязку. Все глаза устремились на перепачканную углём тряпку. Ульрих остановил глаза на кресте в ветвях и мысленно читал молитву. Кисель слой за слоем снимал повязку, всё больше замедляясь. Наконец он закончил, весь ещё больше сгорбился, как бы втянул голову в плечи и тихо сказал: «Ярило дал знак». Ульрих облегчённое вздохнул и поднял вверх руку со вздувшимся волдырём. Вперёд вышел Войшвил:

— Вот ваш князь. Он станет мечом мести, остриём, разящим именем обиженного бога. Отныне его зовут Довмонт[35] потомок Гедруса!