Исчезнувшая (джен)

Утром она приехала в свою новую школу, с трудом открыла кабинет, в котором ей поставили первые два урока, выданными ей миссис Дженкинс ключами и приготовилась к приходу учеников.

Ученики — подростки лет пятнадцати, всех цветов кожи и оттенков волос, вплоть до кислотно-розовых, — ввалились в класс и, не обращая никакого внимания ни на неё, ни на прозвеневший звонок, занялись своими делами.

Кто-то слушал музыку, ритмично подёргиваясь в такт, кто-то болтал с друзьями на ломаном английском, кто-то уткнулся в свой телефон, а двое крепышей на задних партах решили основательно перекусить и достали коробочки с едой.

Остро запахло мясом, жареным со специями.

— Доброе утро! — громко и неожиданно для себя уверенно произнесла она. — Кто может правильно написать название этого восхитительного блюда по-английски?

— Э? — удивлённо переспросил один из обедающих. — Куда написать? Это пилав!

— Сам ты пилав! — ответил второй. — Это плов!

— Я кебаб больше люблю, — включился в разговор чернявый парнишка с чеканным, хоть на медаль, профилем, — кебаб — хорошо!

— На доску, — сказала Хизер. — Кто может правильно написать эти слова на доске?

— Я могу, — с места поднялась девочка, одетая в очень длинную, почти до пола, юбку, строгую блузку с длинными рукавами и застегнутым под горлышко воротником. Её волосы, почти полностью прикрытые платком, были не чёрными, как у большинства одноклассников, а тёмно-каштановыми. Да и акцента в её речи почти не слышалось.

Она подошла к доске и чётким почерком написала два слова: плов и кебаб.

— Прекрасно, мисс... представьтесь, пожалуйста, — попросила Хизер, чувствуя на себе насторожённо-вопросительные взгляды.

— Айна Джафар, — тихо ответила та.

— Джафар-кызы! — резко, с нажимом поправил девочку очень похожий на неё подросток годом старше.

— Джафар-кызы, — кивнула Хизер и обратилась к подростку: — А как это правильно написать? Вы могли бы?

— Я бы мог, — кивнул он, — но пусть сначала напишет она!

И девочка, чуть помедлив, так же чётко написала на доске своё имя. А затем вернулась на своё место рядом с братом.

— Зачем девушек учить? — пробормотал один из подростков, сидящий чуть в стороне от других. — Девушкам учиться вредно.

— Девушкам придётся ходить в магазин, — сказала Хизер. — И учить ваших сыновей — разве нет? Вы бы хотели, чтобы их матерью была безграмотная дура?

Она не собиралась говорить им про равенство: всё равно толку не будет. А такие аргументы обычно срабатывали — она нашла их не сразу, но порой они были единственным, что такие юнцы способны были услышать.

— От сильных кобылиц — сильные жеребята, — согласился с ней брат девочки. — От умных жён — умный сыновья!

— Умные, я надеюсь, — улыбнулась Хизер. — У вас ведь будет много сыновей? «Умный» — это единственное число. А «сыновья» — множественное. А единственное число от «сыновья» будет... как? Вспомните?

— Э, — вступил в разговор поедатель пилава, — зачем так говорить? Умный жена — беда в доме!

— Все беды происходят от глупцов, — уверенно и жёстко возразила ему Хизер.

— Добросовестных и умных

Уважай и посещай —

И подальше без оглядки

От невежды убегай!

Если яд мудрец предложит,

Не смущайся, смело пей!

Даст глупец противоядье,

Вылей на землю скорей! — насмешливо произнёс тот самый мальчик с медальным профилем. А затем повторил явно те же стихи — но уже на своём языке, из которого Хизер с трудом узнала только пару слов.

— Прекрасные строфы, — кивнула Хизер. И, кажется, огорошила всех вопросом: — Это ведь Ширази?

Ей просто повезло: когда-то она искала высказывания мусульманских поэтов, философов и мыслителей, которые можно было бы использовать для популяризации идеи о необходимости закончить среднюю школу, и учила наизусть. И это было одним из самых используемых.

— Это Омар Хайям, — удивлённо сказал мальчик.

— Я встречала это в сборниках Ширази, — не смутилась Хизер. — Но, возможно, я нашла не ту книгу. Я предлагаю всем сейчас записать в тетради перевод этих строф — а вы, — обратилась она к мальчишке, — не могли бы написать его на доске?

— Это харам! — зло сказал тот, что возмущался учёбой девушек. — Хайям писал про пьяниц и хулил Аллаха! Я не оскверню своих рук его нечестивыми словами!

— Вы можете написать другие слова, — кивнула Хизер. — Если, конечно, сумеете, — добавила она с лёгким вызовом.

— Да поразит возмездие бедой

Тех, кто за дружбу заплатит враждой, — ответил подросток.

— Э, зачем так говоришь? — снова удивился поедатель пилава. — Всё в руках Аллаха! Какой возмездие?

Класс тем временем притих — и это уже было достижением.

— Может быть, — обратилась к любителю пилава Хизер, — вы могли бы тоже привести какую-нибудь подходящую случаю цитату? Из Корана, например?

— Тому, кто боится Аллаха, Он облегчает дела, — гордо ответил тот. И даже коробочку свою с едой закрыл.

— А это вы могли бы написать на правильном английском? — спросила Хизер, протягивая ему мелок.

— Э-э-э... — замялся тот.

— Иди, Хусейн, сын Хусейна, — усмехнулся ценитель Хайяма, — пиши. Всё в руках Аллаха!

— Прошу вас, — очень серьёзно сказала Хизер, кивнув на доску. — Я считаю, слова Аллаха достойны того, чтобы быть написанными здесь. И быть написанными правильно.

По классу прокатился едва слышный шум — то ли смех, то ли одобрение, но она пока что решила сделать вид, что не заметила его. Ничего. Главное — начать. Потом будет легче.

Бедолага Хусейн взял мел с таким видом, словно это была живая гадюка, и нерешительно начал писать.

Коряво. С ошибками в каждом слове.

Но — начал!

— Очень хорошо, мистер... вы не представитесь? — попросила она, поглядев в журнал. Мальчишка буркнул что-то — не слишком внятное, но достаточное для того, чтобы это помогло найти фамилию, которую она громко повторила вслух. — Спасибо. К сожалению, здесь есть несколько ошибок — которые, разумеется, недопустимы в словах Аллаха. Кто мог бы их исправить? Может быть, вы, мисс? — спросила Хизер, указывая на ту девочку, что осадил её брат.

Девочка, вышедшая к доске первой, встрепенулась было, но сидевший рядом брат пристально посмотрел на неё — и та, покачав головой, опустила глаза.

К доске меж тем подошёл ценитель Хайяма и исправил несколько самых грубых ошибок.

— Вот! — гордо сказал он, вернувшись на своё место. — Теперь хорошо!

— Да, так действительно стало лучше, — кивнула Хизер. — Благодарю вас. Однако некоторые ошибки ещё остались — а мне бы хотелось, чтобы эти слова были написаны идеально. Кто-нибудь ещё видит, что здесь не так? Это сложно, понимаю, — добавила она, кивнув. — Но, может, кто-нибудь попробует?

— Расим, — умоляюще прошептала Айна.

Её брат встал с места и молча исправил все остальные ошибки, насмешливо посмотрев на одноклассников.

— Блестяще, — кивнула ему Хизер. — Благодарю вас. Полагаю, — обратилась она к классу, — все вы согласитесь с тем, что существуют вещи, которые писать можно только грамотно, — она обвела класс вопросительным взглядом.

— Нельзя искажать имя Аллаха и слова Аллаха, — важно сказал сидящий поодаль подросток.

— Я с вами совершенно согласна, — кивнула ему Хизер. — И если вы согласны тоже, — она снова посмотрела на класс, — то я предлагаю написать пробный диктант — чтобы оценить уровень предстоящей работы.

— Э, опять пиши, — расстроился Хусейн, который выходил к доске.

— Разве возможность грамотно изложить слова Аллаха не заслуживает вашего труда? — мягко улыбнулась Хизер. — Но тренироваться мы, конечно, будем на чём попроще. Не годится для такого использовать священный текст, — добавила она строго. — Поэтому тема нашего тренировочного диктанта — «Один летний день». Итак, берите ручки — и начнём. Когда я проснулся, — начала она диктовку, — ярко светило солнце...

— Лентяй я, что ли? — возмутился Хусейн. — Кто же спит так долго?

— Это просто текст, — терпеливо сказала Хизер, — который нужно написать правильно. Дело происходит летом — солнце восходит рано. Не нужно отвлекаться на такие мелочи — мы просто тренируемся.

— Летом светает рано, да, — согласился ценитель Хайяма. — Говорите дальше, мэм.

Она продолжила диктовать — класс старательно писал, а Хизер думала, что, кажется, у неё получилось договориться с ними. И хотя это была всего одна маленькая победа — но она была.

А остальное... С остальным она тоже справится. Должна справиться.

Она же чёрная, подумала она вдруг — и чуть было не хихикнула. В каком фильме она подсмотрела эту нелепицу? Что только не всплывёт в голове после сотрясения...

* * *

Звонок прозвучал сразу после того, как она собрала последние работы. Всё же за годы преподавания вырабатывается внутреннее чувство времени, когда понимаешь, что сейчас пора заканчивать — или наоборот, можно ещё успеть сделать одно задание. Забавно. Словно часы встают перед глазами — невидимые часы со стрелками.

Следующий класс неожиданно оказался почти белым — в том смысле, что учеников с характерно смуглой кожей там было всего несколько и все они были одеты вполне обычно. Даже девочка, сидевшая на первой парте, была без платка и в брюках.

Вот только поведение их не слишком отличалось от предшественников — разве что музыка была не этнической, а в коробочках с едой оказались вполне привычного вида сэндвичи.

Но с ними было хоть и немного, но легче — по крайней мере, здесь не было непростого религиозного вопроса. Да и с мотивацией получше было: всё же далеко не все тут собирались в будущем жить на пособие, а даже продавцу нужно правильно написать ценник.

— Зачем писать-то? — пробурчал белобрысый парнишка с серыми глазами. — Скоро все тексты будут набирать на клавиатуре и распечатывать. А там же проверка есть! Чего нам морочиться-то?

— Не пишите, — не стала спорить Хизер. — Если вам не нужен школьный аттестат и вы не собираетесь работать официально, не стоит тратить время на такие глупости.

— Работать, — пожал плечами невзрачный мальчик с последней парты, — ищи дураков. Пусть черномазые работают.

— Да, — кивнула Хизер. — Работать должен тот, кто способен это делать. А те, кому это не по силам и не по мозгам, могут отдыхать — им и так досталось от судьбы.

В классе засмеялись.

Нелюбитель работы нехорошо прищурился и, совсем по-крысиному ощерившись, выплюнул длинное и грязное ругательство, с вызовом глядя на Хизер.

— Написать сможете? — невозмутимо поинтересовалась она. И уточнила: — Грамотно?

— Сама пиши, — издевательски предложил тот.

— То есть не можете, — констатировала Хизер. — Печально, — в классе снова рассмеялись. — А кто может? — вдруг спросила она, вызывающе глядя на них.

— Мы такое обычно в туалетах пишем, — хмыкнул крепкий парень, усевшийся у окна, — или на стенах ещё. На доске как-то не доводилось.

— И пишете обычно безграмотно, — заметила Хизер. — И это досадно — видеть ошибки даже в надписях на стенах.

— Донован даже «фак» с ошибками пишет, — флегматично заметил крепыш, — и ничо. Все и так понимают.

— Это смотря как написать, — заметила Хизер и взяла в руки мел. Сколько раз она вела этот разговор — вспомнить страшно! — Но вы взрослые люди — и не мне вас убеждать в том, что писать нужно грамотно. Кстати, — заметила она, — тем, кого вы назвали «черномазыми», объяснять это не нужно. И я-то уже не доживу — а вам жить в том мире, где начальниками станут именно они. Потому что грамотны — и повышать будут, прежде всего, их. Если это вас устраивает — что ж... — она пожала плечами. — Значит, с ними я и буду работать.

— Эх, зря просрали колонии, — вздохнул рыжий парень в центре класса, — а теперь тут этих понаехавших развелось... давить их надо.

— Что ж, это отличная тема для сочинения, — кивнула Хизер. — Полагаю, с него мы и начнём. Тема сочинения, — сказала она и написала на доске: «Последствия отказа Британии от колоний в современном обществе». У вас, — она посмотрела на часы, — час. Начинайте.

— Ты бы пасть хоть чем затыкал, МакМерфи, — проворчал крепыш. — Щаз ещё про эту хрень с колониями писать. Типа самый умный нашёлся.

— А чего, не так, что ли? — огрызнулся тот.

— Три автора лучших сочинений, — сказала Хизер, — будут на две недели освобождены от домашнего задания.

— Критерии отбора лучших сочинений назовите, — оживился тот белобрысый парнишка, который возмущался необходимостью писать в век компьютеров.

— Грамотность, цензурность и связность текста, — охотно ответила она.

— То есть без обсценной лексики, — ухмыльнулся белобрысый. — Нормально так.

— Слышь, Фицджеральд, не выделывайся, — проворчал крепыш. — Все и так в курсе, что ты тут типа умный.

— Без обсценной, — кивнула Хизер. — И если вы, мистер Фицджеральд, напишете это слово правильно и употребите уместно, я обещаю, что это пойдёт вам только в в плюс. Всех остальных тоже касается, — улыбнулась она.

Белобрысый Фицджеральд ехидно усмехнулся, надменно вскинув острый подбородок, и сердце Хизер сжалось, словно от какой-то страшной потери. Кого ей мог напомнить этот мальчишка? В её жизни никогда не было никого, хоть чем-то похожего на этого... Фицджеральда.

Она просто устала, сказала она себе. Впереди ещё полдня, она дважды выиграла — и должна сделать это ещё столько же. Вот и чудится ей невесть что. Чаю надо выпить....

Да-да. Чаю, горячего, с молоком... почему с молоком? Она же никогда его не любила!

Но чаю с молоком хотелось так отчётливо, что она прямо ощущала во рту его вкус. Обычного чёрного чая безо всяких отдушек...

«Я же всегда любила "Эрл Грей", — испуганно подумала она, — почему обычный чай с молоком? Нет, всё же надо будет сходить на прием к врачу. Слишком много сделалось не так».

Но что она ему скажет? «Я всегда любила "Эрл Грей" без молока — а теперь мне хочется обычного чёрного и с молоком»? Самой смешно. У любого человека в течение жизни вкусы меняются.

«Не за пару дней! — возразила она самой себе, — и не так странно! Я и веду себя не так! И говорю по-другому!»

Но она же ударилась головой. У неё сотрясение. Это же нормально при сотрясении мозга! И потом, чего она добьётся? Что её отправят на обследование, ни которое у неё нет ни времени, ни денег?

Хизер вдруг стало до тошноты противно. Как же это мерзко — быть бедной! Она ведь хороший учитель — попади она в частную школу, она бы превосходно справилась! И жила совсем иначе. Но её теперь ни в одно по-настоящему престижное место не возьмут, с таким-то послужным списком. Ей и так-то повезло с нынешним местом — о чём она вообще думает?

Эти путаные мысли прервал звонок с урока, которому Хизер обрадовалась едва ли не больше своих учеников.