Птица на ветру (гет)

Подол платья Мэнди Брокльхерст отделан бутафорскими цветками, имеющими вид георгинов и запах белых лилий, тяжелые фижмы украшены россыпью мелких жемчужин, за высоким гофрированным воротником не видно шеи, и Милли никогда в жизни не приходилось видеть свадебного наряда более впечатляющего и чудного. В подружке невесты, как в саван кутающейся в огромный кусок голубого кружева, Мораг сразу не узнать, и это дает Милли преимущество в несколько секунд, чтобы оценить изобретательность и целеустремленность судьи Гринграсса: в том, что жених — последний холостой его отпрыск, у девушки нет никаких сомнений. А потом Мораг заразительно смеется и поворачивается к зеркалу, и Милли механически отмечает про себя, что та стала еще больше похожа на мать. Вероятно даже, когда-то Рут Макдугалл точно так же оправляла оборки на свадебном платье леди Гринграсс-Гэмп и подмигивала своему отражению.

— Малышка Дебора, — изрекла Мэнди, подкрасив губы и похлопав ими, чтобы распределить блеск, — чудо как хороша. Приятно, что такое очарование понесет наши кольца. Это добрый знак.

— И стоила всех этих слез привилегия подать невесте букет? — снисходительно рассмеялась Мораг. — Паркинсоны, должно быть, на седьмом небе от счастья. Такой удачный исход для семьи.

— Я, признаться, недолго думала, что Пэнси уже не выплывет, — фыркнула Мэнди. — Дафна ее особенно невзлюбила. И тут такой поворот. Судья все просчитал, предложив ее младшей сестренке такую важную роль на моей свадьбе. Это более сильный ход, чем заключить публичный мирный договор. Теперь их репутация полностью восстановлена, и они никогда не забудут, кому этим обязаны.

— Только не говори, что это была не твоя идея, — закатила глаза Мораг. — Уж меня ты можешь не обманывать. Пэнси тебе всегда нравилась, в отличие от остальных слизеринок.

— Ну, Пэнси единственная была заметной, — пожала плечами невеста. — А Малфой ее никогда не заслуживал. И видит Мерлин, меня никогда не прельщала мрачная перспектива с ним породниться.

— Но счастливая женщина может позволить себе немного благотворительности, — заключила Мораг и расхохоталась в полный голос. Ее смех так и продолжал звучать в ушах Милли, когда она медленно открыла глаза и мрачно уставилась на темно-зеленый балдахин над своей головой. Исландское поместье Крэббов было обставлено со спартанской простотой, и много лет подряд она просыпалась скорее от пристального взгляда холодного утра, чем от неразборчивых видений. Завидовать рэйвенкловкам уже не оставалось сил. И что за глупец придумал идиотский стереотип о том, что это выпускницы ее факультета всегда падают на лапы?

Астории в гостиной видно не было, равно как и завтрака, поэтому Милли не оставалось ничего, кроме как слоняться из угла в угол, не в силах придумать себе занятия. Мир, в котором ей довелось оказаться, жил по собственным законам. Огонь в камине обжигал, но не оставлял следов на коже, от старых гобеленов, изображающих пустые интерьеры и города без людей, пахло лавандой и известью, — запах казался смутно знакомым, но Милли уже не могла припомнить, где еще его встречала. На кончике пера еще не просохли чернила: значит, Астория была здесь совсем недавно и писала в толстой тетради в кожаной обложке. Поддавшись смутному порыву, Милли пролистала ее страницы и ухмыльнулась: если дневники также можно назвать ненаписанными книгами, становится ясно, как именно девушка связывается с отцом. Едва удержавшись от озорного желания написать судье исчерпывающе характеризующее его послание, Милли отложила тетрадь и переместилась в кресло у окна.

Мальчик держался так, словно в его пребывании в Малфой-мэноре не было ничего особенного. Миллисент даже не сразу заметила его, погруженная в свои воспоминания. Винсент со вчерашнего дня не проронил ни слова, да и излишни были любые разговоры, нарушающие благословенную тишину. Впрочем, белокурого ребенка в кое-как застегнутой мантии эти негласные правила не интересовали. Опрометью ворвавшись в гостиную, он с диким грохотом умчался вверх по лестнице. А следом вошла улыбающаяся Астория.

— Что это было? — медленно проговорила Миллисент; слова давались с трудом, словно до этого она несколько дней провела в молчании. — Это ты его позвала?

Астория кивнула в сторону стола, к которому уже плыли пузатый чайник и столовые приборы.

— Вероятно, это был мой сын, — пояснила она. — Забавно, что он показался тебе, ты все же не кровная родственница. Неужели мне взбредет в голову позвать тебя на обряд наречения имени?

— Мы можем видеть дух ребенка, который еще не родился? — изумилась Милли. — Но ты ведь хотела стать жрицей. Ты и в самом деле думаешь воспитывать его здесь?

— Этот мир предстает перед нами в разных ипостасях, так что не торопись судить, — ответила Астория. — Моя бабушка тоже была жрицей, что не помешало папе появиться на свет. Род Гринграссов должен быть продолжен.

— Уж за это не вам переживать, — помимо воли улыбнулась Милли. — Твой отец и это предусмотрел. Не думаю, что род Гринграссов когда-либо рискует угаснуть.

— Мои братья и сестры — отдельные ветви рода, но поодиночке они слабы. Каждая жрица должна воспитать наследника в мире людей и преемницу в мире ши. Моя бабушка знала это, так же, как и ее бабушка, и много поколений наших женщин, начиная с Боудикки, королевы иценов. Тогда, даже если жрица умрет, останутся те, кто продолжит ее дело.

— А дочери твоих братьев и сестер не могут быть преемницами? Или для этого необходимо соблюдение определенных условий?

— Все предопределено еще до нашего рождения, — спокойно возразила Астория. — Секрет благополучия нашей семьи в том, что каждый из нас радуется доле, что ему предначертана и благодарен за нее. Так, я уже сейчас вознаграждена тем, что могу увидеть своего будущего сына и обучать его. Если я не приведу душу этого потрясающего ребенка в ваш мир, чего я стою, как жрица.

Миллисент задумчиво нахмурилась. Слишком уж подозрительно мальчик был похож на ее школьного приятеля.

— Значит, поэтому судья так противится отношениям между Дафной и Драко? И их давняя вражда с Малфоем-старшим тут не при чем?

Астория вздохнула.

— Боюсь, мой отец никогда не относился к той категории людей, чьи мотивы можно описать одним предложением. Отчасти ты права, Дафна всегда была более независимой и смелой, чем я и мои сестры. Она хотела занять мое место с тех самых пор, как только начала осознавать себя. Бабушку, помню, это очень огорчало, да и отца, по правде сказать. Я старалась никогда ей не возражать, чтобы не причинять еще больше боли. Нет никого опаснее несчастливой женщины, она способна на страшные вещи.

— Но ты ведь его не любишь? — скорее утвердительно проговорила Милли. — Я имею в виду Драко. Вы едва знакомы, и он действительно увлечен Дафной.

— Он увлечен возможностью избежать Азкабана, — отозвалась Астория. — За себя он не боится, скорее за Люциуса. А тому очень не по душе игры моего отца со временем. Да ты и сама уже разобралась.

— Но это ведь ничего не изменит, — не согласилась Милли. — Если для Драко ваш брак станет всего лишь удачной сделкой, несчастливой опасной женщиной окажешься именно ты.

— Похоже, я буду достаточно счастлива для того, чтобы сотворить Патронуса и вытащить его отца из Азкабана, как это выглядело в твоих снах, — усмехнулась Астория. — А значит, рано ставить крест на моем счастье. Этого мальчика, — она кивнула в сторону верхних этажей, — ждет великая судьба. Да и странно было бы ожидать чего-то иного, с его-то наследственностью. Я назову его Скорпиус Гиперион.

— Скорпиус Гиперион, — повторила Миллисент, неверяще качая головой. — Даже для старшего поколения то еще имечко.

— Говорят, когда мать выбирает имя для своего ребенка, в этот момент она сродни провидице, — пояснила Астория. — А уж если это сделано в присутствии настоящей провидицы...

— Я не провидица, — безнадежно махнула рукой Милли. — Я иногда напоминаю себе козу, привязанную к колышку, которая бродит вокруг и не может отойти дальше. А привязала меня к колышку собственная мать. Когда-то я не поехала искать ее, чтобы не привести к ней Аделаиду. Винс ясно дал понять, что тетка может нас убить ради наследства Крэббов. А теперь я уже и в этом сомневаюсь. Если мама имеет отношение к вашей семье, похоже, это Аделаиде нужно ее бояться.

— Я никогда не встречалась с твоей матерью в этом времени, — покачала головой Астория. — Думаю, искать ее тебе придется все же в прошлом. Так же, как и разгадку секрета колец. Я не знаю, как они оказались у таких разных женщин, каждая из которых так или иначе связана с тобой. И со мной. Видимо, мы из будущего хотели оставить для себя эту зацепку. Ритуал нужно провести сегодня, ни к чему тянуть.

— Так скоро? — от неожиданности закашлялась Миллисент. Астория устало отвела с лица прядь волос.

— Ни к чему тянуть. Мир ши не предназначен для отдыха. Каждый маг, оказавшийся здесь, платит большую цену своей силой, своими знаниями, своей душой. Если ты вовремя не уйдешь, приклеишься к этому миру и рано или поздно станешь одной из теней, что блуждают тут в великом множестве.

— А ты? — Милли взволнованно взглянула на девушку, которую впервые за долгие годы могла назвать своей подругой. — Почему с тобой этого не происходит?

Астория легко рассмеялась.

— Ну, я дочь судьи Гринграсса. Я умею отличать главное от второстепенного и знаю, чем можно пожертвовать. А теперь я должна тебя оставить. Через несколько часов мы переместимся в прошлое, чтобы узнать, чего хотели от нас наши отражения. Оставшееся время я хочу посвятить своему сыну. Да и тебе есть, с кем побеседовать.

Шаги Астории давно стихли на верхних этажах, а Миллисент все еще не могла решиться заговорить с кузеном. Молчаливое ожидание Винсента пугало, и слова прилипали к горлу, разъедая его до спазмов своей невыразимой горечью.

— Ты это предвидел, правда? — улыбка Милли больше походила на оскал. — Ты знал, что все, происходившее до сих пор, не имеет отношения к той мести, что ты ожидал от меня?

— Я никогда не желал тебе зла, — невпопад ответил Винс и уставился в окно. Точь-в-точь как в старые-добрые времена.

— А ведь грязнокровка Грейнджер увидела этот мир настолько раньше меня, — рассмеялась Милли, по мере того, как кусочки головоломки сами собой складывались в единую картинку. — И Пенелопа Кристалл тоже. Вот почему судья так хотел вытащить на свет божий их воспоминания! Анна Тикнесс мимо такой наживки не прошла бы, уж кому, как не ей, знать все о магии ши. С такой-то безумной сестричкой. И Грейнджер так просто от ее опеки не избавится. Ты знаешь, что ты гений, Винс?

— Я здесь не причем, — отвернулся кузен. — Это ты, Милли, всегда была большой умницей. Кровь, она знаешь ли, все же играет роль, Эсти зря преувеличивает. Это она от обиды. Не всегда удается радоваться тому, что давно решено и записано.

— Я ведь могу тебя спасти, — вдруг осенило Миллисент. — Твоего тела в Выручай-комнате найти так и не смогли! Кто знает, может быть, именно для этого Эсти переправила меня в Хогвартс! Винсент, только подумай, если ты останешься жив, нам не придется никому мстить, я останусь жить в доме тети и наша жизнь, наконец-то наладится!

— С временными петлями не шутят, Милли, — Винсент неодобрительно хмыкнул. — Цена может быть слишком велика. Да и для чего тебе меня спасать? Чтобы собственная мать отправила меня в Азкабан? Чтобы я узнал, что такое другая сторона только после поцелуя дементора? Делай то, что должна, Милли, и не бери на себя роль вершительницы судеб. Если ты сама погибнешь в Адском пламени, моя жертва окажется напрасной.

Милли вдруг порывисто поднялась и пнула ногой кофейный столик. Пустые чашки жалобно зазвенели.

— Кругом одни сплошные жертвы! Почему я постоянно должна слышать о жертвах? Твоя жертва, моя жертва, жертва Астории, жертва Эбигейл! Почему мы не можем просто жить, как это делают Брокльхерст или Макдугалл?

Винсент вернул Милли кривоватый оскал, зеркально отражающий ее собственный.

— Милли, необходимо узнать, что за вещь искал Руквуд в отделе тайн, и спрятать ее в Хогвартсе. Вам с Эсти уже это удалось, ты должна верить в свой успех.

Миллисент покачала головой. Конечно, он и не собирался отвечать на ее риторические вопросы.

— Ты так хочешь помешать судье? Или это еще пунктик в программе твоей мести?

Винсент раздраженно выдохнул.

— Миллисент, если хотя бы один раз в жизни ты возьмешь на себя труд задуматься, ты вспомнишь, как на первом курсе святой Поттер в очередной раз спас всех нас, не позволив философскому камню попасть не в те руки. Да об этой истории весь Хогвартс жужжал, пока по коридорам не начала ползать гигантская змеюка!

— Все, что я помню, так это как директор начислил Гриффиндору уйму баллов и они увели кубок школы у нас из-под носа, — надулась Миллисент. — И у половины нашего курса надолго пропала мотивация ко всякого рода конкурентной борьбе. Но только причем тут это?

— Камень из зеркала, — глаза Винса таинственно замерцали в полумраке комнаты, а Миллисент взволнованно замерла. Зеркало в подземельях замка, о котором Эстер Грин говорила Снейпу. Так значит, речь шла о подземельях, в которых некогда хранился философский камень. Оно все еще там. Спрятано в ожидании своего часа.

— Что это за зеркало, Винс? — ахнула она. — В чем его секрет?

— Это никому не известно, — развел кузен руками. — Слухи о зеркале ходили разные. Некоторые утверждали, что оно показывает будущее. А некоторые, что это портал в параллельные миры. Да ты не хуже меня должна помнить, какими слухами обрастали подвиги Поттера из года в год. Тебе придется найти это зеркало и самой с ним разобраться. Дамблдора спросить уже не получится.

— Винс, — голос Милли вдруг дрогнул, словно следующий вопрос стоил ей большого труда, — а что будет с тобой, когда все закончится? Ты пойдешь дальше, как Дамблдор?

Винсент не смотрел Милли в глаза, отвечая.

— А какой у меня остается выбор, сестренка.

Покашливание за спиной заставило Миллисент резко развернуться. Астория стояла перед ней, держа в руках небольшой круглый чемоданчик. Судя по выражению ее лица, разговор с сыном тоже дался ей непросто.

— Ты хотела увидеть дольмены, — отрешенно проговорила девушка. — Твоя мечта сбудется сегодня.

Мир вокруг больше не вызывал у Миллисент вопросов, скорее бесконечную усталость. Дорога была все такой же мрачной и безлюдной, и лишь изредка она ощущала невесомые бархатистые прикосновения, будто ветер раздувал непроницаемый занавес, отделяющий девушку от настоящего Стоунхенджа, и тот скользил по ее лицу. Неестественно прямая спина Астории придавала ей сходство с высохшим деревом, казалось, одно неверное движение, резкий взмах руки, и ведьма рассыпется в лунную пыль. От таких мыслей Милли становилось еще страшнее, и она старалась не оглядываться на Винсента, замыкающего их шествие, подобно невидимому стражу.

— Ты уже много раз проводила такой ритуал? — спросила Милли лишь затем, чтобы унять свое воображение.

— Трижды, — Астория так и не повернулась, зато прижала к груди чемоданчик, как будто боясь, что в любой момент его могут выхватить из ее руки невидимые щупальцы. — И каждый раз требовалась долгая и сложная подготовка.

— Почему же сейчас мы действуем без раздумий?

— Условия соблюдены, — Астория покачала головой. — Еще несколько лет назад меня бы испугало, что все складывается так просто.

— А теперь?

Дорога резко вильнула вправо, и Астория бросила пронзительный взгляд через плечо.

— Теперь я знаю, что правильно — это всегда просто. Сложно бывает, если только человек полагается на свой ум. Ум обычно подразумевает сложности.

Миллисент притворно нахмурилась. Астория все же отвратительно была похожа на своего отца. И точно так же говорила загадками.

Место проведения ритуала куда больше соответствовало традиционным представлениям магов и магглов о Стоунхендже. Огромная пустошь, окруженная идеально выточенными дольменами с жертвенником посередине. Огромное звездное небо, раскинувшее над ней свои крылья. Мерцающие вдали воды темного озера. Миллисент не задавалась вопросов, что находится на этом месте на другой стороне, в конце концов, она ведь никогда не бывала в Уилтшире, а над исландским поместьем крайне редко хлопали крылья сов с пригласительными письмами. Пожалуй, кроме Гойла, никто и никогда не хотел видеть Милли среди своих гостей. А ведь она с ним даже не попрощалась...

Астория бродила вокруг разномастных камней и что-то шептала себе под нос, вычерчивая светящиеся в лунном свете руны. По обочинам дороги тем же фантасмогорическим огнем горели бледно-голубые цветки, похожие на украшения на свадебном платье Мэнди. Впервые после расставания с Хеспер Милли вдруг подумала о Министре. Вот кто, должно быть, хорошо помнил леди Эстер Грин и, как всегда, лукавил, якобы не зная, что лучше всего подарить ей на день рождения. Разумеется, судья пригласит его на торжество. Анна тоже придет под руку с Пием, и Мэнди непременно будет заверять ее в своей дружбе и лояльности. А что скажет сын мистера Гринграсса, Милли не знала. Отчего-то ей не удавалось представить себе этого юношу. Зато невидимое присутствие в особняке Скорпиуса Гипериона она ощущала, даже находясь по ту сторону. И Миллисент совсем не удивилась бы, узнав, что судья тоже видит мальчика, которому предназначено было стать его зеркальным отражением.

Милли улыбалась и не чувствовала, что по ее лицу текут непрошенные слезы. Это все от усталости и от ветра.

— Милли, пора, — холодная рука коснулась ее плеча, и, торопливо вытерев лицо, Миллисент повернулась.

Астория с силой завела руку назад и ударила ее в грудь серебряным кинжалом.