Эсмеральда (гет)

Выйдя из собора, Фролло направился к брату. Настроение у него, конечно, было не самым подходящим для урока, но учить сорванца всё равно надо было.

— Что-то ты сегодня хмур, братец Клод, — заметил чересчур наблюдательный Жеан, пока брат отыскивал нужное место в книге.

— Опять опыт не получился, — буркнул Клод, не желая уточнять, что этот опыт с алхимией никак связан не был.

— И вот нужно тебе так мучиться? — спросил Жеан почти сочувственно. — Зачем все эти опыты, от которых ты только худеешь и лысеешь?

— Я хочу познать всё, что есть в этом мире. Не только пользоваться результатом, но и увидеть процесс. Проникнуть в сам замысел Творца, если угодно! — Воодушевившийся Клод взглянул на притихшего брата и усмехнулся: — Не понимаешь? Ничего, для этого мы с тобой и занимаемся. Думаю, рано или поздно ты разделишь мой интерес.

Жеан не был уверен, что хочет разделить интересы, которые приводят к такой одержимости, но говорить об этом брату благоразумно не стал. Они начали урок, который на этот раз продолжался дольше обычного. Затем братья обедали — с некоторых пор они стали замечать, что им интересно беседовать за едой и обсуждать дела друг друга. Наконец-то они снова начали ощущать себя семьёй.

После архидьякон пошел на базар купить ещё еды и для себя, и для брата. Он оставил Жеану побольше провизии, предупредив, что уезжает далеко и может не вернуться до завтра, пригрозил страшными карами за попытку отвлечься от книг в каком-нибудь кабаке и только после этого отправился в путь. До прихода, который был целью его путешествия, он добрался уже под вечер.

* * *

Эсмеральда была счастлива вновь очутиться на свободе, и от этого счастья даже чуть-чуть кружилась голова, как будто она пригубила неразбавленного вина. Девушка бродила по колокольне, любуясь то бескрайним, золотистым от закатного солнца небом, то Парижем с высоты птичьего полёта. Даже первая её темница, не говоря уже о подземной камере в башне, находилась в полуподвальном помещении, и ей страшно надоело видеть только грязь и шлёпающие по ней ноги горожан. И теперь она упивалась видом сверху, раскинув руки и воображая, что сама вот-вот полетит.

От созерцания цыганку отвлёк Квазимодо, осторожно коснувшись её руки:

— Как ты? Тебе было плохо всё это время?

Эсмеральда рассказала ему всё, от начала и до конца, правда, старалась не останавливаться на подробностях, которые могли бы его огорчить. Но и без того горбун глядел на неё сочувственно, а его глаза светились от нежности. Девушка внезапно осознала, что глаза у него очень красивые, так что почти не замечаешь непропорциональности черт лица.

— Это, конечно, очень неприятная история, — сказал Квазимодо, когда она замолчала. — Но в соборе тебя никто не тронет. Главное, не выходи отсюда, иначе тебя могут вернуть в тюрьму.

— Не волнуйся, я буду делать всё как надо. — Эсмеральда ласково погладила его по руке. — А ты как?

— Мне было грустно без тебя, — признался он. — Без твоих танцев площадь стала серой. Твоя красота и жизнерадостность освещают всё вокруг.

Эсмеральда заулыбалась и попробовала сделать несколько танцевальных движений. Без нарядного платья и бубна ей было непривычно, но Квазимодо смотрел так, словно ничего красивее в жизни не видел.

— Ты правда считаешь меня необычной?

— Ну конечно. Ты очень хорошая. От тебя веет теплом.

Она признательно улыбнулась.

— Ну что же, теперь я здесь. И, думаю, у нас будет время пообщаться. Вы с Пьером — мои настоящие друзья, ваш поступок это доказал.

— Ну что ты, не стоит благодарности! — смущённо пробормотал Квазимодо и ушёл к своим колоколам — настало время звонить к вечерней службе. А Эсмеральда снова отправилась гулять по собору.

* * *

Фролло возвратился в собор поздно. С делами в приходе он покончил быстрее, чем ожидал, и ещё успел погулять по вечернему Парижу. Как ни пытался он отвлечь себя приходскими заботами или алхимическими изысканиями, в голову упорно лезли мысли о Эсмеральде. Против воли он размышлял, как могла бы сложиться жизнь, если бы она не была цыганкой, а он — священником. Но если себя Клод ещё мог с грехом пополам представить мирянином, уважаемым преподавателем колледжа, то вообразить Эсмеральду в роли почтенной матери семейства, одетую в благопристойное платье, с убранными под чепец роскошными косами… Нет, на это его воображения не хватало.

— Она прелестна, но мне нельзя любить, — думал он. — А теперь она далеко, и я смогу зажить спокойно. Всё будет как прежде.

Почти убедив себя в этом, архидьякон наконец направился к собору. У входа, как всегда, тусклый свет лампады освещал молитвенник. Клод склонился над ним, с почти спокойной душой прочитал молитву и перекрестился.

Идти в келью, однако, почему-то не хотелось, и он, раздумывая, брёл по собору. Часы уже пробили полночь, поэтому в храме было безлюдно. Клод неспешно шёл, наслаждаясь тишиной и покоем, как вдруг подле колонн мелькнул смутно знакомый белый силуэт. Фролло оторопело замер, не веря своим глазам. Он что, бредит? Но нет, это действительно была Эсмеральда. Она стояла в потоке лунного света, хрупкая и почти прозрачная, и смотрела на него. Строгое, чуть отстранённое лицо, внимательный взгляд зелёных глаз, холодная полуулыбка…

— Здравствуйте, Клод, — просто сказала она, не сводя взгляда с застывшего архидьякона, и голос её прозвучал перезвоном хрустальных колокольчиков.

Фролло никак не мог прийти в себя:

— Ты тут? Но почему?

— Меня спасли!

— Кто же?

— Тот, кому я небезразлична. Вы предлагали мне спасение за любовь, совсем не интересуясь моими чувствами. А есть люди, способные сделать это бескорыстно.

Священник на мгновение задумался. Из всех, кого он знал, на подобное бескорыстие был способен лишь один человек…

— Квазимодо?

— Да, — кивнула девушка, и изумрудный лёд в её глазах на миг сменился тёплым светом. — Он добрый. А вы — бессердечный и себялюбивый.

— Это не так! — с жаром воскликнул Клод. — Я просто люблю тебя, и…

— Я вам уже говорила, что это не любовь.

— А что же, по-твоему?

— Одержимость. Вы больны.

— Прости меня, девушка!

Эсмеральда только тихо вздохнула.

— Я могла бы вас простить, но, боюсь, тогда это бы вас ничему не научило. Вы должны понять, в чём именно не правы.

— Но что плохого в том, что я люблю тебя?

— Это не то, что вы думаете. Вы не любите меня.

— Что ты такое говоришь?! — Фролло постепенно впадал в одержимость. — Я люблю тебя больше жизни! Одно твоё слово, и я…

Девушка неслышно прошла мимо него, слегка задев краем своего белого одеяния, и, обернувшись, тихо произнесла:

— Идите спать. И подумайте над всем, что я сказала.

И, словно призрак, растаяла в полумраке галереи. Клод молчал, не в силах вымолвить ни слова. Когда Эсмеральда скрылась из виду, он поплелся в свою келью и попытался заснуть, но сон к нему не шёл. Он не мог не думать о словах цыганки, и, как ни горько ему было это признавать, она действительно была права.

* * *

Квазимодо тем временем проводил Эсмеральду в келью прилегающего к собору монастыря, который соединялся с самим собором Красными Вратами. Он сказал, что тут ей будет безопаснее, и она всецело ему доверяла.

Эсмеральда, уставшая за день, хотела сразу лечь спать, но Квазимодо её остановил:

— Постой, сначала я принесу поесть.

Пробравшись в свою каморку, он взял всю еду, оставленную утром архидьяконом, и свой тюфяк. Вернувшись в келью Эсмеральды, горбун разостлал тюфяк на каменном полу.

— Так тебе будет удобнее спать.

Она тепло улыбнулась:

— Спасибо большое.

— Хозяину лучше не напоминать лишний раз о тебе, — пояснил звонарь, вынимая из корзинки припасы, — поэтому тебе придётся есть мою еду. Если я попрошу что-то для тебя, он может рассердиться.

— Но ты не останешься из-за меня голодным? — испугалась она.

— Нет, не переживай. В чём в чём, а в жадности моего господина не упрекнёшь — он всегда хорошо меня кормил.

— Не стоило так, — вздохнула Эсмеральда. — Но всё равно спасибо. Давай разделим.

Они постарались поделить еду пополам, но Квазимодо всё равно подсовывал своей гостье лучшие кусочки.

После ужина, ещё раз поблагодарив звонаря за заботу, Эсмеральда устроилась на тюфяке и почти сразу же заснула. Квазимодо ещё какое-то время молча сидел рядом, любуясь ею, а потом осторожно, чтобы не разбудить, пошёл к себе. Лёжа на холодном каменном полу, он ещё долго вспоминал безмятежное лицо спящей девушки и чувствовал себя абсолютно счастливым. Он может защищать её, заботиться о ней — это ли не счастье? Ему не было жалко ни тюфяка, ни провизии, ни даже благосклонности хозяина — ради Эсмеральды он, не задумываясь, пожертвовал всем.