За границами пустоты (гет)

Липкое сухое тепло мазнуло по шее, заползло на затылок и запуталось в волосах, обосновавшись там нахохлившимся птенцом. Тяжесть пушистого одеяла изо всех сила придавила к кровати, щека приклеилась к подушке практически намертво, а ее собственное размеренное дыхание вдруг показалось громом посреди туманного утра. Пахло свежестью и влажной землей, прошедшая ночью гроза напрочь смела искристое пламя, прибила пепел к иссушенной почве и осталась в воздухе холодной росой и отзвуком далекого грома. Теплый, забравшийся сквозь неплотно закрытое окно солнечный лучик пригревал голову, пускал по комнате запахи взметнувшейся пыли и горячего лета и старательно убаюкивал проснувшееся естество. Шевелиться решительно не хотелось, и Тоф прислушивалась к собственным ощущениям, тянулась ниточками магии вниз и оказывалась то посреди огромного озера, то в жерле вулкана.

Окончательно проснулась она от стука служанки, стряхнула сонливость и разобравшую тело ленивую вялость, перевернулась на спину и отмахнулась от солнца, мазнувшего теперь по щеке. Пожалуй, впервые с начала их путешествия Тоф спала в приличной кровати, и теперь оставалось только передать себя веренице служанок, чтобы окончательно почувствовать себя маленькой госпожой.

— Госпожа Тоф, вы проснулись? — служанка застучала по двери тихонько, практически заскреблась, точно котенок.

Она была всего одна вместо привычной Тоф вереницы по обе стороны коридора, испуганно жалась и будто старалась сделаться меньше. В этом старом забытом дворце, должно быть, давно не было никого, кому стоило услужить, и теперь обитатели его суетились, принимая незваных гостей.

— Госпожа Тоф? — повторила служанка, и Тоф, протяжно вздохнув, рывком соскочила с кровати. — Я могу войти?

Дверь распахнулась прежде, чем Тоф успела даже подумать ответить, горячие мягкие руки ухватили ее за запястье, и мир вокруг дернулся и перевернулся. Впрочем, конечно, черная пустота осталась на месте, только теперь Тоф не стояла, а сидела верхом на служанке, пока та пыталась пролепетать что-то невразумительное. Расслабленное тело действовало само по себе, и Тоф вдруг вспомнила, как в далеком детстве Фан учил ее драться.

— Не нужно меня трогать, идет? — Тоф поерзала на бедрах служанки, усаживаясь поудобнее. — Я какая-то нервная в последнее время.

Служанка была мягкой и теплой, так что сидеть на ней оказалось приятно. Примерно так же, как сидеть на шее у летящего Аппы, только тогда все вокруг нее исчезало, и Тоф погружалась в кокон из ветра и стука огромного сердца. Сейчас же она слышала все: скользящие шаги по деревянному полу, гогот Сокки неподалеку, стрекот цикад на мокрых от росы деревьях и тихое неповоротливое шевеление где-то внизу, где кончалась земля и начинались чудовища. Утреннее солнце грело макушку, громогласно оповещая о наступлении лета, и было еще нечто такое удивительно важное, что Тоф непременно должна была вспомнить. Нечто вроде валяющейся на полу новой одежды или огромного озера вместо половины города, или тихого-тихого шепота у линии роста волос, отдающегося теплом в животе.

— П-простите, госпожа Тоф, я…

— Ты решила, что я слепая, поэтому не могу ориентироваться в пространстве? — Тоф склонила голову набок и пожала плечами. — Хотя я правда слепая.

События прошедшего дня медленно укладывались в голове, вставали, точно книги на полку, одна за одной, безукоризненно следуя алфавиту, и Тоф копалась в них, как копаются в справочниках. Стоило вспомнить об ударе, и макушка неприятно заныла, тело будто дернули вниз, и ее с головой на мгновение накрыла вода. Воздух ворвался в легкие с пронзительным кашлем, горло точно сдавило струной, и Тоф покачнулась, заваливаясь набок. Вчера ее тело болело так сильно, что невозможно было пошевелиться, и теперь ощущения возвращались одно за другим, наваливались бетонными плитами и ломали хрупкие кости. Все закончилось хорошо, убеждала себя Тоф, было еще оранжево-красное солнце и полет на Аппе, во время которого ее воспоминания обрывались. Она понятия не имела, как оказалась в кровати и почему теперь воспоминания прошедшего дня выливались на нее ушатом холодной воды.

Наваждение отступило стремительно, словно легкий ветерок сдул испарину со лба. Солнечный луч мазнул по плечу и исчез, запутавшись в досках, утренняя хрустальная роса испарилась, и воздух снова наполнился влагой. Зазвенел у самого уха маленький колокольчик, совсем другое тепло обдало тело, и Тоф выдохнула застрявший в горле комок. Аанг присел рядом как ни в чем не бывало, опустил ладонь ей на лоб и что-то сказал, но Тоф не услышала. Невольно она подалась ближе к прикосновению, и мягкие теплые пальцы погладили ее по виску, скользнули по волосам и остановились возле бровей. Слишком поздно Тоф заметила, что служанка куда-то исчезла, не подумала даже возмутиться, что Аанг снова смотрит на нее в неглиже. Приятная легкость растекалась от прикосновения вниз, путалась в вороте ночной рубашки и заползала под кожу, смешиваясь с кислородом в крови, и Тоф цепенела, изо всех сил стараясь продлить приятные ощущения.

— И что, мы уже победили? — Тоф фыркнула, прерывая молчание, и голос ее зазвенел колокольчиком.

Самой Тоф казалось, что она все пропустила. В голове вырисовывался какой-то совершенно невероятный расклад, в котором Аанг непременно должен был всех спасти на грани гибели, но в реальности выходило нечто совершенно другое. Они с Катарой сражались с Азулой не так уж и долго, а потом вода затопила дворец, и все рухнуло, оборвавшись, точно погасшая спичка. Скомканный и рваный конец, совершенно не поэтичный, неподходящий для легенд и сказаний, и Тоф хотела выдумать что-то другое, приукрасить и сочинить, но на ум приходили только картинки мультфильма, в котором были море страха и море огня. А еще ощущение чужой безмятежности, от которого в груди вскипало нечто злое и алчное, и хотелось высечь на «своем» большое клеймо.

— Хозяин Огня сбежал во время потопа, — Аанг пожал плечами, и на воротнике его снова зазвенел колокольчик, — еще в конце лета прилетит комета Созина, из-за которой сто лет назад война и началась. Кстати, затмение ты проспала.

Тоф встрепенулась, и ладонь упала с ее лба, вскользь мазнув по плечу. Аанг хихикнул, наверняка наблюдая за ее вытянувшимся лицом, а Тоф поджала под себя ноги и принялась пересчитывать время на пальцах.

— Разве оно не должно случиться чуть раньше полудня? — Тоф склонила голову набок, разгибая пальцы один за другим. — А сейчас только утро, еще роса не сошла, значит осталась пара часов до затмения.

В подтверждение собственных слов Тоф серьезно кивнула, будто старалась убедить себя в правдивости сделанных выводов. Аанг слушал ее умозаключения молча, только сгорбился, упираясь локтями в колени, и колокольчик на его воротнике снова звякнул. Сейчас определенно было раннее утро, даже влага от прошедшей ночью грозы еще не успела иссохнуть, так что Тоф никак не могла взять в толк, в чем она ошибается. Не верить словам Аанга она не могла, потому что тот никогда не обманывал, тем более она слышала его ровное сердцебиение без капельки лжи, так что Тоф оставалось разве что сомневаться в собственных чувствах. На всякий случай она даже поднялась, шикнув от боли в стопах, и высунула нос из окна, но и там не было ничего, кроме утренней свежести, стрекота цикад и смазанных разговоров.

— Сейчас вечер, Тоф, — Аанг снова хихикнул, не став слишком долго томить ее ожиданием, — солнце заходит, а не встает.

Вдруг страшно захотелось ругаться, но Тоф только выдохнула сквозь крепко сжатые зубы. Сознание ее подводило, путало в выводах и окунало с головой в вязкую пустоту, от которой звенело в ушах.

— Черт побери, а я так хотела надрать Зуко зад, пока его магия не работает!

В ушах застучало, и Тоф шлепнулась спиной на кровать, распахивая в стороны руки. Ноги болели, голова немного кружилась, а тело оказалось до того вялым и слабым, что она не смогла бы и ребенка побить. От собственного бессилия сводило живот, и Тоф, фыркнув, перевернулась, опустила щеку на сцепленные ладони и сделала вид, что смотрит на Аанга в упор.

— А ты почему здесь? Разве сейчас не должны быть всякие важные совещания?

Она вдруг ярко представила картинку огромного темного зала, где за длинным столом сидели умудренные опытом старцы, ведущие пространные разговоры. Она иногда подслушивала за отцовскими собраниями купцов, и до того, как все переходили на крик, это можно было назвать самый скучным сборищем из всех, что только можно было представить.

— Нас туда не пустили, — легко пожал плечами Аанг, не вдаваясь в подробности, как и зачем их вообще туда понесло, — Зуко из-за этого всерьез разозлился.

— Я смотрю, вы с ним подружились.

Между ними на мгновение повисла искристая пауза, а потом Тоф вдруг рассмеялась. Повисшее вокруг нее напряжение последних нескольких месяцев разом рассеялось, сменившись теплом на затылке и ощущением ветра в кончиках пальцев. Захотелось взлететь, повиснуть в воздухе, словно в непроницаемом коконе, прислушаться к ветру и утонуть в его тишине, и Тоф крепко зажмурилась, пытаясь вообразить вставшую перед глазами картинку. Впрочем, в мыслях ее выходило так, что Аанг держал ее на руках, будто принцессу, а Тоф обнимала его за шею и лбом касалась теплой кожи щеки.

Румянец на щеках вспыхнул слишком быстро, чтобы Тоф успела отвернуться к окну, и она не придумала ничего лучше, чем уткнуться лицом в одеяло. Собственное нелепое сердце оглушительно застучало, послышался у самого уха звон колокольчика, и теплая ладонь легла на макушку, встрепав короткие волосы.

— Ты в порядке? — голос Аанга звучал в самом деле взволнованно, и Тоф стыдливо нахмурилась. — Может, тебе нужно еще немного поспать?

О, Тоф могла сказать в ответ столько всего, целая тысяча фраз крутилась на ее языке, перебивая друг друга, и оттого, наверное, с губ ее сорвалось нечто совсем неказистое:

— Я хочу полетать.

Стыд накатил горячей волной, расцеловал щеки и уши и забрался в нутро, натягивая ниточки нервов. Тоф простонала в одеяло, попыталась отмахнуться, но не смогла расцепить сведенных судорогой пальцев. Она в самом деле сказала это, выпалила, едва успев сформулировать мысль, и теперь Аанг наверняка считал ее дурой, потому что совсем недавно Тоф до одури боялась полетов. Но Аанг не стал упрекать ее, только рассмеялся и зарылся пальцами в волосы, будто это было чем-то нормальным между простыми друзьями. Будто Тоф была для него кем-то таким же ослепительно важным, что сводит от радости скулы.

— На Аппе или… — Тоф помотала головой, не давая Аангу закончить, и он одобрительно хмыкнул, — я схожу за посохом.

Только вот вместо того, чтобы уйти, Аанг наклонился, собрал разбросанную по полу одежду и положил рядом с Тоф на крови, и только тогда она вспомнила, что перед всяким полетом необходимо одеться. Подол ее ночной рубашки давно задрался, так что Тоф вовсю щеголяла голыми ляжками, и разве что самый краешек стыдливо прикрывал попу. Впрочем, прежде, чем Тоф возмутилась, Аанг ускользнул, плотно закрыв за собой дверь, и ей пришлось проглотить вставшие в горле слова. Густой румянец снова обосновался у нее на лице, разве что еще гнездо там не свил, и Тоф закусила губу, поспешно соскакивая с кровати и одеваясь.

В коридорах оказалось оглушительно тихо, словно бы нечто важное прямо сейчас решалось за закрытыми стальными дверями. Это был один из нескольких вставших кругом домиков, посредине которых вырос затейливый сад. Планировка странно походила на ее родной дом, так что Тоф без труда нашла выход, соскочила босыми ногами на прогретую влажную землю и снова поморщилась. Ноги взаправду болели, жгли будто старые раны, и боль эта отдавалась по телу электрическими разрядами с каждым шагом. Тоф качнулась, встала на пятки и сцепила за спиной пальцы, задрала голову вверх, подставляя лицо теплым лучам заходящего солнца, и протяжно вздохнула. Пахло свежей травой, мокрой землей и камнями, скрипучими половицами и отчего-то цветами, сорта которых Тоф не знала. Свежесть кружила голову и будоражила чувства так, что хотелось взлететь, и Тоф и впрямь собиралась оторвать себя от земли, сплести с небом и закричать, потому что сердце наверняка будет колотиться у самого горла.

Аанг вышел наружу с переливчатым звоном, и Тоф, повинуясь вспыхнувшему на секунду желанию, рванулась к нему, сорвала с воротника колокольчик и сунула безделушку в карман. Стало оглушительно тихо и вместе с тем громко, чужие шаги, стук сердца, ток крови, вдохи и выдохи смешались с тлением неба, и Тоф втянула их через нос. Запела под ногами земля, затянула печально, тревожно и алчно, и налетевший резким порывом ветер заставил ее замолчать, закутаться в собственную пелену и слушать вместо того, чтобы петь.

— Хватит уже таскать эту штуку, — Тоф смяла колокольчик в кармане, и он легко обратился металлической капелькой, греющей пальцы, — я и так тебя слышу.

Она понятия не имела, как сломала под водой ту коробку железа, но теперь металл казался Тоф пластилином. Возможно, для чистоты эксперимента, стоило попробовать повелевать чем-то побольше, прислушаться, чтобы обнаружить слабые точки, но сейчас Тоф ждала совершенно другого. Небо манило ее, воздух трепал волосы и ласкал разгоряченные щеки, забирался под воротник и тянул за запястья, и Тоф последовала его напутствию, ухватила Аанг за руку и потянула в самую середину изящного сада.

Все произошло слишком быстро. Земля рывком исчезла из-под ног, ветер набросил волосы на лицо, и Тоф изо всех сил вцепилась в Аанга, обхватывая его руками за шею и ногами за пояс. Мир вокруг нее испарился, до краев заполнился свистом ветра и грохотом сердца, и она закричала, выпуская скопившиеся в легких восторги и страхи. Пустота в глазах колыхнулась беззвучно, толкнулась, словно пытаясь сбежать, и Тоф крепко зажмурилась, сосредотачиваясь на тепле тела, к которому прижималась. Щекой она касалась щеки Аанга, ощущала, как сметает дыхание ветер, и чувствовала себя совсем маленькой девочкой, впервые забравшейся на отцовские плечи.

Ощущения обрушились на Тоф огромной горой, стоило ногам Аанга коснуться земли. Теперь ее поза маленькой обезьянки казалась безумством, но слезать отчаянно не хотелось. В конце концов, Тоф было двенадцать, и она имела полное право вести себя, словно ребенок, потому что ребенком, в сущности, и являлась. К тому же Аанг не спешил напоминать ей о собственном неудобстве так же, как в прошлый раз позволил обнимать себя, и теперь, когда дыхание его не срывал порывистый ветер, Тоф чувствовала, как оно оставляет на ее коже багровые отпечатки. Собравшись с мыслями и сделав глубокий вдох, Тоф заставила себя отцепиться и едва не упала, напрочь забыв про незажившие до конца ожоги на ступнях. Боль прошила позвоночник иголкой, заставила болезненно дернуться, и Тоф нелепо взмахнула руками, впервые в жизни неспособная нормально стоять. Стоило, пожалуй, сперва попросить Катару окончательно залечить ее раны, но странная эйфория накатила волной, так что Тоф совершенно не могла ни о чем думать.

Теплые мягкие пальцы скользнули по тыльной стороне ее ладони, обхватили за руку и сжали так крепко, что у Тоф в горле застряло дыхание. Аанг взял ее за руку, переплел пальцы, удерживая, и теперь молча смотрел так, что Тоф чувствовала лбом его пронзительный взгляд. Ему тоже было двенадцать, потому что век во льдах Тоф не считала за возраст, но отчего-то прямо сейчас Аанг казался ей оглушительно взрослым. Они стояли молча на вершине горы, у подножия которой расстилались остатки столицы страны Огня, держались за руки и слушали ветер, свистящий в ушах. Солнце стремительно заходило, последние теплые лучи его мазали вскользь, путались в волосах и оплетали поцелуями шею, а затем исчезали, оставляя после себя мурашки-напоминания. Тоф отчего-то была уверена, что небо сейчас оглушительное, серо-синее, как перед новой грозой, и такое низкое и огромное, что можно обнять, едва потянувшись.

* * *

С заходом солнца сделалось совсем тихо, будто пелена опустилась на землю, накрывая ее непроницаемым покрывалом. Густая липкая тишина повисла в воздухе, разбавляемая только отзвуками жизни огромного дома, утих ветер, и толща неба словно опустилась к самой земле. Казалось, стоит сделать неверный вздох, и небо с землей поменяются местами, перепутаются напрочь и смешаются воедино, образовав темно-синее ничего, такое же вязкое и неторопливое, как то, что застыло перед глазами у Тоф. Где-то в кустах все еще упрямо стрекотали цикады, но и их густой пронизанный напряжением воздух заставлял замолчать. Надвигалась новая гроза, собиралась над головой черными тучами и, хоть сезон дождей давно завершился, она обещала расцветить небо яркими красками фейерверков, знаменуя чью-то победу.

Когда Тоф следом за Аангом зашла в выделенную ему комнату, все они уже были там, словно дождевые черви, ожидавшие обрушившихся на землю первых тяжелых капель. Они расселись большим полукругом, занимая собой почти все пространство, оставили разве что два незанятых места, и Тоф фыркнула, воображая, что таким образом они начинают свое собственное совещание. Никого не волновало, что взрослые не хотели допускать детей до сражения, потому что никто из них больше не был ребенком. Тоф, самой младшей в этой компании, было целых двенадцать, и лично она собиралась доказать всему миру, что уже по-настоящему взрослая.

— Ну что, на этом расходимся? — Суюки первой нарушила зыбкую тишину, потирая ладони. — Злодеи повержены, все молодцы, всем спасибо, все свободны.

Сидящий рядом с Тоф Зуко вздрогнул всем телом, а затем, спустя несколько секунд тишины, гром грянул прямо над головой. Взметнулся и опал порывистый ветер, и разорванная тишина снова накрыла мир коконом. Они победили, повторила про себя Тоф, прокатила слова на кончике языка и скривила в отвращении губы. Все вышло как-то слишком нелепо, будто бы уставший автор, не набравший ожидаемой популярности, решил свернуть наскучившую историю прямо на середине. Не хватало доброй половины событий, все скомкалось, сбилось в несуразную кучу, и теперь из нее предстояло вытянуть незамысловатый финал.

— Так ты теперь Хозяин Огня? — Тоф пихнула Зуко ногой, хохотнула и склонила голову набок. — Пора звать тебя Ваше Величество и кланяться в ноги?

Опять громыхнуло, притаившиеся в кустах цикады окончательно замолчали. Упали на землю первые крупные капли, и тишина лопнула, до краев наполнившись грохотом летнего ливня.

— Я отказался, — бросил Зуко нарочито сухо и слишком уж быстро, — решил, что дядя справится лучше.

— Ого, какие взрослые рассуждения, — прокомментировала Катара, пряча яд за восхищенным смешком.

Грохот дождя почти заглушил ее голос, утянул, черной дырой засосал в себя звуки, обращая гром в тишину. Тоф повела плечами, сбрасывая с себя липкое наваждение, зажмурилась, прислушиваясь к шелесту дыхания друзей. Дождь стучал по крыше, скатывался и падал на землю, разбиваясь на тысячи искорок-брызг, громыхал военными барабанами и отдавался в ушах разреженным гулом, перетекающим в высокий писк комара у самого уха.

— До того, как тебя не пустили на важное совещание, или после? — собственный голос показался Тоф заунывным пением привидения, но ребята, кажется, совсем ничего не заметили.

Гром раздался далеким треском рассыпающегося в прах тысячелетнего камня, и волна облегчения дуновением ветерка прошла по оцепеневшему телу. Тоф рвано выдохнула из горла горячий воздух, прижалась ладонями к дощатому полу и склонила голову ниже, будто бы всем своим естеством старалась прижаться к земле.

— До, — Зуко наверняка покачал головой и протяжно вздохнул, а потом жар его тела обдал плечо Тоф, и стало чуточку легче, — хотя я все равно займу трон, потому что дядя сказал, что у него больше не будет детей. Но я милостиво разрешаю тебе кланяться мне не в ноги, а всего лишь до пояса.

— И сделай уже что-нибудь со своей боязнью грозы, — припечатала Катара слишком уж жестко, — твое дрожание напрягает.

Сама она сидела прямо напротив Тоф, поджав под себя ноги и сложив на коленях ладони, словно самая настоящая примерная девочка. Катара была натянута, точно струна, что вот-вот лопнет от напряжения, стоит только коснуться, и Тоф пропустила ее замечание мимо ушей, совершенно не желая влезать в перепалку. Когда-то она уже объясняла, что боится не грозы, а громких звуков, мешающих слышать, а может быть Тоф выдумала эту причину в своей голове и позволяла себе упиваться собственной слабостью.

От грохота кружилась голова, и Тоф совсем не заметила, что и вправду дрожит. Прижатые к деревянному полу ладони ее напрочь взмокли, и даже исходящий от Зуко жар вовсе не успокаивал. То и дело гремел раскатистый гром, и Тоф представляла себе предшествующие ему яркие белые вспышки, освещающие помещение. Она, пожалуй, любила погоду после дождя, когда из пропитанной влагой земли можно лепить все, что захочется, но сам дождь решительно ненавидела. Однажды, Тоф помнила это смутно, как затаенную обиду на языке, отец выгнал ее из их с матерью комнаты во время грозы, и она осталась под дверью, прислушиваясь к жужжащему шуму. В детстве Тоф была слабой, пугалась каждого шороха и утирала с лица бесконечные слезы, постоянно искала монстров в шкафах и залезала под кровать, натыкаясь там разве что на слой старой пыли.

Это были воспоминания из другой жизни, рваные и почти истлевшие старым пергаментом, и Тоф куталась в них, невольно накладывая на новую жизнь. Потому что в этой жизни родители Тоф никогда не спали в одной постели, а сама она не приходила к матери ночевать.

Звуки пропали внезапно, будто кто-то нажал кнопку на пульте, и Тоф дернулась, заскользив ладонями по деревянному полу. Снаружи все еще шел ливень, земля дрожала от невыносимого грохота, Тоф могла ощутить ее тихие шорохи, но вокруг нее будто кокон раскрылся. Чья-то рука раскрыла зонтик над ее головой, спасая от тянущих вниз капель дождя, и Тоф встрепенулась, потянулась выше и полной грудью вдохнула сырой искрящийся воздух. Она не могла видеть, зато отчетливо слышала, как разбивались о купол гремящие звуки, тонущие в легком дуновении ветерка.

— Давно хотел попробовать что-то такое, — Аанг заливисто рассмеялся, и смех его рассыпался серебристыми колокольчиками, — к тому же теперь снаружи нас не услышат.

Сокка потрясенно вздохнул, и Тоф услышала, как он проводит по воздуху пальцами. Барьер вибрировал сжатым ветром, едва слышно гудел, и на ум вдруг пришел ураган, в центре которого должно быть оглушительно тихо. Захотелось тоже потрогать, и Тоф осторожно протянула руку над головой, ощущая, как ветер шлепает по ладони, словно мама, запрещающая тянуть в рот всякую гадость.

— Это просто невероятно, — выдох сорвался с губ, Тоф провела по воздуху пальцами, оглаживая стенки барьера, — я могу услышать звуки снаружи, только если буду специально прислушиваться.

— Я вообще ничего не слышу, — Суюки, сидящая ближе всех к распахнутому окну, вытянула в его сторону шею.

Тишина обволакивала, но это больше не была та напряженная, натянутая тишина, предвещающая катастрофу. Дышать стало легко-легко, и Тоф уселась поудобнее, вытягивая ноги, постучала пятками по деревянному полу и подхватила прозвучавшую ноту. За окном лило, гремел оглушительный гром, а здесь внутри у нее теперь была своя собственная тишина, словно личная комната страха, в которой можно закрыться, как дети прячутся от монстров под одеялом.

— Если вы закончили развлекаться, давайте продолжим, — Катара хлопнула в ладоши, привлекая внимание, и тишина в комнате сделалась окончательной, — расходимся по домами или?..

Она словно давала им право выбора, несуществующее и неприемлемое, и оттого тишина вокруг недовольно вздохнула и расползлась чернильными трещинами.

— Отец и Азула сбежали, — Зуко зло хохотнул, — навряд ли для того, чтобы вести нормальную жизнь.

— Знаешь, куда они могли отправиться? — подхватил Сокка, наверняка мысленно уже вырисовывая план.

Это оказалось слишком просто, выбор без выбора, в котором решение слишком уж очевидно. Тоф нахмурилась, не желая слишком просто со всем соглашаться, тем более что внутренний капризный ребенок кричал и топал ногами, заявляя о том, что неплохо бы отдохнуть. Краем уха Тоф слышала голос мамы, и двойственное желание сбежать и одновременно остаться, разрывало ее на куски.

— Если ты сейчас не предложишь что-нибудь вроде курорта, я остаюсь, — Тоф фыркнула, сложила на груди руки и поджала под себя ноги, — хочу отдохну-у-уть!

Горячая ладонь вдруг встрепала ей волосы, и Тоф, дернувшись, захихикала. Зуко был удивительно теплым, и руки его чем-то напоминали Фана, так что Тоф не оставалось ничего, кроме как проникнуться чувствами. Сердце предательски подскочило, и она дернулась, уворачиваясь, наклонила голову набок, но рука сгребла ее в охапку и тяжестью своей прижала к земле.

— В таком случае тебе сказочно повезло!

Зуко навалился на нее, продолжая беспорядочно трепать волосы, и Тоф взвизгнула, падая на пол. Получилась настоящая куча-мала, потому что Аанг с криком «обнимашки!» лег на них сверху и громко расхохотался, отчего защекотало у самого горла. Катара и Сокка остались бы в стороне, если бы не ухватившая их за руки Суюки, преобразовавшая кучу-малу практически в хоровод. В какой-то момент Тоф подумала, что, если бы не созданный Аангом барьер, на их крики давно бы сбежалась вся стража, и тогда точно не видать им ни продолжения собственных приключений, ни кусочка крепкой дурашливой дружбы, зарождающейся в прикосновениях и радостных криках.

* * *

Отправляться решили с рассветом, и оттого все поспешно разошлись по своим комнатам, чтобы немного поспать. Тоф вынырнула из комнаты Аанга, словно из толщи воды, окунулась в беспорядочный шум дождя и от неожиданности вздрогнула всем телом, запнувшись о ногу. Она совершенно забыла, что снаружи бушует гроза, и оттого звуки вокруг нее взорвались яркими фейерверками, до ужаса оглушительными, сами собой подкосились колени, и Тоф пришлось ухватиться за стену, чтобы не рухнуть. Под ногами словно бы расползалась липкая влага, в ушах стучали барабаны, и, откровенно говоря, Тоф совсем не была уверена, что сможет добраться до собственной комнаты. От грохота кружилась голова, вибрации разбивающихся о землю капель дождя прошивали насквозь, так что пришлось закусить губу до крови, чтобы отвлечься. Возвращаться назад не хотелось, Тоф и так ушла самой последней, заявив, что теперь-то с ней все будет в порядке, так что теперь взять себя в руки виделось делом чести.

Ночь распростерла холодные крылья, навалилась на усталые плечи и надавила, опуская ближе к земле. Дождь стучал по крыше, мелкими брызгами забирался сквозь оконные щели и ложился под ноги липкой влагой, пропитывал доски, словно смолой, превращая обычный дом в летучий корабль. Тоф готова была поклясться, что сейчас и вовсе не существовало ничего, кроме этого дома, окутанного размеренным шумом дождя, словно бы он завис посреди пустоты, и все его обитатели стали маленькими бумажными куколками, привязанными к распахнутым ставням. Почти все вокруг спали, спрятавшись в собственных мягких постелях, убаюканные пением падающей с неба воды, и только Тоф все брела по длинному коридору, бесконечно пересекая его от одного до другого конца. Впрочем, кое-кто еще этой ночью не спал, поджидая ее в западне, так что Тоф стоило поспешить.

Шорох отъехавшей в сторону бамбуковой двери заставил гостью пошевелиться, и Тоф буквально кожей ощутила на себе пристальный взгляд. Окна в ее комнате оказались плотно закрыты, так что дождь не попадал внутрь, бил по ставням, стенам и крыше, выражая недовольство раскатистым громом. Тоф не могла видеть вспышки молнии, но отчего-то явственно представляла, как освещается в темноте бледное лицо ее матери, сидящей в подобающей благородной леди позе за маленьким столиком. Дверь, за которую цеплялась онемевшими пальцами, Тоф захлопнула гораздо быстрее, чем следовало, прижалась спиной к тонкой материи и съехала вниз, усаживаясь на пол прямо так. Растрепанная и раскрасневшаяся, босая и умытая пылью, она наверняка ни капли не напоминала ту благородную юную госпожу, в которую ее наряжали дома. Впрочем, Тоф все же надела оставленное служанкой платье, нацепив под него свои старые брюки, и теперь ее образ должен был предстать перед матерью еще более непочтительным.

— Я хочу спать, — фыркнула Тоф, вытянув ноги перед собой.

Не то чтобы она могла заснуть в таком шуме, но разговаривать с матерью не хотелось. У них не было почти ничего общего, они совсем друг друга не знали, и Тоф, откровенно признаться, все еще таила обиду. Маленький разговор в Ба Синг Се можно было считать встречей с решительной незнакомкой, но теперь перед Тоф была ее мать, и открещиваться было бы глупо. Вот только упрямство, наверное, было у них одно на двоих, потому что мама не двинулась с места

— Этот разговор не отнимает у тебя много времени, — Тоф слышала улыбку в ее словах, и оттого злость еще сильнее клокотала в груди. — В детстве я боялась грозы. Вода, падающая с неба, меня ужасала.

В прошлый раз они обнимались, но теперь Тоф не горела желанием даже вставать, чтобы подойти. Окружающие ее заговоры раздражали, и если Зуко она могла просто-напросто побить, мама оставалась неприкосновенным, почти неизведанным существом. От нее пахло огненным жаром и жасминовым чаем, и никакой ливень не мог перебить этот назойливый аромат, ударяющий в нос. В прошлый раз горели, сбивая с мысли, яркие благовония, и чувство вины давило у самого горла, но теперь Тоф не собиралась жалеть ее. Тоф обижалась по-детски, дула губы и складывала на груди руки, а мама продолжала сидеть за столиком и улыбаться, словно в самом деле была фарфоровой куколкой за витражным стеклом.

— В сезон дождей ты постоянно плакала, а Фан бегал петь тебе колыбельные, — продолжила мама, постукивая пальцами по столу, — ваш отец злился из-за этого и заваливал его уроками, но Фана это не останавливало. Несколько раз я видела, как он забирался в твою комнату через окно.

Голос ее теперь звучал глухо, и Тоф не сразу догадалась, что мама отвернулась к окну. Из-за упоминания Фана у нее кольнуло в груди, неприятно сжалось и вырвалось вздохом, потонувшим в раскате грома и шуме дождя.

— Фан всегда мог тебя успокоить, вы удивительно хорошо ладили, несмотря на большую разницу в возрасте.

— Об этом ты хотела поговорить? — Тоф оборвала ее, вдруг ощутив, что струна в груди вот-вот лопнет.

Реветь не хотелось, Тоф с лихвой хватало дождя за окном, так что она могла бы просто спрятаться под одеялом, как в детстве. Закутаться, словно в кокон, заглушить звуки собственным надсадным сопением и считать от одного до ста и обратно, потому что Фан однажды сказал, что так она будет слишком много думать, чтобы бояться. Впрочем, работало плохо, но Тоф пробовала раз за разом с упорством подсудимого, идущего на верную смерть, и иногда казалось, что это немножечко помогает.

— Ты собираешься снова уйти?

Атмосфера мигом переменилась. Мама снова смотрела на нее, Тоф чувствовала пристальный взгляд на лице, и оттого хотелось скривиться в естественной неприязни. Они не знали друг друга ни капли, перетягивали друг на друга внимание и закрывались изящными веерами, будто самые настоящие придворные леди. Теперь мама говорила серьезно, и голос ее звенел, отскакивая от тонких бамбуковых стен. Она в самом деле любила другого мужчину, Тоф ощущала это на кончиках пальцев, и оттого колючая обида наполняла горло горькой слюной, похожей на яд. Не то чтобы она любила или уважала отца, но такое отчего-то все равно казалось предательством. Какими бы ни были обстоятельства, мама не должна была оставлять за собой грязных следов, неподобающе черных на белом призрачном шелке.

— А ты решила остаться? — вопрос вырвался хрипом, и Тоф подтянула колени к груди, трусливо пряча между ними лицо.

Жар прилил к горлу, в глазах запекло, и только теперь Тоф позволила себе осознать, что между дядей и ее матерью действительно что-то было. В прошлую их встречу мама сказала, что она всегда была умным ребенком, и Тоф предпочла бы с ней согласиться, заявив, что еще больше в ней было трусости и обжигающей жалости.

Гроза снаружи постепенно стихала, дождь уже не лупил с оглушительной силой, и можно было представить, что это садовник поливает из лейки любимый сад. Крупные капли шлепались о мокрую землю, собирались в низинах глубокие лужи, и шумело, выплескиваясь из берегов, огромное соленое озеро, накрывшее тяжелой громадой старый дворец.

— Я люблю Айро, — выдохнула мама, и ее натянутое струной тело вдруг расслабилось, — так, как никогда бы не смогла полюбить твоего отца. Мне не жаль, что мы встретились так поздно, но иногда я задумываюсь, что было бы…

— Если бы да кабы, — перебила Тоф ядовито, — то, что случилось — случилось.

Она и сама иногда задумывалась о другой жизни, в которой Фан жив, а она сама никогда не встречалась с Аангом, но все мечтания всегда разбивались об одну фразу. Мама считала, что это она должна была умереть, считала ее дефектной и слабой, и Тоф таила обиду, лелеяла ее, словно любимую куклу. Тоф отчего-то считала, что это родители отняли у нее старшего брата, и теперь мама хотела отобрать у нее дядю Зуко, такого по-дурацки смешного с непонятной игрой в кости и жасминовым чаем. Мир снаружи, точно падающая с неба вода, рушился капля за каплей, впитывался в горячую землю и опускался в самые недра, где железная машина пробуждала вулкан.

— Ты права, — мама ленивым движением вытянула сдерживающую волосы заколку, и те рассыпались шелестящей волной, — прошлое нельзя изменить, но мы можем вместе построить новое будущее. Если ты захочешь остаться, я…

— Нет уж, спасибо, — Тоф снова перебила ее, насмешливо фыркнула и откинула голову на тонкую дверь, — кроме того, ты все еще Бейфонг, а я не припомню, чтобы в этом мире существовали разводы.

На мгновение повисла оглушающая тишина, словно дождь тоже замер в ожидании, а затем мама заливисто рассмеялась. Смех ее колокольчиками рассыпался по полу, прокатился до самых углов и запутался в тишине, пробуждая ее от липкого сна.

— Думаю, новый Хозяин Огня сможет что-то придумать, — мама медленно поднялась, и подол ее широкого платья зашелестел, собирая незримую пыль, — я буду ждать твоего возвращения, Тоф, мое дорогое дитя.

Она присела перед ней на колени, и Тоф вдруг в самом деле ощутила себя маленькой девочкой, обиженной на любимую маму. Теплые ладони мазнули по вискам, запутались в волосах, и горячие губы накрыли лоб всего на мгновение, оставляя после себя мерцающий отпечаток. Тоф задохнулась, замерла, словно кролик перед удавом, и мама хихикнула, растрепала волосы у нее на макушке и распахнула тонкую дверь, выскальзывая в сонную тишину. Ливень окончательно завершился, до рассвета оставалась всего пара часов, и Тоф ни за что не призналась бы даже себе, что все это время давила желание броситься следом и разрыдаться у матери на груди.