Упивающийся мщением (джен)

В Вирджинию Джек с Уиллом приехали на закате. И хотя на дороге не было видно ни журналистов, ни зевак, Уилл всё равно вжался в кресло. Он смотрел на угасающую полосу оранжевого на горизонте, периодически поглядывая в зеркало заднего вида, где отражался едущий за ними фургон службы по защите животных.

Джек не пытался завести разговор; они уже всё друг другу сказали. Но на подъезде в Вулф Трап всё-таки не удержался:

— Знаешь, у тебя ещё есть время передумать.

Уилл не ответил, лишь слегка поморщился.

Джек убрал одну руку с руля и примирительно поднял ладонь.

— Просто хочу убедиться, что ты уверен в своём решении.

— Не может тут быть никакой уверенности. Ни сейчас, ни потом.

Уилл говорил тихо, безэмоционально, голос звучал как эхо с другой планеты. В машине пока ещё оставалось его тело, но сам он уже унёсся далеко вперёд, оставив Джека позади.

Веки Джека опустились, скрывая жёсткий взгляд. Он не мог выразить глубину своих чувств: ответственность за всё происходящее, которая давила тяжёлым грузом, и сильное желание, чтобы Уилл передумал… но рассказывать было и необязательно, потому что Уилл испытывал эти чувства вместе с ним. Это было так тяжело, что, защищаясь, он выключил ту часть себя, которая сопереживала Джеку, и вместо этого сконцентрировался на горизонте, где угасали последние отсветы солнца. Небо приобретало глубокий синий цвет — предвестник ночи.

Джек вёл машину по грязной дороге, крепко сжимая руль. Вскоре за деревьями показался знакомый приземистый силуэт: домик Уилла. Уиллу всегда казалось, что его дом — это зависший вне времени и пространства островок безопасности; и за время, пока тот пустовал, ничего, кажется, не изменилось: он выглядел в точности таким, каким Уилл его оставил. Один его вид, даже издалека, внушал покой.

Джек остановил машину, но оставил мотор включённым. Стена дома с немного облезшей краской засияла в свете фар. Джек и Уилл сидели, молча глядя на дом, и каждый думал о своём; фургон службы по защите животных, тем временем, припарковался впереди.

Уилл начал отстёгивать ремень безопасности, и Джек, глядя на него, произнёс:

— Я хотел бы тебе верить.

Уилл вздохнул:

— Но не веришь.

— А ты сам-то?

Уилл не знал, как ответить, поэтому просто вылез из машины и захлопнул за собой дверь. Похрустывая подошвами по твёрдой земле, подошёл к фургону, кивнул кинологу на переднем сидении, и тот вышел, последовав за Уиллом к задним дверям. Внутри по клеткам сидели его собаки — только что проснувшиеся и с нетерпением ожидающие, когда их выпустят. Уилл их хорошо понимал.

Вместе с кинологом они всех успокоили и посадили на поводки, однако псы всё равно были немного взбудоражены, как будто чуяли что-то необычное. А Винстон вопросительно ткнулся Уиллу в ногу тёплым ухом; но стоило вылезти из фургона, знакомый запах дома их немного успокоил. Уилл стоял в траве, небрежно держа в обеих руках по нескольку поводков, и, закрыв глаза, проникался умиротворением, вдыхал окружающую тишину до тех пор, пока не наполнился ею до краёв. Дома. Наконец-то дома.

Сзади раздались негромкие шаги. Джек обошёл Уилла и встал перед ним, ссутулившись и засунув руки в карманы как старый ковбой.

— Ну, вот и всё, — сказал Джек.

Чувствовалось, что под маской сдержанности он скрывает сильные чувства.

— Вот и всё, — эхом повторил Уилл.

Джек прочистил горло — хотел сказать на прощание что-то для него важное.

— Когда я собирался нанять тебя в качестве консультанта, Алана взяла с меня обещание, что я буду за тобой присматривать. И я ответил ей — что бы ни случилось, я всегда буду тебя защищать.

Уилл притворился, что не заметил лёгкой дрожи в его голосе.

— Я знаю, что не выполнил обещание и подвёл её. Но тебя я подвёл ещё хуже: бросил в клетку ко льву и оставил одного. Один на один — с ним.

Уилл ничего не сказал, лишь сжал руки на поводках. Когда-то он бы обрадовался извинениям, был бы рад поставить их на запись и слушать на повторе. Но теперь они ничего не значили. Пустой звук. Он не чувствовал гнева, только слабые отголоски чего-то, похожего на жалость. Ради Джека он всё же возразил:

— Ты не мог знать. Ты делал, что мог.

— Я бросил тебя одного тогда и бросаю сейчас.

— Но я вовсе не один.

Тон его голоса, наверное, был странным, ведь в каждом слове сквозила тайная шутка. Джек её услышал, и беспокойство на его напряжённом лице проступило сильнее:

— Сейчас ты особенно одинок.

Уилл посмотрел сквозь него.

— Прощай, Джек. Удачи.

Сникнув, тот прошептал в ответ:

— Это тебе удачи.

Затем под взглядом Уилла он развернулся и медленно, словно каждый шаг причинял ему боль, пошёл к машине. Несмотря на собак, которые дёргали поводки, Уилл остался стоять, дожидаясь, пока Джек сядет в машину, затем упёрся взглядом в его профиль. Поймав взгляд, Уилл поднял руку на прощание. Тот лишь кивнул и уехал в ночь, и за ним фургон службы защиты животных.

Остались лишь Уилл, собаки, темнота и дом. Он замер на мгновение, слушая ночную симфонию сверчков и готовясь вернуться, затем, скрипя старыми ступеньками, завёл собак на крыльцо. Дверь была опечатана местной полицией. Достав из кармана перочинный нож, Уилл разрезал печать, невольно представив себя на месте какого-нибудь мэра, гигантскими ножницами разрезающего ленту у новостройки. Заведение официально открыто. Он отпер дверь и завёл собак внутрь.

Сразу стало спокойно и уютно. В темноте виднелись сонные очертания мебели, такие до боли знакомые, что Уилл невольно вздохнул. Он зажёг лампу на столе, чтобы поглядеть на комнату в свете.

И в углу около камина увидел Ганнибала.

У него дома.

В его кресле.

Сидит, полуприкрыв глаза, и смотрит. И ждёт.

Уилл замер, замерло сердце и разум, он даже сам себя на секунду забыл.

А Ганнибал сидел, не двигаясь, и молчал. Ещё одна проекция? Но это не внимательный доктор и не призрак в засохшей крови. Зачёсанные назад волосы, аккуратная нашлёпка пластыря на щеке; тёмная одежда, обыденная и неприметная.

На колене у него лежал какой-то предмет, похожий на нож для линолеума, и он постукивал пальцами по его изогнутому лезвию.

Во всей этой странной, сюрреалистической картине Уилла больше всего изумил именно нож. Какое-то неуместное оружие. Где он его взял? Точно не здесь.

Собаки, чьи поводки Уилл с силой сжимал в кулаках, смотрели на Ганнибала с радостным любопытством: они ни капли не удивились ни его появлению, ни ножу. Просто старый друг заглянул в гости.

— Ты у меня дома.

Ганнибал не ответил.

Уилл на всякий случай попробовал мысленно изгнать нежеланную иллюзию, но призрак не исчез. Судя по всему, он не мог им управлять.

— Ты у меня дома, — повторил Уилл, явственно слыша в своём голосе отчаяние. Возвращение домой, в своё убежище — единственное светлое пятно за весь этот кошмарный день, но Ганнибал и тут всё испортил. И продолжал молчать.

— Зачем ты пришёл? — застонал Уилл.

— Мне тут нравится, — ответил тот тихо, почти кротко.

Похоже, он был настоящий, потому что даже Уилл не смог бы выдумать себе такую извращённую пытку.

Ганнибал принялся постукивать по ножу быстрее.

— Пока ты был в больнице, я часто приходил сюда в дни, когда у нас не было сеансов. Здесь почти так же хорошо. — Он повёл головой, обводя взглядом комнату. — Каждая потрёпанная вещь рассказывает про тебя тихие истории. Можно многое узнать о твоём характере.

Вот теперь Уилл смотрел на него во все глаза. Ганнибал вёл себя даже эксцентричнее, чем обычно; никогда раньше он не был так откровенен… Сейчас он даже не пытался казаться нормальным. И он просто излучал меланхолию, Уилл почти видел её синие сгустки. Похоже, Ганнибал просидел тут в неподвижности несколько часов. Отсюда, из кресла в гостиной, он смотрел, как заходит солнце, а когда погасли последние лучи, остался сидеть в темноте, поглаживая свой нож, чтобы напоминать себе о настоящем.

Уилл смотрел на него и чувствовал, как внутри поднимается яростная волна. На Ганнибала, на его нож, на мир, что произвёл на свет такое чудовище.

Он гневно дёрнулся, показывая на дверь:

— Убирайся из моего дома!

Ганнибал лишь удивлённо на него посмотрел.

— Я не думал, что ты будешь против.

Смех Уилла был больше похож на крик, и собаки вокруг него обеспокоенно зафыркали.

— Ты не думал, что я буду против!

— Ты всё равно не мог тут жить.

Уилл исторг сдавленный звук ярости и непонимания. Лезвие ножа тихо стукнуло несколько раз о колено: «тук-тук-тук».

— Ты пугаешь собак.

Распознав угрозу, Уилл взял себя в руки.

— Надо... надо их привязать.

— Я помогу.

Ганнибал поднялся, и оказалось, что на нём рубашка Уилла. Ну естественно. Держа нож в левой руке, правой Ганнибал подал знак следовать за ним, и Уилл молча подчинился. Некоторые собаки поспешили вперёд, обнюхать гостя, и Ганнибал рассеянно ответил на приветствие как альфа-хищник братьям своим меньшим.

Выйдя через заднюю дверь, они вышли на улицу. Прекрасный вечер. Тихо и спокойно, ни души на километры вокруг; пока они привязывали поводки к решётке на крыльце, в груди у Уилла разливалось совершенно неуместное чувство домашнего уюта. Они успокоили собак, словно уже не раз занимались этим вместе, и Ганнибал, как будто что-то вспомнив, зашёл обратно в дом.

Уилл остался стоять на крыльце, ожидая его возвращения, покорный как собака. Он не думал о том, чтобы сбежать или, наоборот, напасть, не отправлял смс с просьбой о помощи; он прекрасно знал, что тогда будет. Угроз не требовалось, Уилл прекрасно мог додумать всё сам.

Ганнибал вернулся с миской, наполненной водой, и собаки столпились вокруг неё, чтобы напиться. Уилл с Ганнибалом некоторое время смотрели на них в уютном молчании, потом Ганнибал махнул ножом, приглашая Уилла обратно в кухню.

Там Уилл уселся за стол, на котором уже лежали приборы на двоих. Ганнибал смотрел на него, стоя у плиты. Он всё ещё вёл себя смирно и говорил мало, но при этом не выпускал из руки ножа, — тот прирос к нему, будто коготь.

— Когда ты ел в последний раз?

— Нет, — неожиданно твёрдо сказал Уилл.

— В больнице, через трубочку?

— Из твоих рук я ничего не возьму.

Ганнибал слабо улыбнулся.

— Боишься, что отравлю?

Уилл пристально на него глянул:

— Я боюсь вовсе не этого.

— Тебе не о чем волноваться, я собирался готовить яйца.

С этими словами он открыл холодильник, и Уилл увидел, что там уже есть всё самое необходимое. Ганнибал провёл здесь весь день — никаких ему проблем с перекрытыми дорогами, полицией в аэропортах, всю эту бешеную круговерть он пропустил, сидя в укромном домике в Вулф Трап и спокойно ожидая, когда Уилл вернётся из больницы.

Ганнибал выложил на столешницу яйца, овощи, сметану и приправы.

— В первый раз мы ведь ели как раз яйца? — уточнил он, но мог бы и не стараться, Уилл и так заметил аналогию.

— С сарделькой, — процедил он с иронией в голосе.

— Сегодня придётся обойтись без сардельки.

— Я всё равно не стану это есть.

— Станешь.

— Ешь или съедят тебя?

— Пусть так.

Голос Ганнибала был монотонным, невыразительным. Он только сейчас решил расстаться с ножом и положил его рядом на столешницу. Взяв вместо него шинковальный нож, он принялся резать овощи.

— Кто это был? — спросил Уилл — Тогда?

— Ты и сам знаешь.

— Кэсси Бойл.

Ганнибал кивнул.

— Зачем ты скормил её мне?

Не отрываясь от овощей, Ганнибал пожал плечами:

— Мне показалось, что это будет забавно.

Уилл обдумал это.

— Но это не единственная причина.

— Какова же вторая? — спросил Ганнибал, по-видимому, искренне заинтересованный в ответе.

— Я никогда раньше не видел твоих жертв, это была первая. Мое первое знакомство с тобой настоящим.

Ганнибал согласно кивнул, продолжая нарезать овощи.

— Произвёл я на тебя впечатление?

Уилл подумал об олене, который преследовал его во снах и наяву.

— Это ещё мягко сказано.

— Именно поэтому она была особенной. — Ганнибал разбил яйцо в сковородку. — Я хотел поделиться ею с тобой в знак дружбы.

Уилл тихо фыркнул, но спорить не стал.

— Ну а сейчас зачем? — поинтересовался он, подразумевая готовку. И добавил, даже не пытаясь скрыть злорадство: — Ностальгия замучила?

— Я скорблю об утрате, — мягко ответил Ганнибал. — Как и ты.

— Ну, не как я.

Ганнибал не снизошёл до ответа, поэтому Уилл продолжил:

— Может, ты и правда скорбишь, но лишь об утрате собственности. Скучаешь по приятной жизни в роскоши, которой ты враз лишился.

— Я не жалею о том, чего себя лишил. Та жизнь была лишь приятным сном, а теперь я проснулся. — Даже яйца на плите шипели с большим чувством, чем Ганнибал разговаривал.

— То есть ты не будешь скучать по комфортабельной жизни? — с сомнением протянул Уилл.

Тот поднял глаза от плиты и посмотрел немного сквозь него.

— Мне будет не хватать… иллюзии принадлежности, наверное. Возможности жить среди них, общаться. Дружить.

— Среди «них»… — повторил Уилл, поразившись, как нелепо и жутко это звучит.

— Среди них, — подтвердил Ганнибал — не презрительно, а с теплотой в голосе.

Затем он выложил готовую яичницу на тарелки, поднял их одной рукой, а во вторую взял свой нож. Поставив одну тарелку перед Уиллом, он сел напротив. Долгое время они просто смотрели друг на друга, пока на тарелках между ними дымилась еда.

— Поешь, — тихо сказал Ганнибал. Но Уилл лишь покачал головой. — Я не многого прошу.

— С чего бы мне вообще исполнять твои просьбы? Я не болен, не заперт в клетке. Я не в настроении играть в твои игры. — Уилл открыто поглядел на нож для линолеума. — Просто покончим с этим, зарежь меня и дело с концом.

Ганнибал помрачнел.

— Я бы предпочёл этого не делать.

Уилл глухо ответил:

— Ни к чему притворяться. Ты явился именно за этим.

— Я лишь хотел увидеться с тобой.

— А нож принёс, чтобы сделать ремонт?

Вздохнув, Ганнибал положил нож рядом с тарелкой.

— Тот, кто готовит, не должен начинать есть первым, это грубейшее нарушение этикета. Надеюсь, ты меня простишь.

С этими словами он взял вилку и принялся за еду. Уилл сидел неподвижно и смотрел, стараясь не вдыхать запах яичницы. Он выждал секунд тридцать. Затем взял свою тарелку и швырнул её в стену; та разбилась с громким звоном, а на обоях расплылось жирное пятно от яиц.

Несколько собак залаяли, испугавшись громкого звука.

Но Ганнибал даже не вздрогнул. То, что он ошеломлён, выдало разве что движение кадыка, когда он сглотнул. Во взгляде у него читался немой вопрос.

— А вот не прощу, — проговорил Уилл, дрожащими руками сжав край стола. — Как тебе такое, а?

Голос Ганнибала был настолько тихим, что он едва расслышал ответ:

— Уилл, это грубо.

— О, нет, — протянул Уилл. — Правда, что ли? — И в одном порыве он вскочил, обошёл стол, выхватил тарелку Ганнибала прямо из-под руки с вилкой и запустил ею в стену. — Ну, а это? Тоже грубо?

Он навис над Ганнибалом, тяжело дыша от злости. Тот же продолжал мирно сидеть на месте, смотря в точку на столе, где раньше была его тарелка. Нож лежал там же.

— Ну? — прорычал Уилл. — Чего ты ждёшь?

Ганнибал медленно повернул голову и посмотрел на него.

— Мне тоже её не хватает.

Взвыв, Уилл набросился на него, схватив одной рукой со стола нож, а другой — Ганнибала за волосы, и приставил лезвие к лицу, уперев кончик в пластырь на щеке.

Ганнибал продолжал просто смотреть на него, не меняя выражения лица.

— Ты её убил! — прошипел Уилл и потянул его за волосы назад.

Тот даже не моргнул.

— Да. Но и ты тоже.

Нож в руке у Уилла задрожал, он страшно улыбнулся.

— Нет, нет, не смей. Не смей перекладывать вину на меня.

— Это ты её перекладываешь. Мы убили её вместе.

Уилл снова и снова качал головой.

— Ты пытаешься свалить на меня ответственность за свои поступки. О, ты так любишь делиться! Думаешь, можешь так просто свалить на меня это всё так же, как свалил свои преступления. Но у тебя не выйдет. Я тебе не позволю. Я не несу ответственности за твои поступки, Ганнибал. Никогда не нёс. У тебя был выбор, у меня — нет. И ты выбрал убить её. Ты не сможешь обвинить в этом меня, я на это не поддамся.

— Уже поддался, — прошептал Ганнибал.

Уилл молчал, не в силах отрицать очевидное. Он хотел порезать его, содрать с лица кожу и заглянуть под неё.

Глаза Ганнибала казались больше, чем обычно, они смотрели на Уилла с пониманием:

— Больно, когда, вопреки нам, смерть берёт своё. Мы должны властвовать над смертью, а не она над нами. Тогда никто из нас не контролировал происходящее, и за это поплатилась Алана. Но сейчас, Уилл, всё в твоих руках. Что ты будешь делать?

— А ты, значит, останешься сидеть и дашь себя убить?

— У тебя есть право попытаться.

Это был не ответ.

Ганнибал терпеливо ждал, пока Уилл прижимал нож к его скуле. А затем, очень осторожно, как будто боясь спугнуть его, медленно поднял руку. Уилл смотрел на неё и обещал себе, что если тот попытается забрать нож, он без раздумий его убьёт: проведёт изогнутым лезвием по горлу, от сонной до сонной, и оросит себя его кровью, — он видел картинку так чётко, как будто это уже произошло…

Но Ганнибал тянулся не к ножу. Его пальцы схватили краешек пластыря, и он тихо и спокойно отклеил его, этим действием отодвигая лезвие дальше от кожи. Когда рана у него на щеке полностью открылась взору, нож Уилла оказался отодвинут от лица на несколько сантиметров.

Опустив руки, Ганнибал сложил их на коленях и сказал:

— Предпочитаю разговаривать лицом к лицу.

Уилл продолжал просто смотреть, не придвигая нож обратно. Он смотрел на след от укуса, живое свидетельство того, как он однажды потерял над собой контроль, доказательство того, каким диким животным может быть сам Уилл, и, не успев проанализировать собственные действия или даже просто подумать, он отпустил волосы Ганнибала и опустил руку с ножом.

— Я — не такой, как ты, Ганнибал. Как бы тебе этого ни хотелось.

И затем он вернулся на своё место, сев со своей стороны стола. Нож он продолжал держать в руке.

Несмотря на то, что Ганнибал никак не прореагировал на угрозу его жизни, сейчас, когда Уилл снова сел, Ганнибал, казалось, слегка расслабился.

— Я никогда не хотел, чтобы ты был моей копией, Уилл.

В ответ Уилл лишь пренебрежительно цыкнул.

Ганнибал невозмутимо продолжил:

— Это правда. Всё, чего я добивался, это чтобы ты стал самим собой.

Рука Уилла сжалась вокруг рукоятки ножа.

— Я всегда был собой.

Ганнибал покачал головой.

— У тебя был образ того, каким ты должен быть, и ты старался ему соответствовать. Отец дал тебе этот образ, потом другие люди, такие, как Джек Кроуфорд, убеждали тебя оставаться верным ему. Когда мы с тобой впервые встретились, ты едва жил. Еле функционировал. Боялся смотреть людям в глаза, да и вообще — смотреть. И смертельно боялся увидеть себя настоящего.

— Думаешь, теперь я не боюсь? — спросил Уилл. Он попытался добавить в голос насмешки, но не смог.

— Теперь ты лучше понимаешь свой страх. Именно поэтому ты отказался работать в ФБР и прогнал Джека.

Лицо Уилла мгновенно закрылось:

— С чего ты взял, что я ему отказал?

— Ты вернулся рано и без оружия. И я видел, как вы с ним разговаривали у дома: Джек выглядел как человек, который борется с разочарованием.

Уилл пожал плечами.

— Мой выбор больше не имеет значения. Раз ты здесь, он ни на что не влияет.

Ганнибал подался вперёд, поставив локти на стол.

— Нет, он имеет значение — для меня. Я рад, что ты отказал Джеку. Если бы ты выбрал вернуться в ФБР, тебя продолжили бы безжалостно эксплуатировать, заставляя заниматься пустой, бессмысленной работой. Я навидался, как работают старина Джек и его верные помощнички, и с уверенностью могу сказать, что ФБР прогнило до мозга костей. Естественно, все организации, созданные человеком, так или иначе несовершенны, но дерзкие устремления ФБР достойны особого порицания. Это учреждение упрощает всё сложное до примитивной системы «виновен-невиновен». Богатейший спектр человеческих эмоций и поведения оно втискивает на одну страницу психологического профиля, кладёт в папку и убирает в дальний ящик. «Поведенческая наука» — самый смешной оксюморон в мире. Не существует такой науки, которая могла бы объяснить человеческое поведение.

— И это говорит психиатр, — пробормотал Уилл немного подавленно.

Ганнибал пожал плечами.

— Я работал с людьми, исследовал их мышление. А не с бумагами, цифрами и вещественными доказательствами. И не в рамках закона. Я хотел помочь моим пациентам понять себя. Стать лучше. Собственно, в этом мой главный аргумент против ФБР: они упрощают людей. Хороших людей. Выжимают досуха, пока от человека не остаётся пустая оболочка. Я не хочу, чтобы ты так жил, Уилл.

Уилл одарил его кривой улыбкой:

— Кое-что никогда не меняется. Ты всегда убеждал меня, что моя работа мне вредит.

— И это правда.

— Мне она навредила меньше, чем тебе.

— Для меня это только небольшое неудобство. И сейчас мне было бы несподручно, реши ты помочь ФБР. Я рад, что ты этого не сделал. Ты изменился, Уилл. Теперь ты понимаешь вещи, которые до нашей встречи понимать не желал. ФБР не для тебя. Если ты пойдёшь к ним, то никогда не будешь свободен.

— Свобода… — Уилл тяжело сглотнул.

— Что ты будешь делать дальше? — спросил Ганнибал мягко.

Уилл крепко зажмурился. Заметил, что постукивает ножом по колену.

— Не знаю. Какая разница? Моим планам уже не воплотиться в жизнь.

— Вернёшься к ветхим причалам Билокси или Гринвиля? Займёшься лодочными моторами, как в старые добрые времена с отцом?

Уилл опять вскочил. Обошёл стол, со стуком положил нож перед Ганнибалом и пошёл дальше, через прихожую и в гостиную.

— Не желаю это слушать! — выкрикнул он. — Не хочу я, блядь, это слушать! Делай то, зачем пришёл. Мне надоело разговаривать.

Не видя ничего перед собой, он дошёл до гостиной, где было пусто, потому что много его вещей забирали в качестве вещественных доказательств и Уилл ещё не успел их распаковать. Дыхание вырывалось дрожащими вздохами, руки тряслись так сильно, что когда он попытался зажечь торшер, то щёлкнул по выключателю несколько раз, включая, выключая и включая его снова. Рухнув в кресло, где раньше сидел Ганнибал, он закрыл лицо руками.

Он знал, что Ганнибал зашёл в гостиную вслед за ним, хотя тот двигался совершенно бесшумно.

— Ты погибнешь, если попытаешься так жить, — тихо сказал Ганнибал.

Уилл молчал, не поднимая глаз.

— Это не твоя жизнь. Ты не сможешь уцелеть, живя как мертвец. Лучшее, что в тебе есть, зачахнет от неправильного использования и от хандры. А то, что останется, придётся глушить тем, что окажется под рукой, — алкоголем, наркотиками. Нельзя к этому возвращаться, иначе ты никогда не станешь свободным.

На этот раз Уилл поднял взгляд. Ганнибал стоял перед ним, опустив плечи — словно умоляюще — впечатление портил разве что нож у него в руке.

— Свобода, — выплюнул Уилл, скривившись. — Забавно. Ты обожаешь рассуждать о моей свободе, хотя из всех людей ты-то как раз меньше всего заинтересован в том, чтобы я был свободен.

— Освободить тебя всегда было моим единственным желанием.

Уилл засмеялся резко, почти истерично:

— Ты засадил меня за решётку!

— Да.

— Не видишь тут противоречия?!

— Нет.

Они поглядели друг на друга.

Когда Ганнибал снова заговорил, его голос дрожал:

— Надо было спрятать тебя от мира, который действовал на тебя угнетающе. Тебе нужно было безопасное место, где бы ты смог увидеть себя. Я обеспечил тебе это место.

— Ну, что я могу сказать? — голос Уилла тоже задрожал. — Огромное тебе спасибо!

— И правильно, ты должен быть благодарен. То место изменило тебя, Уилл. Как простой графит превращается в чистейший бриллиант, так и ты под ужасным давлением стал чем-то прекрасным. Несгибаемым и сияющим. До лечебницы твой талант был для тебя тяжкой ношей, но теперь ты научился им управлять, и как! Ты просто великолепен, и в этом мне никогда с тобой не сравниться. Я восхищаюсь тобой. Уилл, я восхищаюсь тобой уже много месяцев.

Говоря это, Ганнибал почти незаметно двигался вперёд, медленно приближаясь к креслу и Уиллу.

— Я не запер тебя в тюрьму, а освободил.

Глядя на него, Уилл выговорил сквозь ком в горле:

— Я… не чувствую… себя… «свободным».

Ганнибал, само воплощение сочувствия, понимающе кивнул:

— Ты всё ещё чувствуешь в себе ту личность, которой когда-то был. Ощущаешь огромную разницу между собой прошлым и собой настоящим, и эта разница внушает тебе ужас. Но это пройдёт, Уилл. Я помогу тебе.

Уилл потряс головой.

— У тебя нет другого выбора, — сказал Ганнибал, садясь перед ним на корточки, чтобы их глаза оказались на одном уровне. — Цепная реакция уже началась, это не остановить. Я уже говорил, что тебе некуда идти, что ты ничего не сможешь сделать, а твоя старая жизнь для тебя закрыта. Нельзя войти в одну реку дважды, так ведь говорят? Уилл, тебе надо двигаться дальше. Не упусти возможность, которую я тебе подарил.

— Это не «возможность». — В глазах Уилла стояли слёзы. — Единственная... Единственная, причина, по которой я не могу вернуться в ФБР… или к лодкам… в том, что я теперь калека. Ты искалечил меня, и теперь все остальные пути для меня закрыты.

Ганнибал смотрел огорчённо.

— Я не калечил тебя.

— Нет, калечил. Калечил.

— Уилл… — Ганнибал потянулся к его руке.

— Не прикасайся ко мне! — Уилл отдёрнулся. Встал из кресла, отшатнувшись от Ганнибала, который тоже начал медленно подниматься на ноги.

— Ты убил её и покалечил меня. Можешь как угодно красиво это описывать, но факт останется фактом! Вот, что ты делаешь, — ты не помогаешь людям становиться лучше, а уничтожаешь их. Чудовище. Ты — чудовище!

Его слова будто оттолкнулись эхом от стен маленькой гостиной. Ганнибал смотрел очень печально.

— Уилл, я не чудовище.

Уилл издал смешок в потолок, но это больше походило на рыдание.

— Люди называют чудовищами тех, кого не понимают. А ты меня понимаешь.

— Ну, значит… — Уилл опустошённо и беспомощно дёрнул плечами. — Значит, и я чудовище.

Ганнибала переполняли эмоции: уголки губ опустились вниз, глаза заблестели.

— Ты не чудовище.

По лицу Уилла катились слёзы.

— Слышать это от тебя — смешно.

— Ты не чудовище и никогда не сможешь им стать. В тебе есть чистота и невинность, которые останутся с тобой навсегда. Твой творческий потенциал, твои эмпатия и храбрость… Ты больше, чем человек. Я восхищаюсь этим в тебе, Уилл. Я восхищаюсь тобой.

— Не нужно мне твоё «восхищение», — проговорил Уилл ядовито.

— И мной восхищаться ты тоже не хочешь. Но тем не менее, восхищаешься.

Этого оказалось слишком много для Уилла.

— Почему ты не можешь просто убраться из моего дома?! — прорыдал он. — Или убей меня или выметайся! Я не могу больше это слушать, не могу.

— Я пришёл сюда не для того, чтобы тебя убить.

И в доказательство Ганнибал отбросил нож; тот со стуком упал на пол.

— Я пришёл, чтобы взять тебя с собой.

Уилл ошеломлённо смотрел на него то ли несколько минут, то ли часов. Потом сказал:

— Ты просто ненормальный.

— Как и ты, — с достоинством ответил Ганнибал. — Пожалуйста, обдумай моё предложение. Это единственный путь, который не приведёт к твоей гибели.

Уилл смотрел на него, в непонимании вытаращив глаза.

— Ты убил Алану, убил Абигейл. Ты мучил меня с нашей первой встречи! И теперь ждёшь, что я скажу: «Да какая разница!» и сбегу с тобой в закат?

— Да.

— Да ты просто жить без меня не можешь!

Ганнибал слегка улыбнулся:

— Не отрицаю.

— Никуда я не пойду.

— Но ты хочешь. Только так ты станешь свободным — от Джека и от своих демонов. Оставшись здесь, ты сгниёшь заживо, а я предлагаю тебе жизнь, Уилл. Не умирай, только чтобы досадить мне.

— Но я люблю тебе досаждать, — возразил Уилл, и затем: — И куда ты хочешь, чтобы мы поехали?

— Куда угодно. Куда нам захочется. Я бы предпочёл город с оперным театром и где подают Шатонёф-дю-Пап, но если у тебя другие пожелания, я не против.

Уилл прищурился.

— Ты заставишь меня убивать?

— Я не буду заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь.

— Да уж, — криво улыбнулся Уилл, — ты любишь это говорить.

Ганнибал чуть-чуть пожал плечами.

— Пойдём со мной.

Уилл смотрел на него очень внимательно.

— Ты так долго был одинок.

— Ты тоже.

— И ты думаешь, это поможет?

— Да, — твёрдо ответил Ганнибал.

— А если я откажусь... что тогда?

Взгляд Ганнибала на секунду устремился к полу, где лежал нож.

— Не хочу даже думать об этом.

Уилл кивнул сам себе, но ничего не сказал. Ганнибал подошёл чуть ближе.

— Уилл, пожалуйста, пойдём со мной. Позволь мне спасти тебя.

— Думаешь, меня надо спасать? — прошептал Уилл, упрямо не двигаясь с места, несмотря на то, что Ганнибал вторгался в его личное пространство.

— Сейчас — надо. Но это ненадолго.

Теперь они стояли друг к другу очень близко. Ощущение нереальности происходящего охватило Уилла с новой силой, и в этот раз он не мог определить, сон это или ужасный кошмар; он ощущал то, что ощущал Ганнибал: чувства и эмоции, слишком сильные, такие необъятные, что они грозили поглотить Уилла целиком. А потом Ганнибал без тени сомнения склонился ближе и коснулся его губ своими. Уилл же, по причинам, которые он вряд ли когда-нибудь поймёт сам, ответил на поцелуй.

Тогда-то и залаяли собаки.

Ганнибал отстранился. И от того, что он увидел на лице Уилла, кровь застыла у него в жилах.

Там больше не было ни смятения, ни замешательства. Глаза не блестели от слёз. Уилл смерил Ганнибала холодным, оценивающим взглядом, таким похожим на его собственный, и сказал:

— Прости, Ганнибал, но, боюсь, это ты пойдёшь со мной.

Ганнибал прищурился и посмотрел ему через плечо на улицу, где в высокой траве уже мелькали огни фар; снаружи послышался шум вертолёта, кружащего над домом. С едва скрываемым ужасом он перевёл взгляд обратно на Уилла, в ту же секунду осознав, какую страшную ловушку тот для него расставил. Насколько точно предсказал его поведение. Он знал, что Ганнибал придёт к нему домой, знал о его намерении. Всё это время был на сто шагов впереди, смотрел на него с финишной прямой и смеялся.

— Я не принимал присягу, — продолжал Уилл, пока сердце в груди пело от растерянного вида Ганнибала, — так что назовём это гражданским арестом.

— Ты солгал мне, — прошептал Ганнибал.

— Всего лишь сыграл в ролевую игру, — поправил его Уилл.

И затем произнёс:

— Ганнибал Лектер, я арестовываю вас от имени Федерального бюро расследований. Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде…

Произнося знакомые слова, Уилл чувствовал, будто проводит обряд экзорцизма, хоть и не мог точно сказать, на ком из них двоих.

— У вас есть право на адвоката. Если вы не можете…

Не дав договорить, Ганнибал на него набросился.

Уилл забыл, что как бы хорошо он ни понимал другого человека, в бою это знание бесполезно. Хоть он и мог предсказать, что Ганнибал будет делать, он не обладал достаточной ловкостью или силой, чтобы его перебороть. Тот за одну секунду сбил его с ног, а когда Уилл попытался ударить его по больной щеке, перехватил запястье и небрежно крутанул. Раздался хруст. Уилл закричал. Ганнибал в тот же миг — выверенным, доведённым до автоматизма движением — рубанул локтем по трахее, и крик застрял в горле.

Ганнибал смотрел твёрдо, без жалости, не обращая внимания на собственную боль. Он прижал Уилла коленями к полу и, давя на него всем своим весом, принялся душить — ладони ввинчивались в горло как отвёртка. Уилл закашлялся, перед глазами замелькало разноцветное конфетти; не обращая внимания на боль в сломанном запястье, он колотил по рукам и спине Ганнибала, попытался расцарапать ему лицо, но тот так и не сдвинулся с места — он был как монолит, неуязвимый и недосягаемый, а мир тем временем быстро тускнел и таял во мраке — Джек не успеет прийти на помощь...

Где-то далеко продолжали лаять собаки.

Хотя в мозг не поступал кислород, одна мысль всё-таки пробилась к Уиллу сквозь туман паники: его замысел — не удушение…

Уилл смотрел в чужие глаза и читал в них: «Quid pro quo». И как только Ганнибал приблизил к нему оскаленное лицо, готовясь укусить, Уилл, воспользовавшись ослабшей хваткой, ударил головой. Оба вскрикнули; Ганнибал отпустил горло, и Уилл кое-как поднялся, попятился, едва не упав снова, и, задыхаясь и кашляя, огляделся сквозь стекающую со лба кровь в поисках оружия. Увидев валяющийся на полу нож для линолеума, он на подгибающихся ногах ринулся к нему. За спиной послышалось движение — Ганнибал был уже рядом — не успеть. Тот схватил его за ногу, дёрнул на себя, и Уилл рухнул, задев столик у стены. Столик под его весом рассыпался в щепки, а он сам ударился головой об пол. Мир на секунду утратил краски.

Вот и всё… Но нет, нет, нельзя этого допустить! С силой, которой он сам от себя не ожидал, он приподнялся на пульсирующем от боли запястье и потянулся изо всех сил, от плеча до кончиков пальцев, пытаясь схватить нож, лежащий на полу всего в нескольких сантиметрах. В лодыжку снова впились чужие пальцы и дёрнули как за ошейник, увеличивая расстояние до ножа. Уилл царапал пол, а Ганнибал продолжал оттаскивать его всё дальше и дальше. Добившись чего хотел, Ганнибал перешагнул через него и нагнулся за ножом сам.

Уилл вскочил на ноги и, не обращая на боль во всём теле, бросился на него, вцепившись как придётся, пытаясь оттащить прочь — всего лишь двое хищников, мечтающих пустить друг другу кровь. Оба в едином порыве отчаянно пытались добраться до ножа.

Ганнибал саданул Уилла спиной о стену, и развернувшись, зажал в угол, одной рукой упираясь в стену за его спиной. Лицом к лицу в последний раз.

Входная дверь распахнулась. В комнату вбежали спецназовцы, во главе них Джек с дробовиком наготове. Он увидел Уилла и Ганнибала, навалившихся друг на друга в гостиной у стены. Между ними была кровь, которая, стекая, капала на пол.

Вытаращив глаза, Джек заорал:

— Отойди от него! Лектер, брось оружие и отойди!

Ганнибал не шевельнулся. Уилл сипел в его плечо. Ганнибал уткнулся ему в шею, и Уилл почувствовал его губы, шевельнувшиеся прошептать:

— Ну, вот и всё… Тихо, тихо… всё кончилось. Всё хорошо. Больше нечего бояться.

— Отойди! — крикнул Джек. — Это последнее предупреждение!

— Уилл, — Ганнибал поднял голову, чтобы посмотреть ему в глаза, — как тебе, нравится?

Словно бы в ответ Уилл вытащил из него нож. Ганнибал рухнул на пол, и внутренности вывалились из зияющей раны у него в животе.

Джек на мгновение застыл от удивления, он ведь понял всё наоборот. Затем, поглядев на Ганнибала и явно поборовшись с собой, выкрикнул:

— Нам нужен врач!

Он перевёл взгляд на Уилла, перемазанного в крови и всё ещё опиравшегося о стену, с ножом, с которого стекали вязкие куски внутренностей.

— Уилл, — неожиданно мягко позвал Джек. — Всё кончилось. Положи нож.

Уилл не двинулся с места, лишь продолжал без выражения смотреть на Ганнибала, истекающего кровью на полу. Тот всё ещё был в сознании и всё ещё смотрел на Уилла с безмолвным вопросом в глазах. Было похоже, будто он улыбается.

— Уилл, — в голосе Джека прорезалась угрожающая нотка, — брось оружие.

Но пальцы Уилла, наоборот, только крепче сжали рукоятку. Он продолжал смотреть на Ганнибала. К дому подъехали машины скорой помощи, и всё окрасилось в красно-голубые мельтешащие пятна света.

Наконец веки Ганнибала медленно опустились. Только тогда Уилл пришёл в себя — насколько это возможно для того, у кого осталось так мало себя.

Он плавно повернул шею и поглядел на Джека пустым взглядом.

— Джек, — сказал он вежливо и бесцветно, — считай это моим заявлением об уходе.

Затем он уронил нож на пол и вышел из дома.

Джек не стал его останавливать, как и врачи снаружи. Его окружила группа спецназа, но и они не стали его удерживать. Он был с ног до головы покрыт собственной кровью и кровью Ганнибала Лектера и как будто излучал ауру неприкосновенности, как какое-то существо из другого мира, которое прокладывало себе путь через толпы отшатывающихся от него людей. Он продолжал идти сквозь ночь, никуда не сворачивая. Мимо машин скорой помощи, фургонов без номеров, патрульных машин… Он не знал, куда идёт, потому что идти было некуда. Все пути вели в тупик: будущего не существовало.

Уилл был на полпути к лесу, когда ноги подогнулись и, тяжело дыша, он упал на жидкую траву.

Позади раздались быстрые шаги.

— Уилл? Уилл!

Он оглянулся невидящим взглядом на чужое искажённое ужасом лицо, но, приблизившись, женщина быстро пришла в себя. Бев, старый друг.

— Пойдём в дом, — сказала она, дёрнув рукой в сторону мигающих огней вдали. — Ты ранен, надо показать тебя врачу.

— Врачи заняты, — проговорил Уилл, только сейчас заметив, как хрипит голос из-за удара в горло. Как будто костьми погремел.

— Бев, они борются за его жизнь, — продолжал он. — Погрузят его в вертолёт, переправят в лучшую больницу страны, и зашьют обратно.

— Уилл, пожалуйста… — Её глаза блестели. Она подошла ближе к нему, стоящему на коленях в траве, и положила ладонь на плечо.

— Вся королевская конница и вся королевская рать… — выдохнул Уилл. — Господи, он ведь выживет, да? Точно знаю, выживет.

— Может и выжить, — глухо сказала Беверли. — Это не тебе решать.

Уилл покачал окровавленной головой.

— Он всё забрал. Отравил всё, что у меня было. Раньше я смотрел издали на свой дом в темноте и чувствовал себя в безопасности. А теперь погляди...

Они оба оглянулись. В окнах его дома горел свет, и он был похож на кораблик в бушующих волнах. Его окружали полиция, сирены, ослепительные огни, они набегали на него, копошились спутанным роем, пятнали его борта. Тихая гавань Уилла исчезла навсегда.

Беверли сжала руку у Уилла на плече, и он заплакал.