Барон Бай (джен)

* * *

Баю снилась тошнота. Покачивающаяся в нелепом танце, делающая отвратительные в своей нелепости кульбиты, как новичок, впервые попавший в невесомость, она плыла от одного края черепной коробки к другому, бесконечная и беспечная...

"Невесомость", — выплыло из тошноты более-менее знакомое слово. Бай взял его в руки, рассмотрел, растёр пальцами, и оно вывернулось, хлестнуло отвратительным запахом пыли и машинного масла, и с сердитым ворчанием удалилось. "Зачем я так напился..."

С огромным трудом Бай приоткрыл правый глаз — левый отказывался повиноваться, по причине какой-то мерзкой субстанции, мешающей векам двигаться — и увидел Айвена. Необычно бледного Айвена, сидевшего нахохлившись, спрятавшего руки глубоко в карманы... э-э, брат, да тебя вштырило не по-детски... Бай попытался проглотить сухой ком, и с четвертой попытки ему это удалось. Однако видение не исчезло: Айвен Форпатрил, урожденный барраярец, благовоспитанный фор, вышколенный вояка и прирожденный ловелас, остался сидеть рядом.

Облаченный в красно-белый псевдовоенный мундир охранника какого-то из мелких джексонианских Домов.

На коленях у него урчал очаровательный медвежонок нежно-бежевого цвета.

"Вот ведь бред. Боже, как хочу пить".

— Ри-иш, — простонал Бай. На всякий случай. По привычке. В первые месяцы джексониансой ссылки они с Ляпис-Лазурью не раз и не два просыпались вот так же, с наверченной вокруг шеи одеждой, мешающей дышать, с пакостным ощущением во рту и глубокой убежденностью, что прошлый вечер удался на славу. А иногда Риш просыпалась первой, и устраивала Баю экстремальную побудку, совершенно не желая слушать его стонов, что он устал, что у него трещит голова, и вообще... На такие случаи у Риш находились волшебные таблеточки, которыми на Джексоне торговал каждый третий из Домов, чему, честно говоря, Бай был весьма и весьма рад.

А иногда они с Риш просыпались в компании какой-нибудь милой девушки. Или очаровательного сорванца. Или даже не очаровательного. Включая и тот случай, когда они вернулись с вечеринки, которую устраивал Васа Луиджи, барон Дома Бхарапутра. Как же обозвали то создание его авторы?.. Такое, с ушками...

— Риш, — еще раз простонал Бай и попытался нашарить ее тело рядом. Рука наткнулась на что-то пластиковое и стенообразное. "Бред, — убедился Бай. — Не мог я напиться настолько, чтобы заночевать в каюте космолёта".

— Водички? — заботливо поинтересовалась айвеноподобная галлюцинация. Бай согласился, в глубине сознания поражаясь собственному безумию: ну какой, к чертям собачьим, Айвен? Айвен Форпатрил вчера собрал вещички и улетел на Барраяр, в ласковые объятия спрутов в образе человеческом — Императора, мамочки и уныло-гетеросексуальной женушки. Аминь. Всё, хватит.

— Тазик? — с участием осведомилось видение. Медвежонок на его коленях поднял голову, понюхал Бая и улыбнулся с умильной ласковостью. — Вчера ты здорово набрался, Бай. Знаешь, не мне тебя учить, и вообще, ты мальчик взрослый, сам сообразишь, что к чему, но я бы на твоем месте не доверял местным драгдилерам. Они не то, что бабушку родную продадут, они вообще... — Айвен замысловато махнул рукой, обозначая зашкаливающую беспринципность местных торгашей. Медвежонок убедился, что рука вернулась ему на загривок и приступила к легкому поглаживанию, и снова задремал.

Некоторое время вода продолжала переливаться из стакана Баю в рот, а также вниз по подбородку, по шее, по непривычной, слишком тесной одежде. Одежде... Бай перевел взгляд на себя.

— О боже, что это?! Айвен, что это?!

Одежда напоминала китель — воротник-стоечка, правда, отделанный бриллиантами, белоснежная плотная ткань, красный эполет (тоже с блестящими камушками). Красно-малиновые брюки, подходящие к этому великолепию (Бай опознал их по бриллиантовым же лампасам) лежали рядом.

Горе-шпион рефлекторно схватился за пояс и обнаружил, что его собственные брюки, украшенные шелковой вышивкой в барраярском стиле и приятного глазу винно-красного цвета, хоть расстегнуты и измяты, обретаются на законном месте.

А вот китель — нет. Вместо того, чтобы красиво и естественно облегать тело, он в него впивался; теснил грудную клетку, врезался в подмышки и сдавливал талию.

Но это все глупости и мелочи. Что, черт побери, происходит?! И что означает этот ровный, отдаленный звук, так катастрофически похожий на звук работающего двигателя?! Что..?! Где?!!

— Успокойся, — мягко и вкрадчиво попросил Айвен. — На, подержи, погладь его за ухом; представь, что это кошка, — он передал Баю медвежонка. Тот оказался неожиданно легким, теплым и очень приятным на ощупь. Создание тут же облизало Баю лицо (дыхание у него оказалось отнюдь не вонючим, а с легкой мятной отдушкой), подставило спинку под поглаживание и заурчало. — Представил? Успокоился? Тогда слушай. Мы вчера чисто случайно сели не на тот рейс.

— Случайно, говоришь? — ядовито протянул Бай.

Айвен чопорно поджал губы, показывая, как оскорбляет его прозвучавший в голосе друга сарказм. В свою очередь, его печальная мина сработала для травмированного вчерашними злоупотреблениям шпиона как команда для бойцового пса.

— Как вообще можно попасть "не на тот рейс" звездолёта, балбес ты несчастный? — закричал Байерли, чувствуя, что фамильное безумие Форратьеров стучит в виски, откашливается, снимает плащ и калоши и засучивает рукава, чтоб навести собственные порядки в его голове.

И тут Бая прошиб холодный пот:

— "Мы"?!!

Айвен дёрнулся, как будто ожидая, что взбешенный Форратьер сейчас запустит в него стаканом, покусал нижнюю губу, и все-таки выдал нужные объяснения:

— Я ни в чем не виноват. Правда, Бай, так получилось. Мы приехали в космопорт станции Кордона...

— Помню, — прохрипел Бай. Медвежонок мягко ткнулся ему в ладонь. Жаль, что не нейробластер...

— И пока шла эта волокита с таможней, а ты очень лихо наводил шороху в местном баре, вдруг случилась перестрелка...

Бар во вчерашнем дне присутствовал, факт. И... Бай покрутил обрывки воспоминаний, хранящих привкус рекомендованной Риш "пыльцы Зефира". Ага. Было. Парализатор принято считать безопасным оружием (неудачники, у которых его разряд вызывал летальный сердечный приступ, не в счет); поэтому громилы, действовавшие в космопорте, использовали их на всю катушку. Бай вспомнил характерное жужжание выстрелов, вспомнил и специфический запах сгоревшего воздуха...

— У них были нейробластеры, — проговорил он. Айвен охотно подтвердил:

— Ага. Когда я понял, что ребята настроены серьезно, я оттащил тебя в укрытие, — и добавил, заботливо и участливо: — Тебе действительно не стоит так напиваться, Бай. Ты ж берегов не видишь! Я поймал тебя в последний момент: тебе не терпелось выползти на передовую, под лучи нейробластера, или словить гранату.

Взрыв. Да, точно. Огненная вспышка, разворотившая киоск с сувенирами, за которым спрятались они с Айвеном, и те двое, которые...

— Богатей и охранник, — вспомнил Бай. — Те двое, что прятались за киоском. Солидный джексонианец, причем, говоря "солидный", я подразумеваю его финансовые возможности, потому как такой самоуверенный вид здесь имеют только люди с кругленькими счетами в банках пяти ближайших планетарных систем. И при нем — телохранитель.

— Точно! Ты вспомнил!

Бай действительно вспомнил. И для верности провел ладонью по одежде. Медвежонок недовольно заворчал, но тут же смолк, когда рука человека вернулась к мягкому поглаживанию его загривка.

— Это же его одежда! Какого черта ты напялил на меня чужой мундир?! Айвен, что произошло?! Форпатрил!!!

— Тихо, Бай, я все объясню! Ты сам не даешь мне слова вставить. Так вот, — Айвен напустил на себя деловой вид. — Чтобы пройти на посадку на мой рейс, на Барраяр, надо было пересечь три четверти космопорта. Который, если ты помнишь, стремительно заполнялся разным вооруженным людом — вроде бы Дом Дайн, которому принадлежит здание, выразил несогласие с действиями Дома Харгрейвз, которые, собственно, и начали заварушку, а что делали ребята из Дома Фелл, только они сами и могут объяснить, но палили они во всё, что движется. А совсем рядом, в двадцати метрах, был выход на другую посадочную платформу... Ну, я и подумал, что безопаснее укрыться там. Выждал минуту затишья, взял тебя, бросил чемоданы, подобрал документы, ну, и рванул... Убедил стюарда взлетать побыстрее, ну, и вот... мы здесь, на этом шикарном круизном крейсере.

Звучало логично.

Логично?? Объяснения Айвена?!

— Да, но почему я в чужой одежде?!

— Чтобы не возникало лишних вопросов, — убедительно заявил Айвен. Бай почувствовал, как сам превращается в вопросительный знак. Нет, правда, зачем здесь медведь, когда так нужен нейробластер? Или хотя бы просто врезать по этой наглой, красивой, показательно сочувствующей физиономии, а потом разрыдаться, чтобы дать выход скопившимся чувствам.

Форпатрил поёрзал и все-таки объяснил ситуацию:

— Я подумал, что иначе на борт звездолёта нас не пустят. Надо было усилить твое сходство с тем бедолагой... Ну, которого того ...

"Пыльца Зефира" мягко перекатилась по сознанию, обнажив нужную картинку. Тощий черноволосый человечек, смуглый и когда-то самоуверенный, лежит на полу. Правая половина лица — застывшая, пустая, как пластиковая маска. Левая — покрыта волдырями от выстрела, выжегшего с близкого расстояния все нервные клетки.

— Его убили... — повторил Бай.

— А телохранитель сбежал, — охотно добавил Айвен. — Бросил портфель, стянул с себя мундир, и так сиганул в воздуховод, что любо-дорого. Ну, я и подумал, что это хороший шанс. Решил использовать ваше сходство с джексонианцем. Взял его документы, сделал тебя чуть больше похожим... То есть снял с тебя твой пиджак, снял с него его, поменял, сам переоделся... Стюард, конечно, попробовал бузить, но я его убедил.

Баю смутно припомнилось, что речь, кажется, шла о родственниках того невезунчика, который попробовал встать между Форпатрилом, торопящимся отбыть из космопорта, охваченного пламенем разгорающейся баронской междоусобицы, и его целью. А также о кинжалах и способах применения оных.

— Так что на ближайшие несколько дней ты вовсе не ты, — подытожил Айвен, возвращаясь к беспечному тону, — а Жоао Карлош Мариа Переш де Оливейра. И мы, дабы соблюсти секретность, направляемся не на Барраяр, а на Мэрилак. Путешествие продлится шесть дней, и...

Бай почувствовал, как у него зашевелились волосы. Ощущение не было метафорой, не было и производным "пыльцы", "кислоты", или еще какой дряни, продаваемой ради увеселения духа. На сей раз Байерли Форратьер действительно почувствовал, как каждый волосок на его теле встал дыбом, как всё, что только можно, застыло, парализованное ужасом.

— Барон Альта.

— Потом пересадка на Станции Дилайетт, откуда можно будет улизнуть... Что? — вежливо переспросил Айвен.

— Жоао Карлош Мариа Переш де Оливейра последние двадцать лет возглавляет Дом Альта. Один из трехсот малых джексонианских Домов, — механическим голосом ответил Бай. Айвен заткнулся. На его лице застыло недоумение, медленно, немыслимо медленно сменившееся легкой обеспокоенностью. Легкой?! Айвен, ну какой же ты тупица! — Ты слышишь меня? Убили джексонианского барона, и я почему-то выдаю себя за него!!!

Медвежонок повилял попой, устраиваясь рядом со временным хозяином поудобнее, и согласно ур-уркнул. Баю показалось, что тварюшка улыбается.

Что было уже чистой воды безумием.

* * *

Следующие три дня Бай провалялся в постели. Добро бы с Айвеном, так нет, с мохнатым питомцем убиенного джексонианца. Каждое утро начиналось с того, что Форратьер вспоминал, в какой луже оказался, выискивал из закромов своей шпионской памяти очередной факт про Жоао де Оливейра и возглавляемый им Дом Альта, перебирал имеющиеся варианты развития событий, приходил к выводу, что жизнь кончена и участь его незавидна, требовал принести бутылку бренди и надирался вдрабадан.

Форпатрил, бессердечная сволочь, выслушивал, утешал, обнадеживал, говорил, что всё как-нибудь образуется, главное, вернуться домой — а намеков, что Байерли плохо, грустно, одиноко, и он уже давно отвык спать один, усиленно не понимал.

Бежевому медвежонку приходилось хуже всех. Каждое утро Бай, как Творец — Адама из рая, вышвыривал зверушку из своей постели; и каждый вечер тварюшка, смешно и неуклюже закидывая лапы, забиралась обратно. Медвежонок явно предпочитал Айвена, ведь тот каждое утро ставил ему мисочку с молоком, брал на руки, когда садился перед коммом посмотреть галактические новости или что-то подобное; но ночевать приходил к Баю. Тыкался носом в ладонь, урчал, а Баю снилась синелицая Риш, прикосновения ее нежных губ и теплое дыхание.

— ... Когда на планете Фрост 4 произошло землетрясение, уничтожившее часть инфохранилищ, Дом Альта одним из первых сообразил, какие выгоды это открывает. Их тогдашний барон сделал на этом состояние, а его преемник удвоил могущество Дома, заключив Сделку с Нова-Бразилиа. Во время очередного локального вооруженного конфликта тот продавал новобразильянцам военные "новинки" Колонии Бета, опаздывавшие по сравнению с техническим прогрессом всего лишь лет на двадцать. Барон Жоао возвысился именно в этот период; если можно верить официальной информации, то он родился в Нова-де-Лисбо, работал на тамошний криминальный картель, потом перебрался на Архипелаг Джексона... Ты меня слушаешь? — Бай сурово посмотрел на Айвена, развлекавшего себя какой-то видеодрамой.

— Конечно-конечно, продолжай.

— Где и зарабатывал на жизнь продажей промышленных секретов, посредничеством в сложных юридических тяжбах и оказывая услуги собирателям диковин. Пока в один прекрасный день не был убит каким-то случайным недоумком! — Бай, рассерженный невниманием к своей пространной речи, возвысил голос.

— Заставив осиротеть любимого плюшевого мишку. Я тебя прекрасно слышу, и незачем орать.

— Я не ору, я возмущен. Как ты не можешь понять — назвав меня бароном Жоао ты фактически нарисовал на моей спине круглую мишень? И не надо повторять твою любимую фразу...

— Какую? — брови Айвена поднялись в нахальном удивлении.

— "Мадемуазель, вы под охраной барраярской армии". Жену будешь так развлекать, а я говорю серьезно. Своим похищением ты меня подставил, похерил результаты двух лет моего активного сотрудничества с домом Кордона...

— Послушай, не-мадемуазель, — Айвен продолжал поглаживать лежащего у него поперек колен медвежонка, но тон его изменился. Как ни был поглощен собственными несчастьями Бай, он отметил, что такой энергичный, безапелляционный и достаточно жесткий Форпатрил нравится ему даже больше, чем домашний и мурлыкающий. — Твое сотрудничество, которым ты так любишь хвастаться, едва не закончилось твоим же развороченным черепом или разорванной в клочья грудной клеткой.

— Я мог убедить этих охранников уважать чужие Сделки... — возмутился Бай, но Айвен отрезал:

— Ты едва мог ноги переставлять. А значит, потерял право голоса. Если хочешь его заслужить — начни шевелить мозгами.

— Как я могу шевелить мозгами, раз ты обращаешься со мной, как с чемоданом?

Айвен промолчал, выгнув бровь. "Ну так не будь чемоданом!" — читалось на его красивой физиономии. "Не смей читать мне морали, ты, маменькин сынок и женушкин подкаблучник!" — ответил бы на такую сентенцию Бай. "Ты ведешь себя, как дитя малое. Тебе сменить подгузник, или просто отшлепать?" — сказал бы в ответ Форпатрил, и тогда Байерли смог бы ему заявить: "Отшлепать? Да что ты понимаешь в отшлепывании, натурал закомплексованный?" — и поцеловать, броситься к нему, схватить за лицо и впиться в губы. А Айвен бы отшатнулся, положил бы ему руки на плечи и взглянул прямо в глаза, глубоко и требовательно, и спросил: "Ты серьезно? Ты должен понимать — у тебя есть Риш, у меня Теж. Мы же не будем лишать девочек их опоры и надежды на счастье?"

И мысль о том, что даже в самый пиковый, самый неуловимый момент, один из тех немногих в жизни, когда не думай, а хватай и держи, этот идиот Айвен начнет разводить политес и маяться фанабериями, настолько возмутила Бая, что он подскочил, и с воплем: "Да иди ты к своим девочкам!" ринулся прочь из каюты.

Пробежав несколько коридоров, Бай немного остыл. Однако возвращаться было рано — по-хорошему, надо было довести ситуацию до конца и заставить Айвена отправиться на поиски, чтоб проучить хорошенько, и Бай отправился бродить куда глаза глядят.

Как оказалось, глядели они в сторону кают-компании.

В небольшом помещении собрались пассажиры первого класса. Не успел Бай переступить порог, как его атаковала маленькая полненькая дама, восхищенно закатывавшая глаза и именовавшая его исключительно "господин барон". Дама желала экзотики и поэтому приклеилась к "барону Жоао" намертво. От нее не отставал смуглый господин неопределенного возраста (энергии на шестнадцать, морщин на восемьдесят), с выдающимся носом, жгучим взглядом и навечно ущемленным самолюбием. Стоило Баю лишь посмотреть в его сторону, господин Гочиа возмущался, шипел что-то насчет того, что не позволит всяким штафиркам думать о себе и нащупывал вокруг талии то ли кинжал, — зарезать обидчика, — то ли запасную почку.

Пассажирскую элиту дополняла компания пожилых (точнее — крайне пожилых) туристов с Солт-Виены и семейная пара — Шелли и Келли, как они, смеясь, представились. Выглядели они, на взгляд Бая, избалованного двухгодичным созерцанием Риш и прочих Драгоценностей, как две коровы.

— О, барон Жоао, — с придыханием чирикала полненькая миссис Данилёф. — Расскажите, расскажите нам о своих приключениях! Вы много путешествуете?

— Нет, мадам, — отвечал Бай. — Я домосед. — И улыбался, давая понять, что беззастенчиво лжет.

— Как у вас совести хватает грабить честных людей? — возопил Гочиа, стукнув бокалом о стол. Вино брызнуло на Шелли и Келли; одна облизнулась, вторая брезгливо смахнула капли с одежды.

Бай показательно удивился:

— Я? Кого-то граблю? Ой, — он извлёк из воздуха сверкнувшую золотистым пластиком кредитку, — я действительно кого-то ограбил. Это не ваше?

Гочиа выхватил свою собственность и зашипел на родном языке нечто агрессивное. Семейные дамочки захлопали в ладоши и потребовали повторить фокус; туристы хором поддержали. Бай потребовал новую нераспечатанную колоду, всем лучшего вина, или чем почтеннейшая публика изволит угощаться, и ради разнообразия надрался вдрызг в компании, а не в одиночку.

Хмурый сердитый Айвен отнес его в каюту. Шелли громким шепотом спросила жену, интересно, а телохранитель у барона действительно хранит тело, или только его транспортирует, Келли засмеялась, а Баю стало обидно за свою никчемную жизнь. Он попробовал порыдать у Айвена на плече, но тот ловко выскользнул, вложил в кольцо требовательных рук безответного медвежонка, и скрылся.

Ночью Баю приснилось, что глаза медвежонка горят ярко-красными точками. "Здравствуй, паранойя", — сказал он, перевернулся на другой бок и, несчастный пуще прежнего, снова уснул.

* * *