Лириумная пыль (сборник драбблов) (джен)

Примечания:

пов Хоук, прыгающий с третьего лица на первое.

Лицемерный ублюдок. Тот, что ищет подтверждение своей значимости, примеряя ореол света Создателя вместо короны принца, что ему, младшему сыну, никогда не светила. Прикрывается Андрасте, как щитом, лелея собственные амбиции.

Это так удобно, Себастьян, да? Хоук кажется, что она видит его насквозь.

Когда ты всего лишь третий, проведший всю свою жизнь в кутежах, тот, на кого махнули рукой все, упрятав в монастырь подальше от дворца, чтобы не сгорать от стыда каждый раз, когда ты попадаешься на глаза — наступает кризис личности. И веры. Во что ты на самом деле веришь, Себастьян?

Так хочется быть кем-то, правда? Избранным. Признанным. Не прятаться во тьме кабаков, а блистать в золотых отсветах высоких залов. Церковь не дворец, но по-своему красива. И власть Создателя выше власти любого из земных правителей. Он входит через парадный вход, чувствуя себя благословлённым, помазанным, больше не пробираясь черными ходами, как пробирался раньше в покои своих замужних любовниц. Себастьян носит церковные одежды, словно те — облачение королей. Он больше не прячется в тенях, стоит на свету статно и улыбается мягко и чуть снисходительно.

Среди знатных дам новая мода: вместо чаепития в своих поместьях посещать церковные песнопения. Монны, молодые и утратившие былую свежесть под гнетом времени, награжденные Создателем ликом нежным и приятным глазу и откровенно некрасивые, ищут общества нового брата церкви, чтобы приобщиться к свету. Они исповедуются, рассказывая о своих прегрешениях, облизывая губы, ведают, как опускались на колени, чтобы до основания захватить ртом член молодого и красивого мальчишки-слуги. Как заставляли собственных служанок вылизывать себя до скрипа. Склоняются ближе, чтобы никто, никто другой — не услышал. Шепчут в самое ухо, обжигая сбивчивым дыханием, сжимают его руки, в надежде быть ближе. Опускают взгляд в пол, будто бы им стыдно, на самом деле только и мечтая, чтобы он взял их здесь, задрал юбки и нагнул в почтительном поклоне Создателю. Но Себастьян лишь улыбается мягко и снисходительно, отпускает их грехи, говоря, что Создатель милостив. Особо согрешившим же он советует хлестать себя перед снов шелковым шнуром, выказывая всевышнему свое покаяние и смирение. И он знает, что они исполняют. И думают в эти моменты совсем не о Создателе, а о нем.

Себастьяну это льстит. Но все эти женские ужимки и заигрывания его больше не трогают. Он выше этого. Он вознёсся.

Себастьян варится в котле из самолюбования собственной святостью и непоколебимостью. Но кого ты обманываешь, Себастьян, ты никогда не мог сдержать своих порывов. Демоны в твоем сердце куда более хитры и искусны чем те, с которыми украдкой шепчется Мерриль. Благородство кровной мести или же желание почувствовать больше власти? И как не хочется марать собственные руки, ведь ты мнишь себя святым.

Хоук же за звонкую монету выпьет с самим архидемоном, что ей убийство тех, чьи руки и так в крови?

Певчий. Ты поешь так сладко и складно, что Бетани, будь она жива, наверняка бы не могла оторвать взгляда и заглядывала тебе в рот. Но Бетани умерла в Лотеринге, Создатель ее не спас, а слова Себастьяна кажутся Хоук насквозь лживыми.

Но ты ведь и правда, кажется, веришь, что несешь его волю и свет и поднимаешь меч во имя святого мщения, а не собственных амбиций.

Лицемерный ты ублюдок. Перестань врать хотя бы самому себе.