Я пристрелю тебя, шавка (гет)

Music:

Blood // Water (Acoustic) — grandson

Umberto Tozzi — Ti amo

Red — Already Over

* * *

Пара сидела в полной тишине не меньше двадцати минут. Каждый на своей кровати и каждый в своих мыслях. Вот только если Гандия размышлял о том, как быть в ситуации с ограблением в целом, то Найроби думала о мужчине напротив.

Она должна была уцепиться за что-то. Без разницы за что — начать разговор. Подобрать бы только тему… Всё, что она знала о нём, так это фамилия, имя и должность на работе. О себе она говорить не могла, да и погоду тоже не обсудишь.

Девушка в буквальном смысле зашла в тупик в собственных размышлениях. Ей было необходимо подцепить его, увлечь или, может, даже отвлечь. Время летело неумолимо. Просидеть почти три дня в заточении было явным перебором. Каждые три-четыре часа плавилось более тысячи килограммов золота, и именно это заставляло её совершать необдуманные ходы. Найроби не Профессор. Она не читает людей. Она может делать деньги, она умеет делать деньги первоклассного качества, но не продумывать сотни речей наперёд, предвидя ответы. Её сила скорее в духовности, нежели в большом уме.

— Какие планы после? — неуверенно начала Найроби; ей нужно было действовать.

— А что, хочешь на свидание пригласить? — с усмешкой переспросил мужчина.

— Просто спрашиваю, у нас не так уж много способов поразвлечься тут, знаешь ли.

— Не ты ли не так давно предлагала развлечься немного в ином плане?

— Ты вроде отказался от этой идеи, — хмыкнула Найроби, слегка разведя руками.

— Собираюсь устроить себе небольшой выходной, перед тем, как снова приступать к работе. Хотя, думаю, будет ещё немало судебной волокиты с дачей показаний.

— Ты на самом деле считаешь, что нас поймают? — она сделала вид, что ей смешно от этого предположения, хотя где-то внутри она уже и сама предвидела именно такой исход событий.

— Всю информацию, которая у меня была, я передал Тамайо, поэтому очень надеюсь, что они верно ею распорядятся.

— И чем же ты хочешь заняться в свой выходной?

— Не считая того, что планирую как следует отоспаться, пожалуй, стоит посетить бар и встретиться с друзьями, — он не был заинтересован в разговоре, но этот диалог в какой-то мере помогал немного расслабиться.

— У тебя есть друзья? — отчасти изумлённо спросила Найроби, радуясь, что начальник охраны идёт на контакт.

— А что, собственно говоря, в этом удивительного? У всех есть друзья, может, немного, может, это и вовсе один человек, но ведь есть, и мне просто хотелось бы моральной передышки.

— И этот друг женского пола? — заинтересованно продолжила девушка.

— Ревнуешь? — хохотнул Сесар, всё же переключая своё внимание на собеседницу.

— Безумно, как же я буду без своего личного доктора и такого заботливого мужчины? — иронично поддержала Найроби, решив, что настало время сменить тему.

Она понимала, что слишком личного он ей, скорее всего, не скажет, а если и скажет, то неправду. Поэтому девушка решила перейти на более отстранённые темы, которые действительно коротали время. Они говорили обо всём и ни о чём. Найроби зачем-то завела разговор о музыке, благодаря которому узнала, что у них есть кое-что общее в этом плане. А Гандия, к её огромному удивлению, продолжал поддерживать разговор, задавая такие же общие вопросы, и интересовался даже её детством.

Девушка была поражена, когда решила спросить, есть ли у Гандии сигареты, а тот без лишних раздумий кинул ей пачку. Он лишь отметил, что в её состоянии курить не самая лучшая затея, но Найроби парировала это любимой фразой: «Жить вредно, от этого умирают». Мужчина удивил и тем, что без запинки ответил, где конкретно они находятся. Периодически они поочерёдно поглядывали на экраны, где до определённого момента всё было вполне спокойно, но когда Найроби заметила Палермо, переодетого в форму, то слегка занервничала.

— Ты собираешься сдать меня полиции? — вдруг выдала она, понимая, что её время на исходе.

— Конечно нет, ты будешь жить тут до скончания веков, — Гандия сидел с закрытыми глазами и даже не потрудился их открыть, чтобы взглянуть на неё. Он приподнял подбородок вверх, словно разминает шею.

— Я серьёзно вообще-то, — нахмурилась девушка, меняя тон на более строгий.

— Думаешь, я буду тут тебе шутки шутить? — приоткрыв один глаз, он коротко посмотрел в сторону собеседницы.

— Иди к чёрту, Гандия, — фыркнула Найроби, отворачиваясь. — Я не могу тут остаться, и не собираюсь провести остаток жизни в тюрьме.

— Ты знала, на что шла, — он пожал плечами, на первый взгляд абсолютно равнодушно, но в голове его уже давно произошёл какой-то раскол, и он метался в своих мыслях, глядя на девушку перед собой. — Кажется, у них что-то намечается, — спокойно подчеркнул Гандия, тоже посмотрев на экран. — Не хочешь поделиться?

— Понятия не имею, что там происходит, — встревоженным голосом ответила девушка, уже не спуская глаз с изображений.

— Как вы собирались отсюда уходить?

— Я не знаю, — переведя взгляд на мужчину, она дала ясно понять, что действительно понятия не имеет, что будет дальше.

— Ты пошла на ограбление Национального Банка Испании, не зная, как будешь выбираться отсюда?

— План знал только Профессор, ну и Палермо, — как-то поникая с каждым словом отвечала девушка.

— Не понимаю я тебя, а ещё больше вашего Профессора. Чем он думал, когда брал на дело этого Палермо, как вы вообще можете ему доверять?

— Ограбление монетного двора прошло вполне успешно даже с компанией незнакомцев.

— Ты хочешь сказать, что вы не знали друг друга до этого?

— Это часть плана: никаких личных связей, чтобы можно было трезво мыслить.

— Как по мне, это полный дебилизм, эмоции всегда можно отодвинуть на задний план в таких ситуациях.

— Когда у тебя на руках умирает дорогой тебе человек, ты не можешь это отключить, а когда незнакомец, то через какое-то время ты даже не вспомнишь, как он выглядел.

— Может и так, — он пожал плечами, понимая, что в этом всё же есть толика здравого смысла. — Но если бы с вами не было Палермо, то ты бы не оказалась в этой ситуации, ведь именно он надоумил меня, как сбежать.

— Так уж вышло, что мы слишком поздно осознали, какая он мразь.

На какое-то время девушка задумалась о том, как могло бы всё измениться, если бы не Палермо. Даже будь на его месте Берлин, он не допустил бы и половины всего произошедшего. Это — одна из немного промашек Профессора, которая могла стоить команде слишком дорого.

— Я не хочу в тюрьму, — скорее для себя, нежели для кого-то ещё произнесла Найроби.

— Ты правда считаешь, что если выберешься отсюда, то они тебя примут?

— Что за херню ты несёшь? — девушка пустила раздражённый смешок, гадая о том, осознаёт ли Гандия абсурдность своих слов.

— Давай представим, — он сел поудобнее на кровати, сложив пальцы в замок и подперев ими подбородок, — что ты сейчас выходишь отсюда и идёшь к ним. И что ты тогда скажешь? Тебя просто выпустили?

— А почему мне надо что-то от них скрывать? — непонимающе уточняет Найроби, заинтересовавшись посылом.

— Всё просто. Ты отсутствуешь несколько дней. Ты находишься в руках убийцы, ну, как они думают. И вдруг возвращаешься, без ранений, синяков и с новой перевязкой.

Задумавшись, Найроби сначала сочла его слова полным бредом, но чем дольше размышляла об этом, тем больше понимала, что в этом и правда есть смысл.

— Они знают, что за ними наблюдают, они знают о том, что у нас есть связь с полицией, а тут ты вдруг возвращаешься — целая и невредимая. Лично я бы начал сомневаться в том, что ты не договорилась с копами о чём-то.

— Это полная херня, Токио никогда не подумает о таком, как и остальные, поэтому все твои предположения бессмысленны.

— Как скажешь, — Гандия поднял руки, как бы сдавая позиции. — Я сейчас задам один вопрос, ответ на который не уйдёт дальше этой комнаты, поэтому решай сама, говорить правду или нет.

— Ну давай, задавай.

Гандия точно знал, что он сделает после того, как услышит ответ, а ещё понимал, как поступит, если почувствует хоть долю подвоха. Ему бы очень хотелось подойти к Найроби, приложить палец ей на пульс, чтобы быть уверенным в этих словах, но он сдержал себя.

— Как считаешь, они собираются уходить из банка в ближайшее время?

Найроби замерла, глядя на мужчину около минуты, затем снова покосилась на мониторы. Она до последнего колебалась, пытаясь оценить для себя, можно ли доверять словам Сесара. Глубоко вздохнув, девушка посмотрела ему чётко в глаза, произнося тихое «да», которое оказалось таким беззвучным скорее от понимания, что она вот-вот окажется за решёткой, чем от не недоверия.

Усмехнувшись наивности своей собеседницы, Гандия поднялся с места и вышел из комнаты. Найроби же обомлела, осознавая, что возможно всё, что они поставили на кон, было с треском проёбано. И её доверие в том числе.

Не прошло и минуты, как Сесар вернулся, и только тогда она более-менее отошла от своего негодования, ведь скорее всего никто другой бы на её месте так не прокололся. Мужчина подошёл к столу, поднимая телефонную трубку и набирая какой-то номер.

Пытаясь хоть как-то выйти из положения, которое сама создала, девушка встала с кровати, действуя как можно тише. Под довольно громкий голос Гандии и его короткие «да», «нет», она смогла к нему подойти. И если сначала Найроби хотела ударить его, то теперь её замысел изменил замеченный на поясе пистолет, который она выхватила настолько быстро, насколько это было возможно.

Сесар среагировал почти моментально, хватая девушку за запястье, чтобы отобрать пистолет, но она успела нажать на спусковой крючок, выстрелив прямо в пол. Резко разжав ладони, он сделал шаг назад и упёрся в стол.

— Ты не выстрелишь, — с улыбкой сказал Гандия, вновь пытаясь сократить расстояние.

— А ты проверь, — с нажимом ответила Найроби, поднимая ствол на уровень лица мужчины.

— Тогда стреляй, — равнодушно сказал он, начиная движение, но девушка подалась назад, выстреливая в один из мониторов рядом с его головой, и всё-таки заставила мужчину замереть.

— Всегда страдаю от своей доверчивости, — она дёрнула пистолетом в сторону кровати, указывая Гандие, куда ему надо идти.

— Вот только ты не знаешь, о чём я говорил, — он пожал плечами, становясь значительно серьёзнее.

— Догадаться не проблема, — сделав ещё несколько шагов назад, Найроби взяла наручники со своей кровати и кинула их Гандие. — Пристёгивай и ключ сюда кинь, — она показала на пол, понимая, что дистанцию с этим человеком лучше не сокращать.

Бросив ключ из кармана, Гандия приковал себя к металлической трубе, внимательно глядя в глаза напротив. Найроби же поспешила к двери, пристально следя за мужчиной.

— Эй, фальшивомонетчица, смотри не просри свой единственный шанс на побег, ведь я выберусь отсюда, поэтому беги как можно быстрее, — выдал он с лёгкой улыбкой на губах, когда Найроби открывала дверь.

Она попыталась закрыть её с другой стороны, но с досадой обнаружила, что там нет никакой замочной скважины — лишь сканер отпечатков. Выругавшись, она решила не терять времени. Найроби пошла по узкому и довольно тёмному коридору, пока не заметила лестницу вверх. Поднявшись, девушка обомлела, когда увидела ещё один сканер, боясь, что дверь иначе будет не открыть, но уже через секунду заметила тонкую полоску света, которая говорила о том, что проход открыт.

Резко обернувшись назад, Найроби посмотрела в темноту, а, точнее, на другую дверь, и замерла в осознании того, что всё это время, когда они были в том бункере, этот проход просто не мог быть открытым. Складывая в уме все части этой нехитрой задачки, она довольно быстро сделала выводы, в душе ликуя, что не пристрелила Сесара.

* * *

— Токио, переодевайся, у нас нет времени на посиделки, — голос Палермо бесит с каждой секундой всё больше, она мечтает всадить в его тупой чердак пулю, а, может, и целых две. Хотя, не отказалась бы и весь магазин проредить ему меж глаз.

Девушка даже не думает сдвигаться с места и спокойно сидит в библиотечном кресле, отводя подборок в сторону плеча и медленно закрывая глаза. Под веками всплывают яркие картинки разнесённых вдребезги мозгов ублюдка перед ней, который ещё не заебался ей вторить, что пора сворачивать удочки.

— Повторю в последний раз: без Найроби я никуда не пойду, даже не подумаю, — на выдохе выдаёт Токио, когда в комнату входят Денвер и Стокгольм, полностью переодетые в военную форму.

Брюнетка оценивающе смотрит на друзей и видит, что, кажется, почти все сейчас против неё. Только Хельсинки стоит как столб, погружённый в свои мысли, и Токио хочется верить, что он не решается с тем, чтобы бросить подругу на произвол судьбы.

— Ты, блять, нас всех уроешь! — Палермо буквально подлетает к девушке и хватает её за локоть, поднимая на ноги.

— Достаточно! — с другой стороны подходит Стокгольм, и она уже готова сказать свою очередную слащаво-подбадривающую речь, но одного взгляда Токио на неё вполне достаточно, чтобы она даже думать об этом перестала.

— Ты, сука тупая, когда до твоего крошечного мозга дойдёт, что если мы не уберёмся отсюда в ближайшее время, то нас всех повяжут!

Сжав челюсти, Токио еле сдерживается, чтобы не схватить ствол — лишь бы навсегда заткнуть пасть этого ублюдка. Ей, наверное, никогда не понять, почему и для чего Профессор назначил его главным.

— Ты даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь найти её! Очень советую: оборачивайся по крайней мере пять раз за каждый шаг, который ступаешь, иначе можешь пропустить тот момент, когда твою морду размозжит крупнокалиберка.

Когда в библиотеку возвращаются Рио и Богота, успевшие избавиться от своих комбинезонов, а Хельсинки тяжело вздыхает, замечая их, Токио понимает, что проиграла, только она не готова признавать этого факта.

— Неужели вам всем настолько плевать на неё? Мы, — она сделала несколько быстрых шагов, пересекая довольно большое помещение, — пришли за тобой! Все! — девушка тычет пальцем в грудь бывшего, желая свернуть ему шею на месте. — Рискнули своими жизнями, а ты, выползая из дерьма, решил потопить ту, которая рискнула ради тебя всем?

Рио просто нечего ответить, он отводит взгляд от бессилия. Ему никогда не победить Токио.

— А ты, Богота? — она поворачивается на мужчину, который долгое время смотрел на полки книг. — Разве она тебе не нравится? И ты готов оставить Найроби в лапах у этого урода и просто уйти?

— Токио… — на плечо девушки легла крупная рука Хельсинки, который смотрел на неё, словно виноватый. — Мы сделали всё, что было в наших силах. Пора признать, что мы не сможем уйти с ней, — мужчина говорил тише и тише, почти шепча последние слова.

— Какие же вы суки и как же я жалею, что не я на месте Найроби, — сделав шаги, чтобы отойти от всей команды, она пустила короткий смешок, чувствуя, как по щеке потекла слеза. Токио развела руками, поднимая их как можно выше, а потом обессилено расслабила. — Я мечтаю быть на её месте, чтобы не знать, какие вы твари. Чтобы думать до последней секунды, что в этом мире есть люди, которым я не безразлична.

Опустившись на колени, она закусила губу почти до крови, прикрывая лицо ладонями.

— И я очень рада, что в моей жизни есть такие люди.

Токио дёргается от знакомого голоса, оборачиваясь к двери. Оборачиваются все. Вот только никто не двигается. В эту секунду, пожалуй, каждый, кроме Палермо, сгорел изнутри со стыда. Кроме Палермо и Токио.

На непослушных ногах она делает пару шагов в сторону подруги, а затем ускоряется, переходя на бег, но останавливается, приблизившись почти вплотную к Найроби, замечая, что та держится за рану.

Ещё совсем крошечный шаг, и Токио прикладывает ладони к её лицу, проводя большими пальцами по скулам. А потом со всей нежностью обнимает, задыхаясь от слёз счастья. Счастья, которое словно бальзам обливает её израненную душу, принося покой и умиротворение.

И лишь спустя несколько минут к Найроби подходит Хельсинки, прикрывая рот ладонью, чтобы не было видно дурновато-странной улыбки, которую он не в силах спрятать.

Стокгольм, не желая оставаться в стороне, приближается к девушкам и так же обнимает Найроби, шепча что-то вроде нелепого «прости», но подруге этого не надо. Ей не нужны никакие слова, она и сама всё прекрасно слышала. Пусть и медленно, но она дошла до библиотеки, переводя дух за дверью, когда услышала крик Токио.

И как бы это ни было странно, но Найроби даже не злится. Возможно, окажись она по другую сторону баррикады, то поступила бы, как и остальные, а, может, и поддержала бы позицию Токио, — сейчас она этого уже не узнает. Сейчас единственное, чего она хочет больше всего, так это выбраться отсюда… наверное.

— Может, мы уже свалим из этого треклятого банка и предадимся семейным объятиям попозже? — довольно громко говорит Найроби с улыбкой и слезами радости на глазах.

От её голоса комната словно приходит в движение. В этом плане каждый знает, что ему нужно сделать. Каждый занят только своим делом, ну, а у неё пока есть немного времени, чтобы наконец избавиться от комбинезона, который едва ли не стал её погребальным нарядом.

— Как ты выбралась и где была? — голос замершего Палермо, который даже не шелохнулся, раздался как гром среди ясного неба.

— В бункере, в кабинете управляющего. Там есть секретная дверь, — немного задрав подбородок, начала Найроби. — Я вырубила его и приковала наручниками, поэтому у нас есть немного времени.

Она искренне надеялась, что никаких вопросов больше не последует, ведь просто не знала, что на них отвечать. А в глазах Палермо читалось только одно — недоверие. Сесар был прав, он был чертовски прав.

* * *

За какие-то жалкие двадцать минут банда Дали собрала всё, что было необходимо скрыть от глаз полиции, и готовилась уходить. Найроби даже не волновало, для чего они всё это делают, зачем снова переодеваются в форму и как они должны отсюда выбраться. По отрывкам разговора Боготы и Денвера она поняла лишь то, что они будут штурмовать Национальный Банк Испании, чтобы… поймать себя. Вот только никто не догадается, кто скрывается за шлемами и балаклавами. Затеряться в толпе военных не проблема, проблема выйти из неё не замеченными, но тут их помощью будут «фанаты», смиренно дожидающиеся их из банка.

И помоги Господь тем патрульным, которые будут пытаться сдержать толпу людей от огромной суммы денег, посыпавшейся из окон банка.

За то время, пока Найроби отсутствовала, а Гандия оказался не в состоянии продолжать вылазки из бункера, Рио успел восстановить видеосвязь с Профессором, поэтому у них были глаза, когда они сами оказались скрытыми за быстро возводимыми стенами, из которых они успели соорудить подлинник банка Испании. Ни один из военных не отличит сдвинувшуюся стену в одном из кабинетов от настоящей, а всех заложников, в том числе и управляющего, эвакуируют в первую очередь.

— Как ты себя чувствуешь? — Токио шла рядом с Найроби, направляясь в место их укрытия.

Собираясь с духом, Найроби не переставала думать о том, как ей сейчас прийдётся поднимать трёх с половиной килограммовую М16 на уровень глаз, ровно и быстро передвигаться и делать вид, что у неё вовсе не отрезали кусок лёгкого несколько дней назад.

— Порядок, — вымученно улыбнувшись, она посмотрела на подругу, которая сразу поняла, что нихуя не «порядок», и невольно напряглась.

— Мне нужно запустить вентиляторы в конце коридора, заходи пока за стену, Профессор даст сигнал.

Выскочив из кабинета, Токио поспешила к окну, а Найроби замерла на месте, пытаясь разобраться с чёртовой балаклавой в трясущихся руках. И стоило ей услышать приближающиеся шаги, как она обернулась, замечая подругу в дверном проёме. Та застыла.

Токио остановилась в одну секунду. Резко. Даже осознать до конца не успела, что увидела, а ноги словно приросли к полу. В наушнике слышался голос Профессора, который повторял, что все должны быть на своих местах.

Едва пошевелив рукой, Токио замерла от внимательного взгляда, который словно насмехался над ней, вот только ствол, направленный ей чётко в лоб, не позволял засмеяться в ответ. Гандия стоял в метре от неё с вытянутой рукой, и, когда заметил попытку девушки добраться до оружия, слегка наклонил голову в одну сторону, нагоняя немного жути.

— Токио, в чём дело?

Не понимая, что происходит, и почему подруга замерла, Найроби всё же пошла к выходу из кабинета, но едва показалась из-за двери, как в момент растерялась.

«Его тут не должно быть», — промчалось в её голове. Обе девушки замерли. Звуки протестующих на улице, которые прорывались через ограждения к деньгам, крики полицейских, сирены и вертолёты: всё это отошло куда-то на задний план. Куда-то, где никого это уже не волновало.

М16 Найроби оставила на бухгалтерском столе и сейчас стояла, глядя туда, и не знала, что делать.

Если бы захотела, то Найроби, наверное, смогла бы услышать, как в голове Токио с бешеной скоростью вращаются шестерёнки, пытаясь придумать и реализовать хоть какой-нибудь план. Вот только он бы точно не понравился Агате; она ещё даже не успела это обмыслить, но заранее осознавала: любой исход — хуйня.

Гандия смотрел только на Токио, в её тёмно-карие глаза, не сводил взора только с них, и понимал, что стоит отвлечься — и он заплатит за это ценой своей жизни.

Как только ему удалось избавиться от наручников, он, не колеблясь, пошёл вслед за Найроби, отдавая себе отчёт в том, что не сильно-то и спешит. Он не понимал, зачем вообще вышел оттуда, ведь если бы хотел оставить всё как есть, то не открыл бы дверь. Не сделал бы вид, что позвонил кому-то, не дал бы ей взять пистолет. Но именно это оказалось оплатой за правду, которую она доверила ему. Абсолютно чужому человеку. Тому, кому бы он в жизни не доверил даже своё имя. Имя, которое теперь набатом звучало в его ушах.

— Какого чёрта… — из-за угла появился Денвер, который не сразу увидел Гандию, и это заставило последнего напрячься ещё сильнее, особенно когда парень наставил на него пушку.

— Денвер, стой! — Найроби выставила руку в его сторону, всеми силами давая понять, что не стоит совершать никаких действий.

— Я просто прострелю ему череп, он даже дёрнуться не успеет! — он был настолько уверен в своём превосходстве и умении стрелять, что едва ли не начал целиться, но передумал в ту же секунду, когда Гандия неожиданно для всех скинул предохранитель.

Больше всего на свете Найроби хотелось повернуть время вспять, предвидеть этот момент. Избежать его. Она не знала, как поступить в этой ситуации, и понятия не имела, что происходит в голове у Сесара.

Мужчина же до последнего момента решался на то, чего, возможно, никогда себе не простит, но в то же время понимал, что иного выбора просто нет. И если не сейчас, то потом будет поздно. Он мог бы простоять так вечность, взвешивать все «за» и «против», если бы как гром среди ясного неба не зазвучала сирена банка, говорящая о том, что входная дверь была открыта с внешней стороны.

— Ей-Богу, ещё миллиметр движения, и я стреляю, — прорычал Денвер, стоило Гандие оторвать ногу от коврового покрытия.

— Стрелок, смотри свою подругу не зацепи, — спокойно ответил Сесар, всё же делая шаг вперёд, а затем ещё один, пока не упёрся стволом прямо в лоб Токио, которая по мере его приближения опускала веки.

Найроби была готова наброситься на Гандию до того, как он сделал шаг. Она видела по его взгляду, что он хочет спустить пулю в лоб подруги и определённо была не готова к такому.

Спокойно выдохнув, Токио всё же открыла глаза, лишь сейчас обращая внимание на сигнализацию. До третьего этажа отряд доберётся не раньше, чем через пять минут и, можно даже сказать, что у них ещё вагон времени, вот только они словно в каком-то вакууме, где время перестало течь, и конца этой ситуации просто не видно, если только…

Токио теряется, когда пистолет повисает на указательном пальце Гандии и она даже уже медленно поднимает руку к своему, но замирает, когда мужчина делает шаг в сторону от неё.

Найроби на выдохе слегка опускает веки, но тут же широко открывает глаза, чувствуя, что горячая ладонь ложится ей на щёку. Она поднимает взгляд, чтобы увидеть его, но Сесар подаётся вперёд и целует её. Ладонь постепенно смещается на затылок, а когда мужчина уже хочет оторвать губы, то Найроби, собрав все силы, слегка тянется за ним, цепляясь пальцами за его рубашку у ремня.

Буквально три секунды, они замирают на считанные секунды, глядя друг на друга, но этого оказывается слишком много, чтобы утонуть.

Обоим. Окончательно.

И вроде каждый из присутствующих уже слышит топот приближающихся солдат, но никто не спешит уходить. Им надо выйти из этого вакуума, снова вернуться в реальный мир, чтобы до конца осознать произошедшее.

Гандия поднимает голову, прижимаясь губами ко лбу Найроби, а затем делает шаг назад. Взгляд мужчины быстро скользит по её фигуре, затем цепляется за руку Токио на пистолете, за М16 у Денвера. Ещё один шаг назад.

— Идите, — он ненавидит себя за эти слова. Во всех смыслах. Искренне ненавидит.

И быстро удаляется по коридору в сторону лестницы, откуда вот-вот появится полиция и военные.

Она ненавидит себя в этот момент, больше всего на свете. Проклинает себя. Проклинает свою сраную любовь, привязанность, которая ей совершенно не нужна. Это не самый лучший атрибут во взаимодействии с теми… кого никогда больше не увидишь.

Любовь — вообще не то слово, которому есть место в подобной ситуации. Поэтому она просто запихивает себе в глотку речи, которые кидала Берлину, о том, что быть с заложниками неправильно. Резко понимает Монику и Денвера, а только потом снова начинает дышать.

— Уходим, — звучит голос Токио, как сквозь толщу льда.

Она, словно не верит в то, что сейчас произошло. Она отказывается верить в то, что это ограбление закончилось.

Она натягивает балаклаву, словно онемевшими руками подхватывает винтовку, заходя в стену, через небольшой и довольно неприметный проход.

Она всегда шла вперёд, не глядя ни на что. И сейчас пойдёт.

Нет смысла смотреть, даже оборачиваться. Это не даст ничего, кроме противных воспоминаний, которые просто не дают спать по ночам.