Ночные кошмары (джен)

Дорога на Расколотую гору, у подножия которой долийцы обустроили свой лагерь, навевала воспоминания: кажется, что только вчера Хоук в компании Варрика с Карвером и совершенно смущенной их присутствием Мерриль поднималась к эльфийскому алтарю, чтобы выполнить данное еще на родной земле обещание. Тогда еще не утихла боль утраты после смерти Бетани, Карвер же пытался доказать непонятно что непонятно кому: лез на рожон, разрубал на кусочки врагов, подошедших слишком близко к Мариан, хотя она и сама была способна снести острием посоха пару голов, а после — скалился, будто одичавший пес, и бросал небрежно, что без него она бы давно стала пеплом, развеянным над морем. Не стало Бетани три года назад, теперь же и Карвера рядом нет, но он хотя бы жив: недавно прислал весточку ей да матери, два запечатанных письма. Писал об Ордене, о быте, о первых заданиях да вылазках, и чувствовала Мариан в этих строчках, написанных твердой, недрогнувшей рукой, что брат наконец успокоился, найдя свое место в этом мире.

Обиженный голос Изабелы вырвал Хоук из воспоминаний.

— Зануда? — фыркнула Мариан. — Дорогая моя пиратка, я всего лишь беспокоюсь о том, чтобы все было безопасно. Потерять тебя — невосполнимая утрата для нашей небольшой компании.

С Изабелой было легко. Они не вели задушевных разговоров и не лезли друг другу в душу, будто бы заключили обоюдное соглашение прятаться за маской шута. Каждая из них знала, что шутовство — лишь способ спрятаться от боли. Каждая видела дальше и глубже этой маски, но не спешила облекать в слова. Лишь изредка, обернутые в вымученный смех, проскальзывали отрывки фраз о том, о чем болело сердце.

Вот и сейчас Изабела ходила по краю, нутром чувствуя, что Мариан небезразлична к одному вечно хмурому эльфу. С Фенрисом было сложно: все ее шутки, которыми она привычно сыпала с остальными сопартийцами в разговорах, отскакивали от него, словно стрелы от прочной брони. С Фенрисом приходилось говорить о том, о чем она предпочитала молчать. Эльф, будто нарочно, вытаскивал на поверхность всю глубоко схороненную боль и тоску: по родной земле, по отцу, по сестре. И Мариан говорила, с каждым упавшим между ними словом становясь все ближе. Это пугало. Но притягивало — больше.

Изабела же, глядя на них, забавлялась и будто бы ждала взрыва: когда же, когда? Первым не выдержал Фенрис, схватил пиратку за локоть, хорошенько встряхнув, и зашипел ей на ухо. Изабела же продолжала смеяться и, кажется, даже попыталась вывернуться и лизнуть Фенриса в щеку. Это было слишком и Хоук уже приготовилась выдать очередную остроту, пока сердце ныло в груди, но не успела даже открыть рот. Все произошло быстро: метнувшийся к ней Фенрис, вытаскивающий из-за спины тяжелый двуручный меч, паучий визг (разве пауки умеют визжать?) и черное мохнатое туловище, разрубленное на две половины. Если бы это был Карвер, в очередной раз убивший врага у нее за спиной, Мариан бы прошипела, мол, и сама могла справиться. Но Фенрис, в Фенрисе же не было показной бравады, смотрел он на нее всегда серьезно и с непонятной потаенной грустью на дне травянисто-зеленых глаз. Поэтому Хоук ничего не сказала, кивнула только и посмотрела долго, не отводя глаз, с благодарностью во взгляде.

Эльфы встречали их настороженно, но слова против никто не произнес, только глазели: на обнаженные бедра Изабелы да на лириумные узоры Фенриса. Арианни же сразу бросилась к одной из палаток: там лежал и видел демонские сны Фейнриэль, — сразу поняла Хоук.

К Маретари, тут же принявшейся раздавать указания, подбежала тонкая рыжеволосая эльфийка и, получив задание, поспешила скрыться в глубине лагеря.

— Это моя первая, она поможет с проведением ритуала, — пояснила Хранительница, а Хоук задержала дыхание. Все же правильно она поступила, не взяв Мерриль с собой: Мариан не хотела даже представлять, что сейчас бы почувствовала Мерриль. Оказаться отрезанной от собственной семьи, «добровольно» изгнанной долийкой. Иногда Мариан думала, что на самом деле долийцы ничем не отличаются от людей: люди ненавидели всех, кто был не похож на них так же, как эльфы презирали прочих за форму ушей и иные взгляды.

Городских же эльфов они ставили, кажется, даже ниже шемленов в своем отношении, не признавая их теми, кем они являлись: эльфами.

— Ложитесь, — кивнула Маретари на разложенные спальники.

— Спать под звездами, всегда мечтала! — тут же сострила Изабела, устраиваясь на матраце так, чтобы молодым эльфам было видно ее округлое смуглое бедро. Кто-то из стоящих чуть в отдалении эльфов сплюнул что-то на эльфийском и поспешил отвернуться, пока краска не залила его выведенное валласлином лицо. Пока они устраивались, успела вернуться новая Первая клана, неся в руках дымящийся кувшин.

— Что это? Лисий яд? О-ох, мать твою, Хоук, оно воняет, как портки ушедшего в плавание пирата! — снова не удержалась пиратка, но Хоук ее недослушала, переключив свое внимание на Фенриса, который расположился рядом. Он тронул ее за плечо рукой, закованной в латную перчатку, и спросил:

— Я правильно понимаю, что мальчик может стать одержимым? Что ты тогда собираешься делать, Хоук? Или если...

Он недоговорил. Мариан собралась было ответить, но Фенрис мотнул головой и бросил:

— Забудь.

Хоук знала, что его гложет: магия. Он ненавидел ее, боялся, как огня. Боялся, но почему-то каждый раз, когда Хоук просила, шел за ней. Магессой. Хмурился, но сидел покорно здесь, ожидая ритуала, который перенесет их сознание в тень.

Мариан выпила предложенное им зелье, и, не удержавшись, поддавшись порыву, сплела свои пальцы с его.

— Мы справимся, Фенрис.