Никогда не звучавшее имя (гет)

— Арья, мой господин, позволь задать тебе вопрос о том, что случилось сегодня, — решилась я.

Он кивнул и не в первый уже раз подхватил меня, не дав оступиться. Я блаженствовала: привыкнув, что звон украшений сопровождает любое моё движение, сейчас я впервые провела столько времени без них, и непривычное беззвучье и лёгкость в теле были таковы, словно я сплю, вижу сны и летаю во сне. Споткнуться или сделать неверный шаг в этом состоянии было восхитительно: во-первых, это снова и снова подтверждало, что сон мой — наяву, во-вторых, твёрдая и сухая ладонь Арджуны сильнее перехватывала мою кисть или соскальзывала на запястье, а при случае он и второй рукой поддерживал меня за талию. Про себя я возблагодарила владыку тваштри за то, что он создал лесную землю столь неровной и неудобной для ходьбы.

— Скажи, почему тот сын возницы, тот необычный раджа…

— Карна, — тепло улыбнулся он. Его лицо говорило, что сейчас он любит весь мир и Карну в придачу.

— Почему тот Карна не захотел завоевать невесту для себя, почему вышел ради Суйодханы?

О, не было в трёх мирах человека, который меньше Карны интересовал бы меня в ту минуту, и не было слов, чтобы передать, до какой степени безразличны мне причины его поступков. Я задала этот вопрос только потому, что действия Карны были наиболее непонятны для меня из всего, что не касалось Пандавов. А всем вопросам о Пандавах следовало пока оставаться без ответа! Конечно, на самом деле я жаждала расспросить Арджуну не о Карне вовсе: мне не терпелось выяснить, куда мы направляемся, в каких отношениях моя новая семья со своим родным Хастинапуром, продолжат ли они скрываться после случившейся громкой истории… бесконечно много вопросов, и все я признала негодными. Арджуна совсем не знает меня, нужно время, чтобы он убедился в моей безоглядной преданности, чтобы доверился мне как жене и другу — для начала мне первой следует ввериться ему.

— Поклявшийся в вечной дружбе Суйодхане, Карна во всяком деле служит и уступает ему, — насмешливым речитативом пропел Арджуна. — Даже не уверен — должен ли наш Суйодхана вызывать такие сильные чувства?

— Суйодхана праздник едва не превратил в сражение…

— Суйодхана смеялся над своей неудачей, но близко к сердцу принял обиду друга, — ответил Арджуна, становясь серьёзнее.

— Для царя не самый обычный выбор, — признала я. Каждое его слово, как короткая вспышка, чуть иначе освещало происшедшее.

— Дай угадаю: тебе совершенно неизвестна история сына суты? — поднял бровь Арджуна. — Она, пожалуй, длиннее, чем тропинка под нашими ногами. А коротко скажу одно: Карна стоит царства. И половина Индии — не переплата за руку лучника, владеющего оружием с таким искусством. Есть у него даже сторонники, которые ставят его наравне со мной! На словах, а до дела у нас с Карной никак не дойдёт, вот и сегодня не случилось.

— Всё это арья говорит о сыне возницы? — на всякий случай переспросила я.

— Что такого? Я всегда считал: тем, кто везёт нас в бой или вывозит с поля, храбрости и умения требуется ещё и побольше, чем воину. Васудэва Кришна берётся за вожжи моей колесницы, и это его… не принижает. — На последнем слове он упёрся коленом в землю и напряжённой рукой придержал передо мною свесь лиан, не дававших пройти.

— И, выходит, от своего друга Суйодхана пожелал… — продолжила я, обращаясь к листве.

— О, нет, вот уж нет! — Арджуна выбрался из зелёной путаницы с сухим листком над ухом. — Если бы ты не вмешалась, запрещая Карне стрелять, мы услышали бы Суйодхану — трудно было не заметить, как его подбросило на месте! Карна для него митра, истинный друг, но столь чрезмерного одолжения наследник Куру и от лучшего друга не стерпит. Ещё миг, и Суйодхана сам остановил бы Карну.

Арджуна вроде бы хвалил Карну, но приходилось признать: я ошиблась, избирая предмет для беседы. И я передумала спрашивать, была ли моя судьба сегодня в опасности, сумел бы Карна, по мнению Арджуны, тоже попасть пятью стрелами в глаз рыбы. Карна с Арджуной соперники по луку, спор их не разрешён — а раз так, вовсе незачем жене Арджуны любопытствовать о том, с кем Арджуну норовят сравнивать, и лишний раз повторять его имя.

— Супруг мой больше других увидел и понял в нашей Кампилье, — вслух заметила я.

— Не я один — Карна тоже из понятливых. Он точно узнал меня, если не в лицо, то по руке, по стрельбе. — Арджуна прервался, чтобы помочь мне преодолеть трухлявый ствол поперёк дороги, подхватил, приподнял и поставил с такой лёгкостью, словно я — та самая пылинка в солнечном луче, вес которой вычисляют наши философы. И посетовал жалобно:

— Но владыка Анги не был сегодня щедр к бедному брахмачари: не одарил меня ни стрелами, ни колкостями, которые у Карны летают дальше стрел!

Мы залились счастливым смехом сообщников и вдруг обнаружили, что Юдхиштхира, старший, в одиночестве поджидает нас впереди, отступив с пути. Когда мы с ним поравнялись, Арджуна выпустил мою руку и шагнул к брату. Тот приобнял его за плечи, приблизил губы к уху и начал негромко что-то ему внушать — до меня долетело «наедине» и «доброе имя». Так я впервые увидела, в каком тесном сближении все они всегда находились. Не знаю никакой другой семьи, где так ценили бы родственные объятия и дружеские прикосновения. Временами, позже, когда я смотрела уже на всех пятерых, они напоминали мне выводок молодых тигров, бок о бок нежащихся в тени. Любой из близнецов мог прислониться виском к руке Арджуны просто потому, что оказался рядом с ним, Арджуна в свою очередь мог склонить голову на плечо Юдхиштхиры или упереться лбом в его руку, а Бхимасена при каждом удобном случае сгребал как можно больше братьев в охапку.

Арджуна ответил, расхохотался, ужасно непочтительно стиснул в объятиях и тут же выпустил Юдхиштхиру, оставив его ошеломлённым, а меня поманил за собой. И за следующим поворотом я увидела крытую тростником хижину, обветшавшую, зато достаточно просторную, чтобы в ней заночевал десяток человек. У одной из стен громоздилось гораздо больше глиняной посуды, чем требуется самому многочисленному семейству. Остальные братья уже ждали нас у входа, а дымок и рдеющий отблеск говорили о том, что внутри разведён огонь. Запах цветов и благовоний, а не еды, красноречиво пророчествовал: мы все останемся без ужина, зато взысканные милостью того из богов, в чью честь в стенах хижины совершается ритуал, домашняя пуджа. Это и есть пристанище Арджуны и его семьи? Я вздохнула полной грудью: я и вправду могла бы следовать за Арджуной бесконечно, но сейчас будет что-то ещё лучше совместного путешествия. Есть мне не хотелось, моё тело сжигало себя, свои собственные запасы, всё пело и дрожало во мне.

Пока мы шли ко входу этой приземистой, ничем не примечательной постройки, откуда-то из кустов на нас огрызнулась собака. Не показываясь нам, несколько раз отрывисто пролаяла: бхаса! бхаса! — и взвыла. Я успела подумать с досадой, что вот, мол, бестолковая псина: хижина стоит не посреди деревни, а в лесу, собака зачем-то забрела в глушь, не подходит к людям и при этом выдаёт себя, скуля и тявкая. Но когда мой взгляд вернулся к лицу Арджуны, я поняла, что с невидимой собакой что-то неладно. Всего на миг губы Арджуны превратились в прямую линию, а лицо замкнулось.