Темные времена. Их Любовь (гет)

* * *

Роаланна

Утро было отвратительно, меня разбудила министерская сова. Отчет, будь он не ладен, опись взятого имущества, удравшие контрабандисты и Старик, который сожрет меня живьем. Я собиралась, как тайфун, к счастью, в доме все как всегда были очень заняты. Рабастан еще дрых, Алисия собиралась на очередной конгресс в Прагу, кажется, по темным свиткам, а Рэндольф недовольно бурчал из-за свежего номера Придиры. Он, кажется, дуется на меня из-за Рабастана, так воспитывал бы своего щенка сам!

Я проверила крепость замков, велела Подлизе покормить оборотня и присмотреть, чтобы он не самоубился и не шумел.

Весь день я посылала сов, ища ориентировки и какие-то зацепки. Такая зверюга просто не могла пройти мимо авроров. Но факт — его никто не знал. Значит, никакой награды за него не будет. Уизли кинется защищать маленькую собачонку, прямых улик против него нет, показания контрабандистов и слушать не будут. А вот спросить меня, чего это я его не сдала, вполне спросят. Тварь становилась обузой. Я могла спрятать его. Так, как сделала это тогда, во Франции. Но я поклялась, что это более никогда не возьмет верх надо мной. И никогда я не буду действовать эмоцией.

Вечером я дождалась, пока Рэндольф уволочет хныкающего Рабастана на очередной прием, и аппарировала в пристройку. Я хотела понять, что мне делать с моим странным гостем. В пристройке был чудовищный кавардак: все перевернуто, разбито, сломано — и посреди всего этого Подлиза ставила на сломанную столешницу ужин. Он был там — сидел и смотрел, скрестив руки. Увидев меня, он подобрался и угрюмо глянул исподлобья.

— Ты славно порезвился, гость. Тебе понравилось?

Молчание было мне ответом. Я подобралась, чувствуя, как кровь разгоняет древнюю фамильную магию, страшную, как тьма марианской впадины. «Дай мне только один повод — и ты труп», решила я.

— Не стоит кидаться на меня. Сейчас не полнолуние, ты не оборачиваешься, и у тебя нет палочки. Из этого помещения без моей на то доброй воли выйти нельзя, и Подлиза поднимет шум раньше, чем ты успеешь ее схватить. Давай поговорим.

Он поднял на меня глаза. Сумасшедшие, опасные и такие живые. Сладкая дрожь прошла по телу, заворачиваясь внизу живота горячим узлом. Я смотрела на него, гадая, что же он сделает — кинется? И, милосердный Слизерин, только дай мне повод, я убью тебя, мой блохастый друг.

— Хорошо.

Я не поверила своим ушам. Три взмаха палочки привели в порядок помещение, и мой гость оказался на диване, порядком его утомившем, а я села в бабулино кресло. С детства оно придавало мне уверенности и силы. В нем я объявила, что ушла из колдомедиков, отцу. В нем я рассказала Рэндольфу, что теперь я аврор. В нем мне следовало понять того, кого явно не пытался понять абсолютно никто.

— Я не убью тебя и даже не потащу в министерство.

Недоверчивый взгляд и сардоническая усмешка. Я бы тоже себе не поверила. Чертов оборотень, ему шла даже она. Усилием воли подавив дрожь, я продолжила.

— Меня зовут Роаланна Лестрейндж. Я верну тебе одежду и палку. Твоя задача исчезнуть отсюда до рассвета и более никогда не появляться. Увижу еще раз — ты труп, ясно?

Он смотрел на меня так долго, что я, признаться, напряглась. Ну же, коврик ты мохнатый, кинься на меня — решим дурацкую ситуацию, и мне не придется ничего скрывать еще раз. Одного вполне достаточно. Он медленно с усилием кивает. Я делаю знак Подлизе. Он кладет рядом с ним сверток с одеждой, и, оставляя на столе еду, мы аппарируем ко мне. Его палочка лежит внутри свертка одежды. Тройной ключ снят.

Я долго сижу над свитками и думаю, что же я наделала?

* * *

Фенрир

Пробуждение было отвратительным. Всё тело болело от вчерашних ожогов, свежие шрамы чесались, да ещё и подташнивало. Я с отвращением посмотрел на оставленный мне завтрак: тосты, варёные яйца, каша, ещё какая-то еда, явно приготовленная тем домовым эльфом. В домах, где рядом с едой ставят миску с водой для умывания рук, а яйца пихают в специальные подставки, хозяева сами на кухне не топчутся.

Пересиливая тошноту, я принялся за еду. Раз уж дали пожрать — надо пожрать, а затем сматываться отсюда поскорее. Хорошо бы ещё прихватить что-нибудь ценное, но это позже.

Глотая овсянку, я со стыдом и недоумением вспоминал вчерашний приступ слюнтяйства. Что на меня тогда нашло? Я — Фенрир Сивый. Я, мать его, заставляю плакать, а не плачу сам. Хотелось затолкать все эти чувства в ту глубокую задницу, из которой они вчера вылезли.

Зубы непроизвольно начали сжиматься, а губы сложились в оскал. Да что эта женщина себе позволяет? Какого чёрта я должен торчать в её доме, жрать её подачки и рыдать из-за неё, как сопливый школьник? Пусть подавится своей самодовольной ухмылкой, своим богатством и своими возможностями!

Пальцы нашарили пустую тарелку из-под овсянки. Я швырнул её в стену и с мстительным удовольствием отметил, как далеко разлетелись осколки. Затем пришёл черёд остальной посуды. Она летела во все стороны: в стены, дверь, мебель, на пол… От респектабельного завтрака не осталось и следа.

Внезапно я пришёл в себя. А вдруг шум кто-нибудь услышал? Глупо было швыряться чайниками, ложками и прочей хренью, названия которой я даже не знаю. Быстро нацепив остатки одежды, я ринулся в окно.

Окно не открывалось.

Ни одно окно не открывалось.

Стекло не билось.

Дверь была заперта.

Я оказался в ловушке.

Вот теперь зверь во мне по-настоящему рассвирепел. С глухим рыком я начал садить кулаками в дверь, пока костяшки не начали кровоточить. Я метался по комнате, в бессильном остервенении опрокидывая шкафы, круша стулья, ломая подставки для книг, разнося вдребезги вазы, расшвыривая подсвечники и разрывая в клочья картины. Казалось, что это не щепки, а рёбра моей тюремщицы хрустят под ногами; и я продолжал и продолжал, с какой-то надсадной сладострастностью уничтожая всё то, что делало это помещение её домом. Паника от ощущения безвыходности смешивалась с жаждой убийства и мести, и всё это выплёскивалось из меня тёмной волной прямо на несчастную комнату.

Не знаю, через какое время, но всё-таки я пришёл в себя. Разрушения были колоссальными. Сжав кулаки, я несколько раз вдохнул и выдохнул, оценивая обстановку. После такого завтраков на подносе точно не дождёшься. Бежать — некуда, драться — нечем и не в состоянии. Остаётся только ждать. Ждать и держать себя в руках, спокойно и трезво выискивая малейшие шансы на побег. И тогда в следующий раз под моими пальцами будет ломаться человеческая плоть.

После долгого ожидания в комнату заявилась домовой эльф. Не сказав ни слова, служанка принялась раскладывать очередную жрачку на разломанном пополам столе. Я немного оторопел от такой невозмутимости. И вот тут-то в дверь зашла она.

— Ты славно порезвился, гость. Тебе понравилось?

Она в ярости. Надо быть осторожнее. Промолчи сегодня и сможешь кого-нибудь убить завтра.

Как же она хороша в гневе! Пытается держаться, но не удаётся: ноздри хищно раздуваются, пальцы ласкают палочку, а глаза… Ох уж эти глаза… Они мечут молнии, молнии чистой незамутнённой ярости. Внезапно мне захотелось обладать этой женщиной — с трудом я удержал дрожь и продолжил сидеть, потупя взгляд.

— Не стоит кидаться на меня. Сейчас не полнолуние, ты не оборачиваешь и у тебя нет палочки. Из этого помещения без моей на то доброй воли выйти нельзя, и Подлиза поднимет шум раньше, чем ты успеешь ее схватить. Давай поговорим.

Поговорим? Кажется, расправа откладывается. Но она знает, что я оборотень.

Прямо сейчас кинуться вперёд! Одной рукой заблокировать палочку, другой — взять за волосы. Вдохнуть запах страха и запах желания. Посмотреть в эти глаза и увидеть в них непокорство, а затем сделать так, чтобы оно сменилось обречённостью… О да, сделать так…

Я опять остался сидеть.

— Хорошо.

Она отвернулась от меня, как будто споткнувшись на ровном месте. Забавно. Осторожно, главное — не упустить возможность.

Тем временем моя собеседница вернула комнату в первоначальный вид и рухнула в чудом уцелевшее кресло. У неё был очень усталый вид. Вот и отлично.

— Я не убью тебя и даже не потащу в министерство.

Да, конечно. А зачем тогда ты вообще меня тут заперла? И что теперь, оборотней отпускают направо и налево?

Свобода маячила перед носом, всё ближе и ближе. Я не верил в это и боялся спугнуть.

— Меня зовут Роаланна Лестрейндж. Я верну тебе одежду и палку. Твоя задача исчезнуть отсюда до рассвета и более никогда не появляться. Увижу еще раз — ты труп, ясно?

Значит вот как. Поговорили и разбежались. Значит, ещё раз увидит, и я труп. Внезапно свобода, такая желанная ещё недавно, стала не нужна. Неотвратимость и окончательность расставания с Роаланной придавила не хуже каменной плиты. Да что со мной такое?

Очень долго я не мог отвести взгляд от её лица. Уходить мне совсем не хотелось, оставаться — тем более. Наконец чудовищным усилием воли я совладал с собой. Уйти? Отлично, я уйду. Я киваю ей. Но этот кивок ложь. Я уйду — чтобы когда-нибудь вернуться.

Через несколько часов я лёгким пружинистым шагом шёл по какой-то вересковой пустоши. Если достаточно долго идти на запад, можно добраться до железной дороги, заскочить в товарный вагон — и все пути передо мной открыты. Конечно, можно было аппарировать, но хотелось немного прогуляться, собраться с мыслями.

В кармане плаща позвякивало спёртое из особняка серебро. Из-за одной пары в розыск она вряд ли подаст, а денег с продажи на какое-то время хватит, если толкнуть с умом.

Ноздри щекотал запах сырой травы и приближающегося рассвета. Но, несмотря на все ароматы луга, где-то на грани восприятия всегда ощущалась тончайшая нотка, от которой волосы на загривке вставали дыбом, а глаза вспыхивали. Это был запах женщины, которая запала мне в душу. Запах Роаланны Лестрейндж.