Доживем до Рагнарёка (джен)

В стокгольмском зоопарке в это же самое время один старый горемычный волк, которого все, даже самые старые, смотрители, помнили таким же усталым с сединой на морде, лежал в вольере, положив морду на лапы, и слушал разговоры укладывающихся спать собратьев по заточению. Он уже давно не дерется с подрастающими альфами, позволяя считать себя старым и немощным, он наблюдал их грызню с безопасного места своей лежанки. Красивый серебристый ошейник — что-то там было про кошачью слюну, птичьи шаги и рыбье дыхание — поблескивал в серой косматой шерсти . Серый дождь, шлёпаясь в миску с остатками ужина и в миску для воды, что-то сосредоточенно шептал именно ему, старому Волку, который провел здесь так много времени, что успел забыть даже свое имя. Кажется, оно напоминало рычание или грохот горной лавины — его ведь выбирала маменька, а она была великаншей, и ей были близки горные звуки. Старый волк уже и забыл, когда последний раз видел небо за пределами этого вольера. Кажется, он прокусил чью-то руку и на него надели ошейник, слепленный из жуткой гадости, а его хохочущий папочка успел сбежать, впрочем, как обычно. Слушая назойливый дождь, старый волк по привычке пробормотал в адрес папочки несколько очень неласковых слов, тот, впрочем, не откликнулся, тоже как обычно.

(Если бы его отец откликался каждый раз, как кто-нибудь поминает его неласковым словом, у него бы не было времени на распитие шампанского в личном пентхаусе. Однако он никогда особенно не интересовался судьбой своих детей, и за прошедшие пару тысяч лет не собирался менять свою точку зрения на воспитание детей).

Капли дождя одна за другой падали на голову старого волка, затекали в уши, заставляли чихать и отряхиваться, и шептали так тихо, что ни другие обитатели вольера, ни даже блохи, притаившиеся в шерсти старого волка, не слышали их голоса: пришло время, твое время пришло! Восстань, скинь позорные оковы и иди с нами. Вкуси то, чего ты жаждал так долго — оно твое. Проглоти луну!

Волк стряхнул капли в очередной раз и тоскливо посмотрел на небо, там, где должна быть по его мнению луна сейчас висели тучи. Он не испытывал ни малейшего желания глотать ее.