Беседы в полумраке (джен)

— А боль? У тебя был приступ сильной боли?

— Да, конечно. Но это уже в самом конце, когда я ничего не осознавала. Помню, что боль была, но само ощущение стёрлось из памяти. Между прочим, нехорошо старших называть на «ты».

— Извини...те. А я помню свою боль.

— Вот и расскажи всем. Ты самый маленький из нас — расскажи и беги гулять.

— Опять бегать и гулять, как тогда? Я убежал в тот вечер... Наши соседи сверху всегда громко ругались, и в тот день тоже кричали друг на друга. Наш дом большой, и квартиры тоже большие. И лестничные клетки большие. Вот мама и папа вышли на эту клетку, а было очень поздно, совсем темно, и я вышел. Не хотел спать, вот и пошёл за ними. Мы слышали крики соседки, и мама сказала: «Это что-то невообразимое, так никогда не было».

Папа хотел сходить к ним, но мама побоялась, и они стали тихо разговаривать. Тут с улицы вернулась другая соседка, поздоровалась с моими родителями и спросила, не звонили ли они в больницу. Хотела, наверно, вызвать врача соседке сверху, которая кричала. Пока дверь была открыта, я проскочил на улицу. Не знаю, что мама с папой ей ответили. Знаю, удирать без спроса нельзя, я плохо сделал, но очень уж хотелось побегать. Я вышел на улицу и стал бегать по двору. Мне не было холодно, ну нисколечко, и это было так здорово. Оказывается, можно гулять по ночам и не мёрзнуть.

Двор ночью был больше, чем днём, и ничуть не тёмным. Под фонарями свет был жёлтый, а где их не было — голубоватый, как будто не ночь, а вечер. Я первый раз был на улице ночью. Домой совсем не хотел — бегал и по нашему двору, и по соседнему, и не мог набегаться. Ни чуточки не уставал! Даже в боку не кололо. По двору ходили люди, но на меня не смотрели. Мне понравилось, как листья блестят под фонарями: будто светятся! Наверно, мама и папа волновались за меня, но бегать ночью было так здорово. Хулиганов я не боялся, и вообще никого не боялся, даже мамы. Я играл, что я жеребёнок и убегаю от тигра.

А потом выглянул из-за домов на дорогу. Она была очень широкая и пустая. Машин не было совсем. Я выбежал на середину, немножко постоял посередине, и вдруг мне стало страшно. Захотелось домой. Я набегался, гулять надоело. Тогда я побежал к дому, но споткнулся и упал. Встал, побежал и снова споткнулся. Вставать каждый раз было трудней и трудней. С дороги я кое-как ушёл. Я даже во двор зашёл, но медленно. Наш дом во внутреннем ряду, и я никак не мог до него дойти. Только что бегал, как жеребёнок, а теперь спотыкался и падал. Я стал очень медленно ходить.

Во дворе вдруг стало темно. Я был совсем рядом от дома. В нашем окне горел свет, и я позвал маму, но она не ответила. Я испугался, что никогда больше не увижу маму и папу, и понял, что нельзя было так много бегать — я истратил все свои силы. Ноги заплетались, я падал и во всё горло звал маму, но меня не слышали. Наверно, они обиделись, что я убежал без спроса. Всё-таки я дополз до подъезда. Помню, как лежу под нашими окнами и кричу: «Мама, мама! Я тут, забери меня!» — но она не захотела выйти. Потому что я плохо себя вёл.

Потом вдруг мне стало больно, но не надолго, а потом всё прошло. После этого я уснул. А когда проснулся, вас всех увидел.