Том, призраки и Рождество (джен)

«Я — дома», — подумал Том. Во время каникул слизеринская гостиная принадлежала ему одному. Студенты разъехались, и стало намного уютнее. Риддл бережно устроил свою шляпу в кресле, бросил плащ на спинку, не стряхнув снег. В школьных коридорах было не многим теплее, чем на улице, и он не успел растаять.

Домовые эльфы обо всем позаботились: посушили мантию, зажгли камин, принесли целый поднос вкусной еды. Все это было исполнено, пока Том возился со своей шляпой: подгонял размер, а потом на разный манер нахлобучивал ее на вихрастую голову. Ему хотелось выглядеть таким же важным, как великие волшебники прошлого, насуплено пялящиеся с магических портретов. Ничего не получалось. Как ни крутись, а в ближайшие лет восемь эта шляпа будет для него безнадежно взрослой. Но его время придет, а там можно и бороду отрастить, глядишь, выйдет вылитый Мерлин. В комнате запахло горячим шоколадом и карамелью. Вкусно, аж слюнки изо рта.

Риддл упомянул о Рождественском ужине, чтобы отвязаться от назойливой заботы профессора Меридит, на самом деле идти туда он не собирался. Он ничего не имел против хорошей еды и готов был терпеть елки с гирляндами. Но кое с чем он смириться не мог как ни старался. Весь год детей заставляли вести себя по взрослому, но в Рождество им чуть ли не в обязанность вменяли беззаботно веселиться, радоваться и дурачиться.

Конечно, всегда можно притвориться, но в данном случае ложь — дело для Риддла привычное и естественное — превращалась в уксус. Вот уж нет, спасибо. Лучше он сам устроит себе праздник без яркой мишуры и показного веселья. Вдобавок его наверняка бы посадили с мелюзгой. Взрослые почему-то думают, что год разницы — это всего ничего, считай, ровесники. Но вряд ли во всей Англии найдется пропасть глубже, чем между первокурсником и второкурсником. Обидно, когда тебя сажают рядом с салагой, который едва-едва успел выучить заклятие левитации.

Том по-королевски расположился на большом черном вычурном диване. У домовиков нашелся теплый плед, и он закутался в него до носа. Наружу торчали лишь кончики носков в бело-зеленую полоску. У Риддла был свой оригинальный способ показать преданность родному факультету.

Компанию ему составил тяжелый потрепанный фолиант "Укрощение демонов, бесов и прочей непотребной злокозненной нечисти" за авторством некого Гонория Хемлока. Не самое подходящие чтение для мальчишки, если только он не мечтает стать темным магом. Почему именно темным?

Видите ли, Том еще в приюте понял, что мир жесток, несправедлив, безжалостен к слабым и полон чудовищ в человеческом обличии. Он видел несколько способов выжить среди них: спрятаться и затаиться; найти прочный меч и вызвать врагов на бой или самому стать чудовищем, настолько страшным и злобным, что все остальные разбегутся прочь. Как вы догадались, Томми выбрал третий путь.

Дрова в камине прогорели, тлеющие угли походили на драконьи какашки. Том приманил к себе все свечи в комнате, и они окружили его плотным кольцом, как толпа профессоров, изучающих неизвестный магический артефакт.

Большая часть гостиной погрузилась в полумрак, по углам темнота была гуще и чернее, чем шоколад в чашке Риддла. Ничего не нарушало тишины, кроме шелеста страниц и хруста печенья. Периодически книга зависала в воздухе, все-таки двух рук не хватало, чтобы одновременно удержать чашку, печение и древний фолиант, которым было можно убить не только муху.

Чтение увлекло Тома. Гонорий, надо отдать ему должное, писал живо. Когда герой попадал в кровавую передрягу, автор не скупился на словечки из тех, что родители не одобряли ни в магловском, ни в магическом мире. Для описания самой ситуации автор обычно использовал название той части дракона, которую не повесишь на стену в качестве трофея. А мало что может развеселить двенадцатилетнего мальчишку лучше, чем красочное описание того, как могущественный маг наложил в штаны во время вызова демона. Том улыбался, пил шоколад, похрустывал имбирным печеньем и был вполне счастлив, насколько может быть счастлив ребенок, который не верит в людскую доброту и рождественские чудеса.

Встреча с таинственным незнакомцем его больше не волновала. Мало ли чудиков живет в магическом мире. То же и со стеклянным шаром. На самом деле Риддл по-настоящему не поверил в то, что штука была волшебной. Иначе он бы загадал что-нибудь более важное и нужное, например, бессмертие, богатство, библиотеку редких магических книг. А семья… Зачем она ему? Том прекрасно справлялся без чужой помощи. И лишь иногда ему становилось тоскливо и одиноко. Например, первого сентября, при виде толпы взволнованных родителей, с объятьями и поцелуями провожающих детей, или в конце года, когда всех студентов ждал родной дом, а его — ненавистный приют. Вот тогда тоска, как голодная крыса пробиралась ему под ребра и начинала глодать. И пусть Том научился справляться со своими бедами без помощи взрослых, его все еще не отпускало желание узнать, каково это — быть любимым и нужным, быть частью целого и чувствовать, что о тебе заботится кто-то еще, а не только ты сам.

Домашний эльф появился в гостиной как раз тогда, когда Том начал читать главу об инкубах и суккубах.

— Профессор Слагхорн послал Бинки за Томом Риддлом.

Мальчишка неохотно отложил книгу:

— Зачем я нужен профессору?

Эльф поднял мордочку, похожую на чернослив, и сложил на груди лапки. Огромные круглые глаза смотрели настороженно.

— Профессор сказал, что Тому Риддлу нужно взять с собой теплую мантию. За ним пришли.

— Кто? — Том выпутался из пледа и пригладил растрепанные волосы.

— Бинки не знает, — эльф уставился в пол и принялся переминаться с ноги на ногу.

— Что им от меня нужно?

— Профессор сказал, Тома Риддла пригласили на рождественский ужин.

«Клепсидура!» — из горла Риддла вырвался отрывистый стон. Она все-таки решила устроить ему семейное Рождество. Мелькнула мысль домчаться до лазарета и проглотить настойку из жабьей желчи. Лучше страдать от несварения желудка, чем мучиться от приторной заботы одинокой старой девы.

Или, может, удастся найти менее болезненный способ избавиться от Клепсидры. Разве язык дан человеку не для того, чтобы врать и изворачиваться? Том с видом принца, отправляющегося в изгнание, накинул плащ, шляпу он тоже прихватил с собой. На случай если профессорша передумает и потребует подарок обратно.

В коридоре пришлось запахнуть плащ поплотнее. После натопленной гостиной холод заставил поежиться и помянуть взрослых недобрым словом.

Весь путь до кабинета Слагхорна Том морально готовился к встрече с профессором Меридит и поэтому растерялся, когда увидел вместо нее того самого загадочного незнакомца. Растерялся, а уже потом испугался. Темные глаза мужчины цветом походили на замерзшую землю, Риддл под его тяжелым взглядом неосознанно подался назад, но дверь уже закрылась. Путь к отступлению был отрезан.

В уютном кабинете, заставленном различными диковинками, будто лавка древностей, тонкая угловатая фигура, до подбородка закутанная то ли в пальто, то ли в мантию, выглядела неуместно. Незнакомец нарушил неписанное правило: нечисть не может войти в дом и должна таиться во тьме. Но пришелец с холода чувствовал себя вполне комфортно в ярком сиянии оплывших свечей, хотя и держался подальше от камина. Сам хозяин кабинета, Гораций Слагхорн сидел в кресле, ссутулившись и спрятав лицо в ладонях. Его голова, гладкая и круглая, всегда напоминала Томми круглый набалдашник из тех, что украшают столбики кровати. А длинные усы походили на два пучка обвислых бурых водорослей. Не в обиду декану будет сказано…

Профессор вяло улыбнулся, вид у него был нездоровый, как если бы прямо перед приходом посетителей Слагхорн закончил расчленять тухлую кикимору.

— А, Том, вот и ты, — слова он произносил тяжело, будто камни ворочал. — Этот господин — твой родственник, и с его стороны было очень любезно пригласить тебя на Рождество к себе домой. Каждый ребенок мечтает провести Рождество со своими близкими.

— Я сирота, сэр, — воскликнул Риддл. — Я его не знаю.

— Да-да, это очень печально, — пробормотал декан из своего кресла в дальнем углу. Между ним и мальчишкой стоял огромный круглый стол, за которым собирались студенты-любимчики профессора. — Не смею вас задерживать. Рождество уже близко, — произнес он с фальшивой жизнерадостностью механической куклы.

— Я с ним никуда не пойду! — Том вжался в стену и огляделся в поисках оружия. На декана надежды не было, наверняка нечисть его зачаровала. Глаза у Слагхорна стали пустыми и блестящими, как у чучела гарпии, стоящей в кабинете ЗОТС.

К несчастью для Тома, Гораций не держал опасных вещей там, где до них могли дотянуться ручки любопытных студентов. Риддла окружали бесполезные сувениры: жабы, выбрасывающие изо рта стеклянные шарики, головы нефритовых идолов, резные шкатулки, стеклянные флаконы, в которых томились мелкие бесы, искусно вырезанные геммы и звенящие сами по себе колокольчики. Весело, но магии в них не хватило бы даже на щелчок по лбу чудовища, не говоря уж о хорошем пинке.

Мужчина неслышно приблизился, руки он держал за спиной, магл, может, и решил бы, что толстый ковер заглушил его шаги, но Том в очередной раз убедился: он имеет дело с нежитью.

— Ты загадал желание, я здесь, чтобы его исполнить. И хочешь не хочешь, а тебе придется пойти со мной и получить загаданное. Свой рождественский семейный ужин, — последнее слово он выплюнул, будто муху, случайно залетевшую в рот.

За восточными благовониями, которыми так любили умасливать свои безделушки азиатские колдуны, Том почувствовал слабый запах мороженного мяса, которое медленно таяло в тепле.

— Вы демон? —он нервно облизнув пересохшие губы.

— Какая разница? Нам пора.

Том упрямо покачал головой и выставил перед собой палочку. Декан безразлично сидел в кресле, и у Риддла мелькнула мысль, а не шарахнуть ли его оживляющим заклятием? Он не был уверен, что справится с нежитью в одиночку. Да, он усердно учился, дай ему волю, мальчишка бы ночевал в библиотеке, тем более, что там было намного уютнее, чем в общей спальне, но ему еще не приходилось воевать с нелюдьми.

От напряжения кишки разве что в узел не завязались. Неподвижность и молчание были невыносимы. Лучше бы чудовище нападало. Но вместо этого незнакомец повернулся и направился к двери, Риддла потянуло за ним, как нитку за иголкой. Через закрытую дверь кабинета он прошел легче, чем горячий нож сквозь масло. Том попробовал уцепиться за что-нибудь, но реальность утекала плотным туманом сквозь его пальцы. Мальчишка испугался до холодного пота, хотя был не из тех, кто мочится в штаны при виде боггарта. Все происходило слишком быстро, и было неправильным. Том привык, что мир вокруг часто подбрасывает ему гадости похуже свиней, извалявшихся в навозе, но еще ни разу сам мир от него не убегал. А то, что сейчас происходило с реальностью, больше всего походило на бегство. Стены школьного коридора ускользали прочь. Том будто смотрел на привычные вещи из окна мчащегося поезда и ничего не мог сделать.

И вот главные ворота Хогвартса — последняя преграда между Риддлом и темнотой — остались позади. Мягкие снежинки падали на его черные волосы, одна уже растаяла на кончике носа, и Том нервно вытер каплю воды рукавом, в левой руке он сжимал палочку, в правой — шляпу. В горле комком стояли слезы, его давно не удивляла ненадежность людей, но в этот раз его предал Хогвартс. А ведь он считал замок домом, убежищем и защитой.

Усилием воли Риддл подавил слезы и поспешно нахлобучил шляпу, пока уши не превратились в ледышки. Шляпа его приободрила. В общем, Том расхорохорился, да и палочка в руке тоже придавала уверенности.

Все это время незнакомец стоял рядом — спокойно, будто выпил зелья неподвижности. Света от фонарей, освещающих главные вход, вполне хватало, чтобы разглядеть ухмылку на его лице.

— Ты сам пойдешь, или мне придется опять тебя тащить?

— У меня есть выбор? — голос звучал совсем не так пренебрежительно, как хотелось бы Тому.

— Нет, желание нельзя взять назад, — теперь нежить в открытую насмехался над храбрым воробьишкой. Холод ему совсем не досаждал, снежинки в волосах выглядели как седина. И если от дыхания Риддла в воздухе висел пар, в свете фонарей похожий на серебристое облачко, то незнакомец не дышал. Мало кто согласился бы довериться такому странному проводнику. Вот и Том топтался на месте, не зная, то ли бежать без оглядки, то ли лезть в драку.

— Куда мы идем?

— Скоро узнаешь, — в своей подлой манере ответил помощник, навязанный ему духами из стеклянного шара. — Хватит задавать вопросы. Здесь не место для пустой болтовни. Иди за мной и не оглядывайся, если тебе дорога твоя душа.

Том почувствовал, как мир вокруг становится пугающе ненадежным, текучим, и предпочел сделать шаг вперед. Так у него оставалась хотя бы иллюзия того, что он действует по своей воле.

Холод кусал за щеки, в носу противно хлюпало, плащ почти не согревал. Утоптанный снег поскрипывал под ногами Риддла, что до незнакомца, то его, если верить ушам, здесь будто бы и не было. Том резко остановился и напряженно прислушался, стараясь разобрать за свистом гуляющего по равнине ветра чужие шаги, но так ничего и не услышал. А ведь проводник продолжал идти, нисколько не беспокоясь, следует ли мальчишка за ним или нет.

Снег сиял, хотя отражать здесь было нечего (про отражающие свойства некоторых поверхностей Том вычитал в одной книжке еще в магловском мире). Небо выглядело настолько темным, что должно быть потребовалась ватага чертей, море чернил и очень много злого умысла, чтобы получить настолько насыщенную черноту.

«Холодрыга, как у ледяной карги в заднице», — подумал Том. Спасибо Гонорию, чьи книги учили юных магов образно выражать свои мысли.

Незаметно сугробы по бокам тропинки становились все выше и выше, пока не заслонили весь обзор. Лишь кончик риддловской шляпы плыл среди белых волн, будто акулий плавник. Когда тропинка фактически превратилась в ущелье, Том снова вскинул палочку, чем дальше они шли, тем больше дорога походила на ловушку. Его взгляд яростно сверлил спину незнакомца, а на лице отчетливо читалось желание запустить в нечисть ступефеем. Только сработает ли? И можно ли отсюда выбраться в одиночку? Даже хаффлпаффец сообразил бы, вокруг уже не мир людей, а мир иной — враждебный и странный. Не оглядываться. Не оборачиваться назад. Время, проведенное в библиотеке, не прошло зря, Том прекрасно знал, что происходит с тем, кто нарушает один из самых древних запретов. Они брели в полной тишине и почти полной темноте, Риддл всегда хвастал, что ночью видит как кошка, только здешняя ночь не была ему ни старой подругой, ни доброй покровительницей, у нее не стоило искать защиты.

Кто-то следовал за ними, его присутствие ощущалось как очень сильная магия: кожей, костями и зубами, которые ныли, как от глотка ледяной воды. Едва Том замедлил шаг, его тут же окутывало холодное облако из острых кристалликов льда. Это был еще один повод быстрее шевелить ногами.

— Мы здесь не одни, — сказал Риддл. Бесконечная тишина сидела в печенках.

— Тонкое жизненное наблюдение, — проворчал его спутник.

— Кто они? — вопрос был задан под барабанную дробь зубов, как ни кутался Том, согреться он не мог.

— Мертвецы.

Мальчишка вздрогнул и едва не обернулся, но вовремя себе одернул. Нет, он давно догадался, куда они держат путь, мозги у него хотя и были сдвинуты набекрень, соображали, дай Мерлин каждому. Но жуткий холод, молчаливый проводник и мертвецы, наступающие на пятки, — это слишком много для одного мальчишки-колдуна. Пусть даже он рвется в темные маги. Риддл ругал себя за легкомыслие и за то, что вообще пожелал себе счастливого Рождества. Надо было думать перед тем, как загадывать, а у него перед глазами стояла глупая слащавая картинка: вся семья в гостиной за одним столом, в углу — елка, на столе — индейка и рождественский пудинг. Мальчишка рядом с матерью. Невозможно. Его мать умерла двенадцать лет назад, и духи решили в насмешку устроить им встречу в стране мертвых. Духам ведь в радость превратить любое желание в кошмар.

— Я хотел увидеть своего отца, — непонятно, зачем Том это сказал, кучка мелких засранцев, сидящих в снежном шаре, вряд ли принимала жалобы.

— Твой отец мертв, — отозвался незнакомец голосом глухим, как у простуженного старика.

— Вам откуда знать? — тут же окрысился Том.

— Кому еще знать, как не мне? — буркнул в ответ мужчина и замолчал.

Может, это была ложь, духам ведь нравиться делать людям больно. Только этот зря старался, уж кто-кто, а Риддл не будет плакать из-за смерти человека, которого ни разу в жизни не видел.

Из носа выскользнула сопля. Мальчишка задумался, упустил момент, но поспешил исправиться и шмыгнул, причем весьма воинственно, чтобы всяким призракам было неповадно его доставать. Звук получился смачным, Том малость приободрился, а призраки, кажется, поотстали.

Лучшее лекарство от страха — злость. Только ей было трудно как следует разгореться в собачьем холоде. Риддл старательно раздувал слабенький костерок, вспоминая все обиды, которые нанесла ему жизнь. Почему другим везло, а ему нет? Почему у других матери не умирали при родах, а отцы их не бросали? Почему этим счастливчикам чтобы увидеться с родными, достаточно было сесть на поезд или шагнуть в камин, а ему пришлось тащиться через долину смертной тени? В компании настырных призраков. В затылок они не дышали, ибо нечем, но одно их присутствие вымораживало нутро. С каждым невесомым прикосновением они будто бы забирали у Тома частичку тепла. В ответ он передергивал плечами, морщился, но терпел, не оборачивался, и только спрашивал себя: «Когда же, наконец, кончится эта чертова дорога?»

Внутренности слиплись в один склизкий комок, и горькая желчь подступала к горлу, она не имела ничего общего со вкусом карамели и печенья, съеденных на ужин. С каждым шагом в темноту Том все дальше уходил от привычных вещей, школы, уроков, книг, собственной кровати под зеленым покрывалом… На сердце было тяжело, потому что мальчишка знал, если он пропадет, никто не кинется его искать. Друзей в школе он не завел. Слизеринцы не водились с детьми из магловского мира, а все остальные не водились со слизеринцами. Да и не хотел Том дружить с детьми из других факультетов — завидовал. Змееныши часто хвастались безупречной родословной, но редко дружной и любящей семьей. Посмотришь на постные холодные лица их родителей и легко убедишь себя, что семья не такое уж и большое счастье. Но были и другие лица. Том ненавидел гриффиндорцев не потому, что они были заклятыми врагами его факультета. Что ему эта детская возня?! Как бы он не старался, ему не стать стопроцентным слизеринцем. Слов из заклинания не выкинешь, как и одиннадцать лет жизни у маглов. Особенно когда тебе всего двенадцать. Пусть львы враждуют со змеями, его дело сторона. Но стоило только вспомнить Кинг-Кросс... Родные, близкие, друзья... встречают, провожают, обещают писать письма, обнимаются и машут руками на прощание, а Том стоит лишний в этой лихорадочной суете и хочет шандарахнуть всех счастливых людей на свете. Вот только на всех молний не хватит даже у самого могущественного колдуна.

Риддл стиснул зубы, жизнь обращалась с ним, как волна со щепкой, но он собирался дать сдачи и взять свое. У Тома не было ничего кроме тех жалких двенадцати лет, что он прожил на свете. В Слизерине, где любимое развлечение — мериться родословными, он — вечный аутсайдер. Никто никогда не скажет ему, «ты вылитый отец», или «у тебя глаза матери», или «а характером ты пошел в деда». Его прошлое — калейдоскоп из случайных людей, не связанных с ним ни чем, кроме необходимости. Но сегодня все изменится: он встретится со своей матерью: узнает ее имя, увидит ее лицо, выслушает ее историю.

Хогвартские приведения не выглядели страшными и Том надеялся, что мать будет такой же, как они. Мальчишка хотел узнать ее и запомнить, но запомнить почти живой, а не чудовищем. Впрочем, момент истины был близок, сугробы становились ниже, и вот Риддл уже мог, не подпрыгивая, оглядеться по сторонам. Только ничего обнадеживающего он не увидел — унылая снежная пустыня, по которой с тоскливым воем носился ветер, взметая в воздух серебристую снежную пыль. Тропинка вела к деревне, к домам, которые глубоко ушли в снег. Их присутствие выдавали лишь тонкие кривые трубы. Из некоторых шел желтый дым, будто внутри варили зелье от вурдалаков. Тропинка разделилась на тонкие капилляры, проводник свернул влево и побрел к одному из домиков, затаившемуся в огромном сугробе, как медведь в берлоге. В снегу были утоптаны ступеньки, которые вели к низкой дверце.

— Ты идешь, — поинтересовался мужчина, — или будешь торчать здесь, пока не замерзнешь на смерть?

Том медлил, его колотило от страха, от холода, от напряжения, от того, что нельзя было посмотреть назад, и от того, что страшно было идти вперед, но дух или джинн или демон не собирался его ждать. Он топнул, стряхнул снег с ботинок, и, пригнувшись, зашел в дом. Риддл, будто подстегнутый плетью, бросился за ним, едва успев поймать закрывающуюся дверь.