Отражение нарцисса (джен)

Доктор Альбьери приехал на работу чуть раньше обычного. У него появилась, вернее, усилилась привычка воровато озираться по сторонам, ходить быстро, не привлекая чужого внимания, и бояться собственной тени. Эта привычка возникла у него с рождением Лео — ученому часто приходилось нервничать, срываться и бежать на другой конец города, чтобы предотвратить встречу мальчика с тем, кому нельзя его видеть, продумывать все до мелочей и контролировать каждый шаг его матери. В редкие моменты он жалел о том, что сотворил, но лишь от усталости — любовь к крестнику превозмогала все. Однако была ли это любовь в обычном человеческом понимании? Альбьери с любовью был на «вы», это чувство являлось для него недоступным, а следовательно, не нужным. Восторженный юноша с горящим сердцем умер в нем слишком, слишком давно.

Альбьери вздрогнул, будто увидел призрака, когда прямо у машины его встретил Лео. Тот вновь устремил на доктора острый, прямо-таки пронзающий взгляд.

— Лео, сынок! — растерянно воскликнул он. — Я так рад тебя видеть!

— Не называй меня сыном, я не твой сын, — ледяным тоном произнес Лео. — Я пришел поговорить.

— Это очень хорошо! — засуетился Альбьери. — Только прошу тебя, давай говорить не на людях. Садись в машину, там можно будет спокойно пообщаться.

Парень молча согласился. Альбьери отъехал на некоторое расстояние от клиники и припарковал автомобиль в наименее людном проулке, чтобы кто-то из любопытных сотрудников не заметил начальника в нежелательной компании.

— Что ты хотел мне сказать? — с волнением спросил он.

— Я хотел задать тебе два вопроса. Первый: зачем ты это сделал?

— Лео… — Альбьери был не готов к откровенной беседе и лихорадочно соображал, как ему вразумительно растолковать крестнику те вещи, которые он сам до конца не сознавал. — Это долгая история, сынок.

— Я готов слушать хоть сколько.

— Понимаешь… Меня всегда пугала жестокость этого мира, уязвимость человека перед силами природы, его беспомощность перед такими вещами, как горе, болезнь и смерть. Я искал утешения в Боге, видел в Нем покровителя, защитника, спасителя, стремился к Нему, как умирающий в пустыне стремится к роднику с чистой водой. Но однажды… однажды я понял, что Бог возник как коллективная идея таких же испуганных перед всемогущей природой людей. Потребность человека в защите перед грозным внешним миром породила Бога, Лео. День, когда я понял это, был худшим днем в моей жизни.

— Вот как, — задумчиво проговорил Лео. — И все же, как это связано со мной?

— Лео, я объясняю тебе причины, побудившие меня бросить вызов законам мироздания. Я потерял крестника, которого любил больше всех на свете.

— Крестника?! — в ужасе переспросил парень.

— Да, — Альбьери понял, что скрывать что-либо бессмысленно — Лео вытащит из него всю правду клещами. — Его звали Диогу.

— Диогу…

— Ему было двадцать лет, когда он погиб — разбился на вертолете. Я не мог смириться с этой потерей. У Диогу был брат-близнец Лукас, абсолютно идентичный…

— Так вот, почему! — если бы в машине можно было вскочить на ноги, Лео бы вскочил — это известие поразило его в самое сердце, точно стрелой. — Ты решил заменить его мной?!

— Лео, Лео! Не спеши с выводами! Да, я пошел на этот шаг потому, что не мог принять смерть Диогу. Но это не значит, что я…

— Все ясно, — Лео душили слезы, но он продолжал говорить. — Я не понимал, почему именно Лукас, что такого особенного в этом Лукасе, что ты захотел клонировать его, а не кого-то другого, а ты… Когда ты называл меня сыном, ты обращался к нему, ты любил его, а не меня, ты вообще видел меня? Меня, а не покойного?

— Конечно! — воскликнул Альбьери. — Лео, ты не просто мой крестник, ты главная гордость моей жизни, ты даже не можешь представить, насколько сильна моя любовь к тебе.

— Гордость? Я как трофей? Ты еще хуже, чем я думал, — слезы градом катились по его щекам. — Я ушел бы прямо сейчас и больше не вспомнил о тебе, но у меня остался еще один вопрос.

— Какой, сынок? — еле выдавил из себя доктор.

— Что со мной будет?

— В каком смысле?

— В прямом. Я тут читаю кое-что, — Лео достал из рюкзака книгу в темно-зеленом переплете, — и здесь написано, что нельзя с точностью спрогнозировать, как будет развиваться клон, особенно, если это клон млекопитающего существа. Здесь целый параграф о проблемах, которые могут возникнуть, вот, смотри!

— Лео! — поразился Альбьери, увидев книгу. — Откуда она у тебя?

— Неважно. Так что ты на это скажешь?

— Сынок, поменьше читай такие книги, это всего лишь теория! Практика показала, что метод действенный, ты же здоров! Посмотри на себя — ты здоров! — с жаром доказывал ему свою правоту доктор. — Лео, искать проблемы со здоровьем таким способом — все равно, что купить справочник болезней и найти у себя симптомы рака, язвы и шизофрении! Повторяю еще раз: ты здоров.

— Сейчас! — возразил Лео. — Сейчас, в двадцать, может быть, и здоров. А сколько я проживу? Когда состарюсь? Будут ли у меня дети и здоровые ли? Ты можешь дать мне хоть какие-то гарантии?

— Нет, Лео, не могу, — честно признался Альбьери.

— Это все, что я хотел от тебя слышать, — парень бросил книгу обратно в рюкзак, резко распахнул дверь автомобиля и был таков.

— Лео! — крикнул ему из машины крестный, но все бесполезно. — Какой кошмар, какой кошмар!

Он закрыл лицо руками и разрыдался — день был основательно испорчен. Хотя, что там день — вся жизнь испорчена, и пути назад уже нет. Альбьери иногда задумывался: а не пустить ли себе пулю в лоб? Одно нажатие курка — и небытие приняло бы его в объятья своей темной бездны, и он больше бы не увидел этих то умоляющих, то проклинающих глаз, не услышал бы, как его доброе имя втаптывают в грязь журналисты, а главное — он смог бы заставить навсегда замолчать надоедливый голос совести. Но небытие пугало Альбьери. Возможность мыслить оставалась по-прежнему для него слишком ценной, чтобы так запросто распрощаться с ней, кроме того, ведь он бы не узнал, что доподлинно скажут люди о его достижении. Быть может, растопчут, а может, возвеличат? Кто знает.