Птица на ветру (гет)

В доме Гринграссов Миллисент преследовали странные сны.

Промозглый морской ветер сотнями ледяных кинжалов вонзался в замшелые камни, изъеденные солью и печалью, и, бессильный добраться до узников, выл и царапал стены в немой ярости. На отдалении серыми тучами парили немногочисленные дементоры — тени, слишком слабые и презираемые в племени, чтобы последовать за примкнувшими к Темному Лорду собратьями, и ныне упивающиеся незаслуженно обретенными привилегиями в оставленном замке. Из волшебной палочки, направленной в сторону западных башен, вырвался клуб серебристого дыма, и Миллисент с трепетом осознала, что держит эту палочку ее рука.

В своей жизни Милли никогда не видела Патронуса, и уж тем более не могла представить, что на штурм неприступной магической тюрьмы выступит хрупкая призрачная женщина с пронзительными глазами. Астория Гринграсс небрежно оттолкнула чудовище в истлевшем балахоне и жемчужно-белым вихрем устремилась к одной из камер. Миллисент сосредоточилась и, нарушая все логические законы, аппарировала следом.

— Ты не умерла.

От хриплого голоса Милли стало по-настоящему страшно. Этот человек рождал в ней одновременно чувство ужаса и собственной ничтожности: когда она встречала его в доме тети Аделаиды и в хогвартских коридорах, когда он не удостаивал ее даже кивка головы, едва ли отличая от домовых эльфов; теперь она видела его униженным, но от того не менее опасным, и это оказалось еще страшнее.

— Твой Патронус выглядит самонадеянно, — констатировал Люциус Малфой, глядя на нее с любопытством. Астория — а теперь Милли не сомневалась, что смотрит на мир ее глазами — приглушенно рассмеялась.

— А ты своего продал, не торгуясь.

Вопреки ожиданиям Миллисент, Малфой не продемонстрировал и тени недовольства. Прислонившись к железной спинке кровати, он выжидающе рассматривал устроившуюся на каменном выступе Асторию, словно воспоминание из прошлого, каждую минуту грозящее исчезнуть.

— Те, кто отправил тебя сюда, знали, что это верная смерть? — осведомился он. Эсти неопределенно пожала плечами.

— Я хочу видеть Темного Лорда. Ты приведешь меня к нему?

— Не терпится обзавестись меткой? — разочарованно протянул Малфой. — А как же красивые слова о древней магии и высших идеалах?

Миллисент, как в замедленной съемке, наблюдала, как тонкая рука с остервенением дернула рукав батистовой блузки. Даже в полумраке камеры глубоко впечатанные в кожу символы горели белым огнем.

— Вот где остались мои идеалы, — неправдоподобно спокойно проговорила Астория. Миллисент чувствовала, как колотится ее сердце. — Эти люди могут быть очень убедительными.

— И все же ты не умерла, — задумчиво повторил Малфой. — На человека, который никогда не умирает, имеет смысл полагаться. Что привело тебя к ним?

— Самонадеянность, — развела руками Астория. — Мы ходим по кругу. Так ты выполнишь мою просьбу?

— Никогда не умел тебе отказывать, — Малфой неприятно ухмыльнулся, а мгновение спустя Миллисент уже металась непонимающим взглядом по теряющемуся среди украшенных резьбой балок потолку.

— Сны пустое говорят, — Астория опустила голову на руки, и Миллисент не могла видеть ее глаз. — Очищай сознание перед сном, и видения уйдут.

— Что означают цифры на руке? — не сдавалась Миллисент. — Кто мог выжечь их на твоем запястье? Как ты могла навещать мистера Малфоя в Азкабане, ведь ты тогда училась в Бобатоне! И как ушла оттуда целой и невредимой?

— Порядковый номер на запястье? — Астория невесело хмыкнула. — Такой сувенир на вечную память получали почетные недруги Геллерта Гринделвальда, среди которых я постфактум оказаться никак не могла. Советую поменьше увлекаться рассказами отца, иначе однажды перепутаешь руту с руноскопом.

— Ты мне лжешь, — печально отмечала Миллисент. Астория снова вздыхала.

— Завтра я уеду, и это утратит всякое значение. Держись берега. Глубоководные рыбы ядовиты и уродливы.

— Что это значит? — Милли хмурилась. — Что каждый, на самом деле, не такой уж хороший человек?

— Нет, — Астория безнадежно махнула рукой. — Секреты, которые открываешь в собственной душе, бывают куда неприглядней.

Миллисент не спустилась посмотреть, как провожают Асторию. Черная сова билась о прутья клетки, не желая отпускать в неизвестность непутевую хозяйку. Стоунхеджские маги глубоко презирали использование низших существ в качестве магических посредников: согласно правилам, с родными Эсти могла общаться лишь при помощи легилименции, а оставленные без работы домовики дружно голосили, наблюдая, как девушка занимает свое место в утлой ладье и погружается на дно озера в семейном парке.

— Разве там есть водоем? — интересуется Миллисент у Эбигейл Гринграсс следующим утром. Та искренне изумляется.

— Конечно, милая, что за вопрос.

Эбигейл неизменно была гостеприимна и улыбчива. Она уверенной рукой вела финансовые дела супруга, варила для него зелья и воспитывала дочерей. Трех старших Миллисент почти не видела и не слишком отличала друг от друга: одинаково степенные и умиротворенные, они, подобно холеным гусыням, восседали подле мужей, периодически вставляя ничего не значащие реплики в разговор. С Дафной приходилось сложнее: вот кто не упускал возможности отточить свое искусство злословия. Маленькая Дебора, увы, как губка, впитывала каждое слово сестры.

Через несколько дней их навестила Анна. Должно быть, неприязнь к жене Министра передалась Миллисент через облик Эсти, ведь этому отвращению и удушливой злобе просто не может быть других объяснений.

— Ваш отец — масштабная личность, — Анна цедит давно остывший чай и подбирает слова бережно, разыгрывая одной ей понятную партию. — Для того, чтобы остаться в стороне от войны, требовалась несгибаемая сила духа.

Миллисент могла бы напомнить Анне о роли Министра в захвате Министерства, но она знает, что никогда не использует этот козырь.

— Вы девушка всесторонне подкованная, — продолжает Анна. — Вы не можете не понимать, что противостояние Аврората и Отдела тайн заведет нас в тупик. Хотя профессиональная этика обязывает нас не сражаться в полную силу, всегда могут найтись ревностно настроенные индивидуумы, не согласные следовать общим правилам. Поддержка судьи Гринграсса дала бы нам существенное преимущество. Авроры — штурмовики, они не способны править...

Миллисент не знала, почему Гринграссы продолжают принимать Анну в своем доме. Порой ей казалось, что весь спектакль рассчитан на одну-единственную зрительницу. Иногда Анна приходила вместе с Министром, и тогда она не говорила о политике, а лишь улыбалась шуткам мужа.

На время следствия Министр был лишен права занимать государственные должности. Почему его жена, немаловажная фигура в Отделе тайн, так полагалась на судью, девушке объяснил сам Гринграсс.

— Невыразимцев связывают особые клятвы, — поморщившись, изрек он. — В их руках сосредоточена великая сила. Представьте, как далеко способен зайти маг, которым движет не исключительно научный интерес. Некогда Темный Лорд все свои силы бросил на то, чтобы заполучить никчемную вещицу из отдела предсказаний. А ведь многие из артефактов накапливали свою волшебную мощь тысячелетиями. Анна не может влиять на ход дела Пия, да ему и не нужна ее помощь. Дело Тикнесса чистое, благо, прецедентов у нас в избытке. Нет, она не его спасает, а себя. У Шелкболта давно зуб на эту охотницу за головами.

— Неужели кто-то поверит, что Министр был под Империусом? — удивилась Милли, на время пропуская мимо ушей странную информацию об Анне. Судья оставался невозмутим.

— Почему нет? Его участие в битвах и карательных акциях сводится к минимуму. Гавейн и Руфус мертвы, Пенелопа в тюрьме, лишена мучительных для нее воспоминаний. Если бы все дела решались так же легко, как случай Пия...

— Почему вы так стремитесь обелить его имя? — Миллисент хочет и боится услышать ответ. И, будто почувствовав ее колебания, судья туманно сообщает:

— Пообещал старой знакомой.

Ночью девушке снится Хогвартс. Старый замок приветственно шепчет, и слов не разобрать, но Милли внезапно охватывает тепло родного очага. Так и тянет спуститься в слизеринскую гостиную, поздороваться с портретами и провести рукой по кожаной обивке кресел... Вместо этого она прислоняется спиной к неизвестной каменной статуе и не поворачивается, заслышав приближающиеся шаги.

— Вот я и вернулась, — полунасмешливо изрекает она. — Надеюсь, мое место в Инспекционной дружине все еще вакантно?

Прескверное настроение Миллисент ощущает даже Винс. В последнее время они почти не разговаривают, а от изучающего взгляда кузена Милли становится не по себе. В библиотеке Гринграссов не находится ни одного подходящего заклинания для изгнания духов магических артефактов, и Винсент, наверняка догадываясь о намерениях Милли, уж точно не замышляет ничего хорошего.

— Борджин рассказывает интересные вещи, — вездесущий кузен, конечно, в курсе последних новостей Визенгамота. — Малфоев не спасти, если не вмешается Поттер.

— Зачем это Поттеру? — приподнимает брови Милли. — Вы же для него, как бельмо на глазу. Несбывшаяся сказка.

— Это Астория так говорит? — безошибочно определил отчего-то очень довольный Винс. — Пожалуй. Дело в мамаше Малфоя. Поттер ей обязан.

— Так пусть ее отпустят, — хмыкнула Милли. — Выкрутится, как Аделаида. Еще и показания даст против собственной семьи.

Винсент немного укоризненно покачал головой.

— Не все так просто, дорогая сестренка. Во-первых, Нарцисса на такое предательство никогда не пойдет. А во-вторых, ты, конечно, и представить не можешь, что значит для Малфоя мать. Осознание того, что она в Азкабане по его вине, отравит всю его поганую жизнь.

— Но я не могу посадить Нарциссу в Азкабан, — всплеснула руками Миллисент. — Даже судья ей симпатизирует, несмотря на ненависть к мистеру Малфою. Ты что же, предлагаешь мне собственноручно убрать Поттера? Справиться с тем, где не преуспел сам... — Миллисент осеклась, так и не решившись закончить свою тираду.

Слишком ей не нравилась злорадная ухмылка Винсента.

— Эбби, а какой у Эсти патронус?

Милли с миссис Гринграсс пили кофе на берегу того самого озера, где не так давно покинула их Астория. Приближался закат, и хотя до приема оборотного зелья оставалось еще достаточно времени, Милли было неуютно от мысли о том, что фляга легкомысленно оставлена ею в спальне. Судья был прав: с каждым днем органическая потребность в снадобье возрастала, принося с собой чувство тревожности и легкой горечи.

— Эсти не вызывает телесного Патронуса, насколько мне известно, — нахмурилась Эбигейл. — Зачем тебе?

— Вы же знаете, что Патронусы вошли в моду с легкой руки Ордена Феникса, — с легкостью отговорилась Миллисент. — Скоро и совы станут не нужны. У Панси Паркинсон крыса, как это точно! А у Мораг жаворонок.

Миссис Гринграсс просияла: как недавно выяснилось, Мораг Макдугалл была ее крестницей.

— А Патронус может принимать облик человека, который его вызывает? — продолжала свой расспрос Миллисент. Эбигейл поджала губы.

— В Стоунхедже могут такое делать. Это непросто, обычно люди черпают необходимые для создания Патронуса эмоции извне. Опираться исключительно на собственные ресурсы может только очень самодостаточный человек. Очень сильный. Бабка Эсти могла. Вечно пугала нас, попробуй отличи издалека Патронуса от привидения. Сколько раз думали, что померла...

— Бабка Эсти? — Миллисент насторожилась, инстинктивно чувствуя: она набрела на нечто очень важное.

— Да, леди Грин, — охотно рассказывала Эбигейл. — Много лет она не покидала Стоунхеджа, всю историю магического мира знала наизусть. Многие знания передала моему мужу. Эсти бы не приняли там, если бы репутация леди Грин. Кстати, они почти тезки с внучкой. Ее звали Эстер.

— Скажите, — осененная догадкой прошептала Миллисент. — А в Нурменгарде она не сидела, эта ваша Эстер Грин?

Эбигейл закашлялась от неожиданности.

— Мерлин сохрани, деточка, с какой это стати. Я же говорю, она почти не выезжала из Стоунхеджа. Уж не знаю, что за магию она там творила, только сильных мира сего никогда не интересовали отшельники. И это, пожалуй, единственное, что примиряет меня с выбором моей Астории.