"Л" значит Лили. Часть II (гет)

— Может, лучше в Мунго? — осторожно предложила Руби. — Вдруг это Дар... или что-то еще?

Перед глазами маячила люстра. Из темного дерева, на десяток свечей — тонких, почти прозрачных, оплывающих восковыми слезами. Волшебное желтое пламя, не дающее ни дыма, ни запаха, медленно подъедало потрескивающие фитильки.

Лили лежала на кушетке, наспех трансфигурированной из стула. На лбу — холодный мокрый компресс, под сводом черепа — затихающее буханье кузнечных молотов, перед глазами — встревоженные лица коллег... к счастью, только одно у каждого.

— Если ты испугалась Сибиллиного предсказания, — нахмурился Эдди, — то могу тебя утешить: она уже много раз предрекала нам смерть — и мне, и Майлану, и даже мадам Мелифлуа. Но, как видишь, мы все еще живы. Это обычный вероятностный артефакт, у прорицателей такое случается.

— Нет, дело не в этом, — вздохнув, созналась Лили. — Просто меня в выходные осенила идея, и... в общем, я немного увлеклась. Расчеты на столе, в синей картонной папке. Ничего, мне уже лучше — сейчас встану и буду как новенькая.

В спину впивалась недотрансфигурированная деревянная плашка. По вискам ползли тяжелые холодные капли — то ли вода, то ли ледяной пот. Она приподнялась на локтях, оттолкнулась от кушетки и села, вовремя придержав сползающий на нос компресс. Мир пошатнулся, но устоял.

У Майлана явно отлегло от сердца. Руби по-прежнему глядела на нее с подозрением, а выражение лица Эдди изменилось от просто нахмуренного до убийственного в складочку.

— Ты хочешь сказать, что просидела над работой все выходные? Лили, они нужны, чтобы отдыхать! Ходить с подругами по магазинам, кафешкам и ночным клубам, или встречаться с твоим молодым человеком, или...

— Спасибо, но я уже один раз сходила с подругой в театр, — перебила Лили. Эдди осекся и побледнел, и она поспешно добавила: — Я поняла, кого надо ставить в диаду с Амброзиусом. Квинтию Маккуойд — я посчитала синастрию, тогда его эффективность будет восемьдесят семь процентов... может, даже больше, если там Венера все-таки в четвертом доме.

Избавившись от компресса, она встала с кушетки — аквариум на мгновение поплыл перед глазами, но тут же вернулся на место, — оперлась о столешницу и принялась перебирать плотные желтоватые листы. Где же этот гороскоп?.. Ага, нашелся! Лили вытащила из папки исчерканный пергамент с жирной кляксой и протянула его Эдди — ой, надо было переписать на чистовик! Но ничего, там и так все понятно, а она здорово вымоталась за выходные. В голове постукивали отголоски недавних молотов, и немного дрожали руки, но ватная слабость ушла и больше не возвращалась.

— Будем считать, что это намек, — Руби вздохнула, поджимая яркие полные губы, и вернула опустевшей кушетке форму стула. — Утренний слет трудоголиков объявляется открытым. Пойду заварю вам чай — такое открытие нужно как следует обмыть.

И легкой танцующей походкой удалилась к своему столу. Майлан проводил ее долгим взглядом — и вдруг встрепенулся:

— Как ты сказала? Диада с Квинтией Маккуойд? Но она же не провидица!

— Зато она ведьма — значит, способна почувствовать вероятностное поле и уловить его колебания. Нужно замкнуть на нее Амброзиуса, сделать ее ведущей в этой диаде, и пусть все остальные связываются с ним только через нее — тогда проблема конфликтов будет решена ab ovo.

Лили утерла со лба холодный пот — когда она прокручивала эту идею в голове, та звучала куда солиднее, чем сейчас в пересказе. Но Эдди встрепенулся, поднимая голову от пергамента с гороскопами:

— Ма-айлан... Глянь сюда — ты сможешь вырастить ее по упрощенной схеме?

И повернулся к Лили — голубые глаза смотрели пристально и оценивающе, словно просвечивая ее насквозь.

— Это блестящая идея. Но как ты сообразила, кого нужно ставить с ним в пару?

По лаборатории растекся щекотный травяной аромат, запахло лугом и летним зноем. Руби вернулась, левитируя перед собой четыре чашки — самая большая подплыла к Лили и зависла перед ней в воздухе.

— Она была в его воспоминаниях, — чай медовой сладостью прокатился по языку, вымывая остатки головной боли. — Я сначала не поняла, но... похоже, они любили друг друга. И после ее смерти он покончил с собой — провел какой-то темный обряд и принес себя в жертву. Вот я и подумала: а что, если он не хотел без нее жить? А с ней — захочет и согласится сотрудничать с другими прорицателями...

В аквариуме плеснуло. Амброзиус поднялся к самой поверхности, то втягивая, то вытягивая щупальца воспоминаний. Лили была готова поклясться, что он тоже принюхивается к плывущему по лаборатории аромату.

— На одном желании умереть темный обряд не проведешь, — тихо сказал Майлан, баюкая в ладонях чашку с драконом. Обжигающе-горячую, чай только начал остывать, но он, похоже, этого не замечал — стоял, втянув голову в плечи, отрешенно уставившись на край аквариума. Словно черный скворец — маленький, нахохленный... — Нужна злость, ненависть... желание причинить боль или отомстить. Ты могла крупно промахнуться.

Что? То есть он не просто покончил с собой, а сделал это, чтобы чего-то добиться? Или... да нет, это какая-то ошибка, вряд ли Майлан настолько хорошо разбирается в Темных искусствах...

— Разве он провел темный обряд? — нахмурившись, спросил Эдди и призвал из выдвижного ящика коробку с тыквенным печеньем. — У меня в голове отложилось, что там была какая-то мутная история, но подробностей я не помню... Майлан, посмотришь со мной? Это может быть важно.

Лили покачала головой, отказываясь от угощения, и Эдди пристроил коробку на край стола и запустил в нее руку. А потом одним махом закинул в рот целую горсть печенюшек и развернулся к большому шкафу, где хранились думосборы. Пожав плечами, Майлан взял сачок и шагнул к аквариуму; Руби мельком глянула ему вслед, отпивая глоток из чашки.

Колени подогнулись, и Лили плюхнулась на стул. Сердце подпрыгивало в груди, словно отплясывая джигу. Им понравилась ее идея! Эдди считает, это может сработать! Его убедили ее расчеты — он взглянул на них и пошел проверять воспоминания Амброзиуса... не отмел с порога, не высмеял, предложив что-то свое, а пошел проверять! И даже немножко ее похвалил...

— Я хотела сказать... — Руби оглянулась сначала на Майлана, затем на Эдди, и только тогда продолжила: — В общем, если что, то имей в виду: целитель Хопкирк — один из лучших специалистов в Мунго. И очень, очень хороший человек. Так что, если тебе понадобится помощь... — она переступила с ноги на ногу — высокие каблуки звонко цокнули о пол.

— Ну да, я знаю, — рассеянно откликнулась Лили. Воспоминания Амброзиуса мягко перетекли в думосбор, и над каменной чашей поднялось серебристое свечение. — Он ведет у Сева общую физиологию.

— А, — с явным облегчением протянула Руби. — Тогда удачи тебе. И поздравляю...

Да с чем тут поздравлять-то? Конечно, Эдди заинтересовался ее идеей, но еще неизвестно, сработает ли она... и не изменит ли он мнение после того, как своими глазами увидит тот ритуал. Но Лили кивнула и выдавила улыбку, и Руби экзотической бабочкой упорхнула к своему столу — только всколыхнулись складки лабораторной мантии, точно сложенные за спиной крылья.

Майлан уже успел нырнуть в думосбор, и Лили закусила губу, едва сдерживая нетерпение. Ой, если они и в самом деле решат выращивать слепок Квинтии, надо будет написать об этом Северусу... И Эмме тоже — то есть не об этом, а просто написать... Она допила чай, почти не чувствуя вкуса, и отставила чашку на стол, к коробке с печеньем. Эдди глубоко погрузился в чужие воспоминания — по его напряженной спине словно прокатывалась волна за волной, и мощные плечи закаменели, а пальцы добела сжались на резной ножке чаши.

Наконец он поднял голову. На его лице блестела испарина, светлые волосы завитками прилипли ко лбу.

— Ты права, — его голос был хриплым, взгляд — слегка рассеянным, как будто он никак не мог сосредоточиться на том, что видит перед собой. — Амброзиус и впрямь провел темный ритуал. Ну, что скажешь? — добавил он, обращаясь к Майлану — тот уставился на думосбор, выпрямившись на краю стула и часто-часто моргая. Над поверхностью чаши всплывал то галечный круг, то окровавленный нож с костяной рукояткой...

Лили передернуло.

— Маледиктус, ага, — едва слышно произнес Майлан. Потом облизнул губы и повторил уже более твердым голосом: — Нестандартная разновидность — он проклял всех потомков, не разбирая пола.

О Боже... Значит, он все-таки кого-то проклял. Но почему? Ей казалось, он хороший человек — и лекарство от темной скверны искал, и Квинтию любил, и спас того мальчика-сквиба...

— Чьих потомков? Своих? — приподнял брови Эдди.

— Нет, не своих, — на лицо Майлана постепенно возвращались краски. — Чьих — не знаю, сам понимаешь, из меня такой же эксперт, как из дракона герболог... Там спящее проклятие — при каких-то условиях оно проснется, и тогда они все обречены.

— Обречены на что? — Эдди откинулся на спинку кресла и устало помассировал виски. Над забытым думосбором поднималось серебристое свечение, и руны на ножке чаши отливали зеленым и синим.

— Да уж точно не превращаться в ежиков! — огрызнулся Майлан. — Не знаю я, ага? Там формула — что твои Дьявольские силки: темная, запутанная, тронь — задушит.

— Но ведь обряд проводился много лет назад — наверное, проклятие уже давным-давно выдохлось? — осторожно спросила Лили, и они оба повернулись к ней. Она прекрасно понимала, что цепляется за соломинку, но уж очень не хотелось считать Амброзиуса злодеем. Проклясть ни в чем не повинных людей, которые еще даже не родились — это самое настоящее зло, такое ничем не оправдаешь...

— Если нам повезло, то да, — вздохнул Эдди. — Но не факт. Знаешь, раз уж это твое открытие, то отнеси-ка ты это воспоминание в аврорат. Пусть их эксперты покопаются, вдруг у них какое нераскрытое дело пылится... Или еще не пылится — такая дрянь вполне способна дремать годами и десятилетиями, а потом внезапно проснуться.

Словно в подтверждение его слов, в люстре мигнули свечи, и Руби испуганно ойкнула — распрямившаяся пружина вокализатора впилась ей в палец. На смуглой коже проступила капелька крови.

Майлан в мгновение ока оказался рядом — потянул из кармана палочку, зашептал инкантацию, наставив витой кончик на пострадавшую руку...

— Хорошо, я отнесу, — сказала Лили, рассеянно поглядывая на соседний стол — Руби кивком поблагодарила внезапного помощника, и он улыбнулся ей в ответ. — На какой этаж?

— Не так быстро, — Эдди махнул палочкой, пересылая ей в руки тонкий хрустящий лист пергамента. — Заполни сначала эту форму — ну, должна же ты рано или поздно познакомиться со знаменитой министерской бюрократией? — он подмигнул, и она тихонько фыркнула.

Какая же это бюрократия? Тут всего-то одна страничка, десять минут — и готово. Главное — не столкнуться потом в аврорате с Блэком и Поттером. А то мало ли, вдруг им после той ментальной атаки еще что-то примерещилось... например, что Северус пробрался в Отдел тайн, утащил экспериментальный хроноворот, а потом сгонял в прошлое и подбил Амброзиуса на тот темный ритуал — бр-р, мерзость какая... Как же хорошо, что Северус пообещал не заниматься больше темной магией!

Она покосилась на аквариум — слепок мирно лежал на дне, рядом с ним металась чем-то встревоженная Кассандра. Их белые бока мягко просвечивали сквозь зеленую толщу питательного раствора.

Вздохнув, Лили потянулась за пером. Да, недоразумение с Северусом разъяснилось, а Эмма, скорее всего, замоталась с малышом и забыла ответить — но под ложечкой все равно затаился липкий холодок тревоги.

* * *

К десяти часам она успела заполнить форму, подписать ее у мадам Мелифлуа и отдать сонно хлопающей глазами министерской сове. Затем лифт отвез ее в Отдел охраны правопорядка, но в тамошних лабиринтах было невозможно не заблудиться.

Добрых полчаса она бродила по пустым коридорам и тыкалась в запертые двери — пока не застряла в каком-то чуланчике со свернутым пространством, откуда ее вызволил улыбчивый мужчина лет тридцати, такой же рыжий, как она сама. Он рассказал, что из аврората недавно выделили новый отдел, который должен бороться с преступлениями против магглов, поэтому старые таблички уже сняли, а новые еще не повесили, и проводил Лили до штаб-квартиры авроров. А потом умчался консультировать кого-то по поводу «той забавной штучки с кнопочками... как ее — ах да, калькулятор!»

Лили покачала головой, глядя ему вслед. Надо же, они назначили чистокровного расследовать преступления против магглов! Впрочем, может, на то и расчет? Вряд ли преступники знают маггловский мир лучше, чем он, а в детективах всегда писали, что сыщик должен думать как те, кого он ловит...

Миновав двустворчатую дверь, она очутилась в большом зале, разделенном на множество отсеков. Со стен смотрели колдографии разыскиваемых преступников, кое-где виднелись вычерченные от руки схемы и карты Британских островов, но все это казалось серым и каким-то выцветшим. Тусклые помятые лица, тихие разговоры — словно где-то рядом притаился боггарт. Или дементор, но ни у кого не осталось ни сил, ни радости, чтобы вызвать патронус.

Она отдала воспоминания старичку, похожему на бледного мурлокомля с усталыми и словно запыленными глазами — пожевав губами, он расписался в ведомости, и Лили с облегчением покинула это траурное царство. В животе уже ворчало и бурчало (кажется, не ужинать вчера было плохой идеей), и она решила сначала сходить на обед, а уже потом нести бумаги в канцелярию, и прямо из атриума аппарировала в Косой переулок.

На мгновение ей показалось, что это какое-то другое место — ноги сделали шаг назад, взгляд скользнул по шеренге домов: ровные, нарядные, с разноцветными вывесками и венками из остролиста... и между ними — страшные, пахнущие гарью остовы, точно гнилые зубы в раззявленной пасти... И снег. С неба валили густые хлопья, и тонкий слой уже накрыл пепелище — белое на черном, живое на мертвом...

Редкие прохожие огибали пожарище по широкой дуге. И невольно понижали голос — и не только там, где предупреждающе горели огоньки аврорских чар.

Кто-то задел ее плечом, и она опомнилась и зашагала вперед. Мостовая в одном месте была огорожена, и на нее не падал снег. По периметру перемигивались аврорские чары, в самом центре расплылась черная клякса сажи. Брусчатка рядом с ней расплавилась и пошла волнами — над серым камнем выступали гребешки застывших потеков.

Навстречу шли две женщины. Одна из них несла зеленый пакет в рождественских звездочках, на другой была остроконечная шляпа и длинный полосатый шарф. Перед черной кляксой они остановились, и первая сказала второй:

— Что за дикость! Если они сейчас себе такое позволяют, что же будет, когда он придет к власти? Нет, Минни, ты как хочешь, а я за него голосовать не буду!

Ответ ее подруги Лили уже не расслышала — в ушах шумело, во рту пересохло; она механически переставляла ноги по заснеженной мостовой. Отгораживающие кляксу аврорские чары перемигивались зеленым и красным — со стороны чудилось, будто две женщины стоят перед еще одной рождественской гирляндой.

Не в силах смотреть на это, она перевела взгляд на аптеку — с витрины залихватски подмигивал профессор Шевелюрус, протягивая покупателям флакон своего чудо-шампуня. На плакате красовалась радужная надпись, перечеркнутая белым полетом снежинок — «Роскошные волосы от профессора Шевелюруса — просто помойте голову!»

За аптекой была та лавка, где Лили две недели назад покупала чемоданчик Петунье. От здания остался только черный остов с полуразрушенной задней стеной. К чудом уцелевшему окну сиротливо льнула занавеска, обгоревшие ребра стропил обломками выпирали в мутное серое небо.

Занавеска была испачкана копотью, но кое-где под ней виднелись остатки кружева. Лили никогда не видела дом с этой стороны — не заходила в него дальше лавки, да и вообще не думала о том, как выглядит остальная часть. И даже саму лавку запомнила плохо. В основном хозяина — как он насмешливо подкручивал ус и заламывал двойную цену...

На глазах выступили слезы, но их тут же высушил ледяной ветер. В лицо летел снег, холодными уколами жалил щеки. Она ускорила шаг — на другой стороне улицы стоял тощий угрюмый тип с узким, как у ласки, лицом и что-то втолковывал мужчине и женщине в темных плащах патрульных.

— ...я только забрал сундук! Его все равно бы кто-то взял — не я, так другой! — воскликнул он, но женщина подняла палочку, и его руки опутала веревка. — За что? Постойте, я же никого не убивал! Арестуйте лучше Малпеппера — это он поджег дом! Он, и Уоттс, и старик Хатчинсон!..

— Не волнуйся, мы и их арестуем, — пообещала женщина, и вся троица с хлопком растворилась в воздухе.

Лили стало так тошно, что захотелось помыть глаза с мылом. Но она только зашагала быстрее — руки совсем озябли, и ноги до колен как будто задеревенели. Над пепелищем белыми мухами носились снежинки, и ноздри забивал запах гари — чтобы избавиться от него, она свернула в какой-то проулок и только тогда вспомнила, что собиралась в кафе Бомплюма... то есть не собиралась, а почти пришла — вышла на площадь с другой стороны, вон и старый платан, и нарядная вывеска, обещающая вкусные обеды за приемлемую цену...

От озноба стучали зубы. Она толкнула дверь кафе — и вяло удивилась, когда колокольчик сверху не зазвенел, а противно задребезжал. В лицо пахнуло домашним теплом, плеснуло яркими красками — зеленым, и лиловым, и канареечно-желтым, но тут из-за стойки выкатился мистер Бомплюм.

Он походил на недовольный пончик: маленькие глазки сверкали, под носом-кнопкой топорщилась щеточка усов, и фиолетовая мантия натянулась на выпяченной груди.

— Уйдите, — он махнул рукой. — Вы что, ослепли? Вы... вы пачкаете это заведение!

Лили опустила взгляд — край плаща почернел от грязи и набух алмазной россыпью тающих снежинок, и на чистом полу оставались круглые мокрые следы от ее ботинок.

— О, — она потянула из кармана палочку, но Бомплюм не унимался — раздутые щеки побагровели, он подбоченился и вздернул подбородок:

— Вы пачкаете это заведение своим присутствием! — и, притопнув ногой, сердито добавил: — Я же нарочно повесил на входе табличку, чтобы такие, как вы, сюда не совались!

Кто-то кивнул, стукнув о стойку высокой кружкой, кто-то хохотнул, кто-то зааплодировал... Лили стояла ни жива ни мертва — в перекрестье недобрых взглядов, под водопадом смешков, — пока из-за дальнего столика не встала маленькая рыжая женщина в простой коричневой мантии.

— Да как вам только не стыдно? — негромко сказала она, повернувшись к одобрительно гудящему залу. — Дэвис, мы же вместе учились — не ты ли хвастался своей бабушкой-магглой? Как ты можешь, Бетти? Твою дочку спасла такая же магглорожденная целительница...

— Миссис Уизли... — начал было хозяин кафе, но женщина замотала головой — рыжие волосы разметались, щеки залила краска. Покраснел даже курносый нос, густо усеянный веснушками.

— Нет уж, если она оскверняет своим присутствием ваше заведение, то и я тоже!

И, раскрыв свой потрепанный ридикюль, она сунула туда вязание и глянцевый журнал по домоводству. И покосилась на нетронутый глинтвейн, который стоял на столике, но после недолгого колебания достала из кармана тощий кошелек.

Три монетки звякнули, падая на канареечно-желтую скатерть. Тишина затопила весь зал — от елово-зеленых стен до фиолетовой барной стойки. Маленькая рыжая женщина подошла к застывшей столбом Лили и подхватила ее под локоть.

— Пойдем, дорогая, — сказала она. — Нам тут не рады.

На улице все так же мела метель. Ветер колючками пробирался под плащ, и впереди скрипел и раскачивал ветвями старый платан. Другой конец площади терялся в снежной круговерти, и чудилось, что в мире не осталось ничего, кроме черного и серого — но волосы ее маленькой спутницы горели огнем. Точно рыжее пламя на фитильке свечи...

— Ничего, дорогая, не переживай, — она неловко похлопала Лили по руке. — Хоть у меня в родне и нет магглов, зато есть троюродный брат-бухгалтер. Страшный, я скажу тебе, человек...

Она попыталась улыбнуться — и Лили заплакала.

* * *

Дверь в лабораторию отворилась почти бесшумно.

— ...почему нет? — спросила Руби. На столе перед ней лежал разобранный вокализатор. — Ты же сам рассказывал, что танатологи с Аркой попросились к нам временно, только до конца года...

— Вот именно, что временно, — хмыкнул Эдди. Он стоял рядом с ее стулом, вертя в пальцах какую-то пружинку. — Значит, съедут разве что при наших правнуках, это я тебе как начальник сектора планирования и прогнозирования говорю.

Третий стол пустовал — кажется, Майлан ушел обедать. Под негромкий разговор коллег Лили попыталась проскользнуть к своему месту, но Эдди уже обернулся, как будто у него на затылке были глаза.

— А вот и Лили... Ты что, плакала? Слушай, я знаю, что в аврорате сейчас не лучшие времена, но...

— Это не авроры, — Лили отвернулась, тихонько шмыгнув носом, но и спиной продолжала чувствовать его недоуменно-растерянный взгляд. — Я... я была в Косом переулке. Хотела пораньше сходить на обед, но мистер Бомплюм... в общем, он меня выставил. Из-за моего происхождения.

Она хотела улыбнуться, но губы дрогнули, и в носу снова защипало.

— Напиши на него жалобу, — Руби что-то сделала с мембраной вокализатора — та откликнулась низким басовитым гудением. — Мигом по-другому запоет, как штраф за дискриминацию заплатит.

— Ты разве не слышала? Это теперь не считается дискриминацией, — в голосе Эдди прозвучала ядовитая насмешка. — Дескать, магглорожденные были предупреждены заранее и вполне могли выбрать другое заведение. Так что жаловаться бесполезно, тут по-другому надо...

Он побарабанил пальцами по крышке стола — и вдруг спросил:

— Не хочешь сходить со мной пообедать?

Лили обернулась — это он Руби или ей? Но Эдди в несколько шагов пересек лабораторию и остановился рядом с ее стулом — большой и спокойный, точно пока еще сытый медведь.

— Но... но как же время? — она моргнула. — Я уже потратила свой сегодняшний перерыв, и...

— А до этого потратила все выходные на работу, — перебил он и взмахом руки сменил свою лабораторную мантию на зимний плащ. — Ну что, идем?

Лили покосилась на пустой стул Майлана, потом на Руби — та молча показала ей большой палец — и неуверенно кивнула.

— Хорошо, но можно не... не в Косой переулок?

— А что так? — Эдди придержал перед ней дверь.

— Там все разорено. И не Упивающимися, а... в общем, к ним присоединились обычные люди. И помогли громить лавки соседей. Поэтому так много жертв.

Она сглотнула. И крепко зажмурилась — черные стены двинулись по кругу, и светильники на них слились в одну синюю сверкающую полосу. Глухой рокот пробирал до костей, вибрацией отдавался в теле. Перед глазами все еще стояла та сожженная лавка, и черная клякса на мостовой, и лицо вора, который украл сундук у соседа... ну почему, Господи? Ведь они же волшебники, у них есть магия — они умеют путешествовать во времени, и чувствовать вероятностное поле, и предсказывать будущее... Так почему они не могут вычистить это зло из людских душ? Тут даже не знаешь, что страшнее — темная магия или такая вот... обыденная мерзость. Неужели она неискоренима? И никак нельзя исправить случившееся — или хотя бы предотвратить, чтобы оно больше никогда ни с кем не повторялось...

Кажется, она произнесла это вслух — Эдди как-то странно на нее покосился. Дождался, пока они выйдут из фойе в коридор и сказал:

— Крокер первый, кто привязал чары перевода времени к кристаллической решетке песка и смог их стабилизировать. До того их погрешность измерялась годами, если не десятилетиями — где уж тут исправлять прошлое. Что до предсказания будущего...

На мгновение он прервался — сверкая золотыми огнями, сверху спустилась пустая кабина. Двери-решетки распахнулись, и зеркало на противоположной стене показало странную пару: рыжую девушку с покрасневшим носом и опухшими глазами и ее спутника. Крупного, мощного, с фигурой и лицом как у греческой статуи... Только выражение было другим — застывшим и сосредоточенным, и между сведенными бровями залегла глубокая морщинка.

Лифт заскрипел и заскрежетал, приходя в движение, и Эдди продолжил:

— Что до предсказания будущего, то чем, по-твоему, занимаемся мы с тобой? Майлан обещает вырастить Квинтию к пятнице — когда я замкну на нее Амброзиуса, мы получим первый октет. По-хорошему, нужна запасная квадра, но для пробного пуска хватит и этого, — его глаза блестели, негромкий голос слышался даже сквозь лязг подъемного механизма. — И если Предсказатель заработает... если он заработает — угадай с трех раз, кто будет обращаться к нему за прогнозами?

Кабина остановилась, и металлический голос объявил атриум — но звуки доносились как сквозь вату, и мысли вертелись во всех направлениях сразу и никак не могли сосредоточиться на чем-то одном. Она шагнула на гладкий мраморный пол, впереди сверкнули золотом статуи фонтана — и в голове такой же вспышкой пронеслось озарение. Выходит... выходит, они создают что-то такое, что сможет помочь аврорам? И создавали его все это время?

— Так ты поэтому держишь нашу работу в тайне? — тихо спросила она у своего спутника. — И запрещаешь рассказывать о ней другим? Потому что мы... куем оружие?

Эдди поморщился.

— Я предпочитаю «магический аналог демона Лапласа», — с видимым неудовольствием поправил он, проходя мимо решетчатых ворот, отделяющих лифтовую площадку от остального атриума. — Дар — единственная в мире сила, способная решить проблему квантовой неопределенности, и... о, это презабавнейший анекдот. Чары те же, что и в Хогвартсе, но показывают не сегодняшнюю погоду, а завтрашнюю.

Лили заморгала, не понимая, отчего он сменил тему, огляделась по сторонам — фонтан, табличка, кто-то бросил монетку, блеснувшую в воздухе серебристой чешуйкой... Толпа вокруг, и гудящее зеленое пламя в каминах, и обычная очередь на выход...

И вдруг впереди мелькнуло рябое лицо Руквуда. Он стоял у самой стены, рядом с дремлющим портретом какого-то важного сановника.

— К сожалению, тот колдун говорил на английском и рапа-нуи, а вот писать по-английски его никто не учил. Так что их, — Эдди ткнул пальцем в потолок, и она невольно подняла глаза — на синем фоне мерцали и колыхались золотые символы, медленно перетекая друг в друга, — их не может расшифровать никто, кроме Крауча, который говорит языками человеческими и ангельскими и читает почти на всех языках, на каких говорит. Поэтому он всегда одет по погоде, — и добавил почти без паузы: — Ну что, аппарируем?

Взгляд Руквуда буравчиком сверлил плечо. Толпа вокруг немного поредела — они стояли у самого бортика фонтана. Из палочки волшебницы вытекала струйка воды и хрустальной ниточкой падала в бассейн.

Кивнув, Лили протянула руку своему спутнику — и мир сжался вокруг нее, как шланг гигантского пылесоса.

Миг — и в лицо дохнуло холодом. Перед глазами затанцевали снежинки, и постепенно за ними проступили выпуклые очертания окрашенной двери... Как, кафе Бомплюма? Зачем он ее сюда привел? Ничего не понимая, она уставилась на Эдди, но он только крепче сжал ее руку.

— Так надо, Лили. Верь мне.

И толкнул дверь, пропуская ее вперед. Маленький колокольчик над входом противно тренькнул — и вдруг залился мелодичным перезвоном, когда через порог переступил ее спутник.

Кажется, с прошлого раза посетителей только прибавилось — обеденное время было в самом разгаре. Мистер Бомплюм в дальнем углу принимал у какой-то ведьмы заказ, но звон колокольчика заставил его обернуться.

— Я же сказал... — начал было он, но вдруг осекся и замолчал, как будто увидел перед собой привидение.

Эдди улыбнулся и шагнул к ближайшему столику — как был, в уличном плаще, оставляя на полу грязные следы. На его плечах и светлых волосах росинками блестели тающие снежинки.

Он отодвинул стул и поманил Лили к себе. Взглянул прямо в глаза — уверенно и твердо, будто дернул ее за невидимую ниточку.

Как во сне, она подошла и села. Уставилась перед собой — на канареечно-желтую скатерть, на подставку для бумажных салфеток, на маленький хрустальный стаканчик, из которого торчал одинокий заунывник...

В уши ввинтился чей-то голос, похожий на сердитое жужжание насекомого. Он то ли требовал, то ли угрожал, но стул рядом скрипнул под чужим весом, и на плечо теплой тяжестью легла рука Эдди.

— Отдел тайн, — бросил он, и тот голос смолк и больше не возвращался, а потом боковое зрение уловило движение — к столику подплыло фиолетовое пятно...

— Что... что вам угодно, сэр?

Моргнув, она подняла голову. Уставилась на мистера Бомплюма — у него прыгали губы и побелела шея, а с лица сбежали все краски. Будто цветной снимок полинял до черно-белого.

— Горячий чай, — сказал Эдди. — А моей спутнице... — но она изо всех сил замотала головой, и он закончил: — А моей спутнице противно даже притрагиваться к чему-то в такой грязной дыре, как ваше заведение.

Лили зажала рот рукой. Зачем... зачем он так с ним? Неужели не понимает, что от этого только хуже? И тишина вокруг — ни чужих разговоров, ни звяканья столовых приборов, ни стука кружек о стойку... Кафе как будто вымерло, и никто не пытался вмешаться.

Она обернулась к соседнему столику, но за ним было пусто. Только дымился бокал горячего сливочного пива да на тарелке розовел сочным боком разрезанный бифштекс.

— Бомплюм! — окликнул хозяина Эдди, и маленький толстячок остановился.

— Да, сэр? — его голос дрогнул.

— Вы и впрямь думаете, что полукровки смогут отсидеться в углу? Что достаточно выгнать из кафе такой вот... солнечный одуванчик, и тогда вас никто не тронет? Не лгите себе, Бомплюм, — бедняга дернулся, как от удара хлыста. — От вас всегда потребуют большего. Либо продавайте бизнес и переезжайте, либо берите пример с Фортескью. Скидка на полный обед для авроров и патрульных — и вся эта нечисть к вам и сунуться не посмеет... Или уж идите до конца и готовьтесь вступать в Упивающиеся, чтобы грабить и убивать вместе со всеми. Поверьте мне на слово — меньшим вы от этих хищников не откупитесь, — добавил Эдди и устало потер переносицу.

Толстячок вспыхнул, но ничего не ответил. Ошеломленная, Лили смотрела ему вслед — как он торопливо семенил меж опустевших столиков, потом свернул за барную стойку... Вскинул палочку — и к нему в руки суетливо прыгнула чашка, а потом откуда-то снизу выплыл чайник...

Эдди вздохнул и потянулся за бумажной салфеткой.

— Так он полукровка, да? И выгнал меня потому, что его запугали? — вполголоса спросила Лили.

— Угу, — он сложил бумажную салфетку пополам, потом еще раз пополам. — Понимаешь... не в каждом обывателе сидит маленький Упивающийся, который только и ждет, как бы ограбить соседа. Порой это испуганный полукровка, который боится, что иначе ограбят его. Или пытается кому-то что-то доказать — полукровки всегда кому-то что-то доказывают, — он развернул салфетку, мельком глянул на нее и сложил другой стороной. — Тогда как чистокровным это просто не нужно. Истинная чистота крови не в превосходстве над магглами, не в том, кто твои бабушка и дедушка — она вот тут, в голове, — он кончиком пальца дотронулся до виска. — Родословная Блэков по мужской линии восходит к Плантагенетам, а по женской — к Томасу-Рифмачу; у Майлана она насчитывает триста лет, и его предком был мало кому известный Фаддеус Феркл. Но они об этом даже не задумываются. Так кошка не задумывается о том, как грациознее ставить лапу — просто берет и ставит, и все, — закончил Эдди и потянул салфетку за края.

Пара движений — и на его широкой ладони удобно уместился бумажный журавлик с загнутым носом и чуть перекошенным хвостом. Он повернул его сначала одной стороной, затем другой — Лили так засмотрелась, что сама не заметила, как спросила:

— А твоя родословная? Сколько веков насчитывает она?

— Десять, — улыбнулся Эдди. — Но мои предки только пасли овец и разводили драконов — не считая двоюродного деда-регбиста... но о нем как-нибудь в другой раз, — усмехнулся он, когда на стол перед ним опустился заказанный чай.

И, даже не притронувшись к чашке, одним длинным движением поднялся со стула.

— Пойдем, — сказал он. — Возьмем тебе сэндвич у Фортескью.

А потом положил на столик золотой галлеон и, по-мальчишески подмигнув Лили, подбросил своего журавлика вверх.

И бумажная птичка ожила и захлопала крыльями.