Бархат саксофона или коронный хук слева (джен)

Впрочем, в Норе на Рождество произошло и кое-что еще, заслуживающее внимания.

«Мерлин, как же тут невыносимо тесно, и шумно, и, пикси их всех раздери, ужасающе громко!» — такой стала моя первая мысль, стоило мне только переступить порог родительского дома. Привычный для рождественской Норы балаган застал меня совершенно врасплох и даже заставил засомневаться: «Как, черт побери, как?! Как я сумел прожить в этом суматошном переполохе все двадцать лет?!»

Короткое воспоминание о тишине нашей с Забини квартиры отозвалось внутри непонятным теплым чувством. Обычный вечер: Блейз что-то молча строчит в конспекте, а я готовлю ужин. В этот раз на двоих. Тихонько скрипит перо. Шипит на сковороде масло, я что-то неслышно напеваю сам себе под нос, а старый деревянный пол гулко ноет в такт порывами ветра из-за окна. Хлопает дверь где-то внизу, и тихим эхом раздается приглушенный смех девочек с первого этажа.

Когда же квартира в Лютном успела стать моей? Нашей? Когда же Нора успела стать чужой?

Я верно задумался и потому пропустил очередной вопрос от Билла. Они приехали первыми: Билл с женой и маленькой дочкой. Флёр тут же убежала распаковывать сумки, а Билл, заставший меня на кухне, ссадил дочь с рук на пол и, крепко меня обняв, уселся за стол напротив. Мы не виделись, наверное, почти год.

Фоном на максимуме громкости работало радио, мама гремела кастрюлями в кладовке, внезапно откуда-то сверху что-то пропела на французском Флёр, пытаясь перебить невообразимый шум.

В ушах звенело.

Мама выглянула из кладовки, тут же добавила громкости к радио — хотя куда уж еще, сообщила что-то насчет того, что нужно докупить продукты к ужину, и скрылась за дверью. Билл что-то зычно ответил Флёр на французском и как ни в чем не бывало вернулся к нашему разговору. Кажется, он хотел узнать, как продвигается учеба в Аврорате.

Годовалая дочка Билла и Флёр, копошившаяся до этого под столом, вдруг шустро забралась ко мне на колени и скорчила детскую рожицу, старательно высунув язык. Развеяла надо мной свои детские вейловские чары и, пока я пытался избавиться от ряби в глазах, дернула меня за волосы и заливисто засмеялась звонким смехом прямо на ухо.

В голове взорвался первый залп фейерверка.

Билл что-то настойчиво переспросил. Я вдохнул, выдохнул, что-то ответил невпопад. С трепетом и ужасом представил приезд Перси с женой и их только-только родившимися близнецами Молли и Люси.

Моя чердачная комната под самой крышей Норы на мгновение показалась мне почти спасением — переждать и спуститься только к самому ужину — таков был мой новый план. Тем более, что так далеко наверх по шаткой лестнице, что становилась уже и уже с каждым этажом, никто, кроме меня и Джинни, никогда и не поднимался.

Стоило вспомнить о Джинни, как раздалась оглушающая трель дверного звонка. Воспользовавшись моментом, я пошел открывать. Распахнул дверь, и мозг прострелило куда более странной мыслью: «Мне точно стоило захватить с собой в этот невообразимый дурдом Блейза Забини!»

Как наяву на мгновение привиделась зыбкая полутьма нашей с ним квартиры, едва заметный одинокий силуэт в отсвете гирлянд с улицы, пустая (а может и не одна) бутылка из-под вина на столе.

В том, что мне в голову внезапно взбрела именно эта идея, я решительно обвинил свою драгоценную, но предельно непредсказуемую сестру Джиневру Уизли. Потому что вот она — объявилась на пороге, вся разрумянившаяся от мороза, в дорогой одежде и с модной прической, а рядом с ней, потерянно озираясь по сторонам, переминалась с ноги на ногу ее внезапная спутница — ни много ни мало — Анджелина Джонсон.

Анджелина… Джонсон… Чтобы вы понимали!

Все мои заготовленные шуточки и привычные подтрунивания над Джинни тут же вылетели из головы. Что ж, надо признать, Джинни всегда любила неожиданные приемчики. И не только в квиддиче.

Я еще успел поприветствовать сестру на автомате: «А где же твой ка…»

«…чок Майкл» — окончание, поперхнувшись от удивления, пришлось в спешке молча запихнуть себе обратно в глотку.

Я молча перевел взгляд с Джинни на Анджелину и обратно на Джинни, судорожно пытаясь вернуть себе самообладание, после чего с самым непринужденным видом помог им снять верхнюю одежду и забрал у вконец засмущавшейся Анджелины пальто и шарф.

Джинни только шикнула на меня и стрельнула глазами. Я ответил ей бешеным взглядом. Сестра отвернулась и с самым невозмутимым видом повела неожиданную гостью на кухню.

А я так и остался стоять в прихожей с чужим пальто и шарфом в руках. Тонкий аромат незнакомого парфюма напрочь сбивал с мыслей. «Вот это поворот!» — в голове отчаянно щелкали шестеренки. Мерлин, мне, правда, надо было прихватить с собой Забини…

Джинни вернулась спустя мгновение, нетерпеливо пощелкала у меня перед лицом пальцами, привлекая внимание, и бесцеремонно отобрала чужую одежду. Коротко открыла входную дверь — порыв ледяного ветра запоздало привел в чувство — и стряхнула налипший на пальто снег на крыльцо. Я мысленно отвесил себе оплеуху — в голове все еще на повторе лихорадочно звучало: «Анджелина и Джинни, Рон и Забини…»

А потом так же резко мысль закончилась, и я зашипел, окончательно приходя в себя. Неласково подтолкнул Джинни по коридору дальше, в укромный темный угол, подальше от кухни.

— Джин, ты что, совсем страх потеряла?! Где твой Майкл? Что вообще происходит? Если мама твою гостью увидит, ее же удар хватит! И Анджелина, в самом деле?!

Джинни пропустила мою возмущенную тираду мимо ушей и, понизив голос, быстро произнесла:

— Родители дома?

— Твоё счастье, только-только уехали в Лондон.

Сестра только утвердительно качнула головой.

— А Джордж?! Джордж уже приехал?

Та настойчивость, с которой прозвучал этот вопрос, на секунду сбила меня с толку.

— При чем тут Джордж, Джинни?! Опомнись! Ты заявилась домой на Рождество с девушкой! Ты мне ничего не хочешь рассказать?!

Джинни спокойно вздохнула, поправила растрепавшиеся волосы и, украдкой оглянувшись по сторонам, вполголоса затараторила:

— Хочу, Рон! Очень хочу рассказать.

Я не успел возмутиться, Джинни снова шикнула на меня, схватила за запястье и сжала что было сил.

— Мерлин, Рон, дыши! Ты весь красный! Да не встречаюсь я с Анджелиной! Выдохни уже! И с Майклом больше не встречаюсь, если уж на то пошло! И вообще ни с кем сейчас не встречаюсь. Мерлин, о чем это я вообще?! Дело же совсем не в этом.

Кажется, я совсем перестал улавливать суть этого нашего разговора в полутемном узеньком коридорчике. Казалось, еще минута-другая, и за нами явится то ли Билл, то ли наша внезапная гостья.

Джинни в унисон моим мыслям ровно произнесла:

— Вот именно, Рон! Поэтому слушай и не задавай вопросов. В общем, ты же знаешь, по четвергам мы всегда играем товарищеские матчи со второй лигой…

На мгновение что-то зазвенело в голове, и мне почему-то показалось важным запомнить, что точно, домашние же матчи у Джинни каждый четверг, но она тут же продолжила, не дав мне сосредоточиться, и мысль улетучилась, так и не задержавшись. В голове осталось только настойчивое: «Причем тут вообще матчи?!»

— Так вот, Рон, два дня назад мы играли с «Торнадо». Счет был разгромный в нашу пользу, и все только и ждали, когда уже появится на горизонте этот маленький вертлявый шарик, чтобы наш ловец с чистой совестью поставил наконец точку в чужих мучениях. Помяни мое слово, с таким тренером Торнадо скоро вообще вылетят в трубу. Так вот, ничто не предвещало, как говорится, но на последней минуте матча меня вдруг взяла и сбила с метлы загонщица Торнадо, можешь себе такое представить?

Я честно не мог — кто угодно, но только не Джинни, но сестра уже продолжала:

— Догадываешься, кто у них в загонщицах?

Джинни выжидательно посмотрела, и мне осталось только предположить наобум:

— Анджелина Джонсон?

Я все никак не мог уловить, куда, Мордред подери, движется этот бессмысленный разговор.

— Именно, Рон, именно. Так вот, хвала моей необъяснимой предрождественской рассеянности! Представь: она сбивает меня с метлы, я красиво стремлюсь с завораживающим дух ускорением навстречу объятиям холодной и сырой земли. В последнюю секунду, правда, мою тесную встречу прерывает пружинящее заклинание тренера, и мне остается только перекатиться на спину и тупо уставиться в декабрьское серое небо с одной-единственной мыслью «За эту вопиющую ошибку тебя, Джинни, тренер с потрохами съест. Прожует и не заметит. А может и вообще на скамейку запасных посадит…» И вот пока я предавалась бренности бытия, прямо надо мной возникло донельзя растерянное лицо Анджелины. Матч к этому моменту уже, конечно, закончился в нашу пользу, и я ждала от нее разве что каких-то стандартных извинений и поздравлений с победой.

— Джинни… — меня хватило только на это короткое предупреждение.

— Терпение, Рон, терпение. Так вот, Анджелина протянула мне руку и сказала, угадай что?

— Поздравляю, Уизли, с феноменальным падением. Первая лига, значит, да? Лучшая охотница нового столетия по версии журнала «Новости квиддича»?

Джинни недовольно засопела, и я сдержался, заткнувшись в последний момент.

Если честно, зная уровень игры сестры, я вообще не мог представить, что ее хоть кто-то мог сбить с метлы, а уж тем более какая-то загонщица из какой-то там второй лиги.

— А вот и не угадал, братец. Анджелина, в отличие от тебя, весьма милый и доброжелательный человек, конечно. Поэтому она просто протянула мне руку, чтобы помочь подняться, и произнесла ровно одно: «А как там Джордж поживает? Передавай, при случае, ему привет от меня».

— Что-о-о?!

На этом моменте наши коридорные перешептывания на повышенных тонах резко приняли новый поворот.

— Вот и я о том же, Рон, и я о том же!

Джинни перевела дух и продолжила уже спокойнее, крикнув изо всех сил в сторону кухни: «Там на плите еще пунш не остыл! Не стесняйся, Анджелина».

— Так вот, после такой неожиданной фразы мне ничего не оставалось, как затащить ее после матча в бар. Знаешь, в чем мне Анджелина призналась после пары бокалов вина?

— В чем же?

— В том, что она стабильно раз в неделю уже три года наведывается в магазин Джорджа, и что дома у нее уже целая гора всех этих его безделушек и приколов, но Джордж… Джордж её…

— Не замечает.

Я закончил предложение за Джинни, и она только коротко кивнула.

— Что мне оставалось еще делать, ты же знаешь…

Знаю, да, прекрасно знаю.

Джордж не замечал влюбленную в него уже столько времени Анджелину по одной простой и веской причине — утро у моего брата уже три года так же стабильно начиналось с того, что он закачивался какими-то только ему ведомыми зельями, на которых и дотягивал до следующего дня. И следующего после этого. И следующего. В Норе об этом, конечно, знали все.

И единственное время года, когда он еще делал над собой усилие, стараясь припомнить самого себя прошлого и кое-как сдерживался, чтобы не сорваться, были несколько дней в канун Рождества.

Джинни несмело кивнула моим мыслям — мы думали ровно об одном и том же, я только успел открыть рот, как она уже ответила:

— Я ей всё рассказала, правда. Всё-всё. Нечестно было бы иначе приводить её в Нору. Но знаешь, Рон, там в баре, пригнувшись ко мне вплотную, она залпом допила своё вино и произнесла самую странную вещь на свете: «Я ведь еще с пятого курса знала, что люблю их обоих. Не пойми меня неправильно, Джинни, но, кажется, я правда понимаю твоего брата».

Мы еще долго стояли в этом тесном коридоре, каждый наедине со своими мыслями, обдумывая это невозможное чужое признание.

А потом Джинни, конечно, с привычным уже напором развила небывалую деятельность. Взяла родителей на себя, зорко следила за Джорджем, который приехал на следующий день, опекала смущенную Анджелину, что осталась ночевать в Норе… И даже усадила их рядом друг с другом за рождественским столом.

В общем, это была моя сестра — Джиневра Уизли — во всей своей красе. Попутно она не забывала, конечно, сиять, шутить и общаться со мной тайными знаками и многозначительными жестами.

А потом ранним утром в Рождество, солнце еще даже не взошло, Джинни пробралась ко мне в комнату и неслышно распахнула окно в сад. И мы в одних пижамах, словно воришки, пойманные на месте преступления, потолкавшись плечами, свесились из окна наружу.

Они сидели на заснеженной скамейке прямо под окнами. Анджелина, укутанная в мамин вязаный плед, и Джордж, согревающий ее ладони в своих. Шапки свежего снега искрились в рассветных сумерках и нависали с крыши прямо над ними. Склонившись друг к другу, они разглядывали что-то в снегу.

Я напряг слух. Джинни, конечно, тоже почти не дышала.

И вдруг донеслось тихое, такое привычно смешливое, но почти совсем забытое: «Знаешь, Анджи, Фред как-то опытным путем выяснил, что если скормить садовым гномам перемерзшую картошку — они исполнят любой твой каприз. Так вот…»

Мы быстро переглянулись с Джинни и замерли, встретившись взглядами. Мы думали об одном и том же: «Мерлин, это же он! Он! Наш Джордж!» Джинни уронила голову мне на плечо, тихо вздохнула и прошептала почти неслышно: «Мерлин, как же я по нему соскучилась…»

Я смог только кивнуть ей в полутьме, неспособный проглотить комок в горле.

Наше внимание опять привлекло тихое перешептывание. Я высунулся из окна подальше, чтобы лучше видеть. Картина перед глазами нарисовалась просто невероятная. С десяток наших противных и совершенно неуправляемых садовых гномов мелькали красными шапками и разгребали крошечными лопатками шапки рыхлого снега.

Джордж вдруг подорвался со скамейки, опустился в снег на колени, закрыв спиной нам весь вид. Джинни толкнула меня локтем, я пожал плечами. Я тоже ничего не понимал.

Показалось, что гномы столпились возле Джорджа гурьбой и что-то сердито ему выговаривают — Джордж покопался в кармане, протянул им что-то и те восторженно запищали. После чего бросились врассыпную, исчезнув в снегу.

А потом Джордж обернулся. Анджелина тихо вздохнула.

Все казалось почти нереальным в этом утреннем предрассветном свете — крохотный букет в руках у Джорджа, Анджелина, завороженно разглядывающая цветы.

Джинни рядом с ухом шмыгнула носом и втянула меня внутрь комнаты, неслышно прикрыв окно.

— Джордж спросил меня вчера, не знаю ли я случайно, какие у Анджелины любимые цветы.

— И?

— Подснежники, Рон. Это они.