Мост в рассвет (джен)

Сирин бушевала. Никогда она, кажется, ещё не чувствовала такой злости — даже в прошлой жизни, когда прилипчивые взгляды без стеснения скользили по её телу, а губы выдавали постыдные комментарии. Она не могла слышать их, но она их видела. А он предложил ей вернуться в тот мир!!! И даже то, что он не стал настаивать, не оправдало Ярра в её глазах. Он ей так и не поверил до конца! А если поверил, то ему просто наплевать!

— Мне, единственной, кто пересёк этот ваш аспидов Мост во плоти! И с обрывками памяти! — выкрикнула Сирин, не в силах больше сдерживаться. — Светлая и прекрасная Явь! Ха! Такая же, как её Хранительница!

Сирин крутанулась посреди комнаты так резко, что волосы хлестнули по лицу. Мысль о прекрасной, как сама Явь, Хранительнице взметнула чуть остывшее негодование. Значит, эта сказала, что ей, Сирин, рано было переходить Мост!!! Звучит как… "она ещё не выработала свой ресурс".

Сирин схватила со стола поварёшку с длинной ручкой для помешивания зелий и с силой швырнула в тёмный угол Избы. Сухо ударившись о стену, ложка упала прямиком в ступу, что занимала целый угол. Оттуда с мявом выскочил Ветерок, зацепился когтями за край ступы и зашипел. Шерсть кота вздыбилась, отчего он стал похож на чёрное грозовое облако.

— Ох-х, прости! — Сирин прижала пальцы к губам и поспешила к котику, пригладила его взъерошенную шерсть и почесала за ухом. — Я забыла, что ты любишь спать в ступе… Сама не знаю, что на меня нашло… — Она обессиленно опустилась на лавку, а успокоившийся кот скользнул ей на колени, ластясь и урча.

— Пусть находит почаще, — раздался от окна голос Алконост, и она просунула голову в окно. Видимо, сидела на крыше и с интересом слушала. — Ты прекрасна в гневе, голубушка! Очень пикантно смотрится.

Трудно было считать выражение лица птицедевы, ведь она висела вниз головой, и Сирин с подозрением прищурилась: не издеваются ли над ней? Но не успела она что-либо решить, как Алконост пропала из окна, зато через несколько секунд дверь распахнулась, и птицедева собственной персоной ввалилась внутрь. Перья влажно поблёскивали — наверное, она и правда вдоволь наплескалась во рве. Оставив на полу цепочку мокрых трёхпалых следов, Алконост прошествовала в середину комнаты и плюхнулась прямо на пол. Следом неслышно и аккуратно вошла Йагиль и закрыла дверь. Она летала ко рву за Алконост после сцены с Ярром, а Сирин сразу кинулась к Избе. Она думала, что ей нужно излить слёзы, а не ругательства…

— А вот Ярра в гневе я, наоборот, боюсь, — доверительно призналась Алконост. — Даже не возбуждает. Я имею в виду, когда он действительно зол, а не так, как обычно… Очень у него это натурально выходит. — Птицедева дёрнула крыльями, и Ветерок перестал урчать и внимательно взглянул на неё жёлтыми глазами.

Сирин безнадёжно вздохнула. Ну почему все их разговоры неизбежно сворачивают на Ярра, даже при наличии такого количества Печатей? Может, потому и сворачивают.

— Кто его отец? — спросила она, зная, что ей не ответят. Йагиль и Алконост обменялись беспомощными взглядами, а потом Йагиль раскрыла ладони, рассечённые свежими синими изломами, и Сирин стало стыдно. За рассказы о прошлом здесь платили дорого. — Извините… — Она опустила глаза и провела пальцем по гладкой чёрной шерсти Ветерка.

— Бывает, — усмехнулась Алконост. — Крепко вы поговорили, прямо ух-х! — Она будто с новым интересом разглядывала Сирин. — Не ожидала от тебя такого напора! — Что это, уважение светилось в янтарных глазах птицедевы?

Сирин хмыкнула и неубеждённо пожала плечами. Ей казалось, что ничего особенного она не сделала. Любой бы отреагировал так же. И страха не было в тот момент — только боль, гнев, досада, что её ни во что не ставят…

— Вот про Ярра я, пожалуй, могу тебе ещё рассказать… — Алконост уселась поудобнее. Йагиль глянула на неё вопросительно. Сирин постаралась придать лицу равнодушное выражение, но Ветер недовольно поднял на неё мордочку: почему его перестали гладить? А Алконост распевно начала:

— Я его только с шестилетнего возраста помню. Как и все мы. До этого, очевидно, что-то было, но не будем тревожить Печати. — Алконост многозначительно скосила глаза на ладони Йагиль. — Он всегда был удивительно сдержан и одновременно гневлив. Как будто это единственная эмоция, которую ему оставили… Будто и на нём Печать — его личная. Он никогда не плакал, не выражал страха или радости… Не показывал привязанности ни к кому. Ты думаешь, чего Йагиль сегодня челюсть с пола подбирала, когда он так с ней поговорил? — Йагиль криво улыбнулась — описание явно попало в точку. — Или этот восторг от посещения Яви?

Сирин фыркнула, выразив своё отношение к этой "Яви".

— Ну допустим, — не стала спорить Алконост. — Но сам факт поражает! Может, его там подменили, а, сестрёнка? — Она ткнула Йагиль в плечо. — Вы вещи все проверили? Всё на месте? А зрачки одинакового размера?

Йагиль даже не сочла нужным ответить.

— Как бы там ни было, — продолжила Алконост, — его прям ломало в Марину ночь у её гроба. Каждый год. Трудно было не заметить…

— А кто такая Ганна? — выпалила Сирин, внезапно вспомнив это имя.

— А, Ганна… — поскучнела Алконост. — Да тут моя вина есть, пожалуй… — Она почесала крылом затылок. — Когда уже пропала Ядвига, а Ярр и тогда не расчувствовался, мы подумали, что хватит ему в девках сидеть, ну, то есть, наоборот.

Йагиль гневно раздула ноздри, и глаза похолодели, как сталь.

— Ну ладно, ладно, это я предложила, — покорно кивнула Алконост. — Мою-то любовь он давно отверг, дурашка. — Она горделиво выпятила грудь. — Так что у меня был чисто охотничий азарт.

— Пф-ф! — смогла высказаться Йагиль.

— Ну ладно, я побилась об заклад с Бесом! Довольна?! — сварливо проговорила Алконост. — Ну и сосватала ему Ганну, самую красивую утопленницу-русалку, между прочим! Сама выбирала!

— А он что же, послушался? — поинтересовалась в голову котику Сирин.

— Дело молодое! — похвасталась Алконост, подбоченившись. Но задор быстро увял. — Наверное, он тоже решил испробовать новый способ пробудить в себе чувства… А уж Ганна-то рада-радёшенька была! Такой красавчик, свеженький, да к тому же новоиспечённый Хранитель Моста! Но всё это длилось недолго. — Сирин почувствовала, как неприятно сжалось в груди. Она не хотела слушать дальше. Но слушала с болезненным любопытством. — Ярр бедную девушку не полюбил, а она чахла буквально на глазах. И ладно бы она в ров кинулась топиться. Для русалок это в порядке вещей. Но она бросилась прямо в Огненную реку… — Птицедева замолчала, а Сирин поняла, что затаила дыхание. Медленно и осторожно выдохнув, она тихо спросила:

— Она погибла?

— Конечно, — мрачно подтвердила Алконост.

— А что же он? — требовательно поинтересовалась Сирин, вскинув взгляд на неё.

— Не знаю, — ответила та. Сирин скептически подняла бровь. — Нет, правда не знаю. Выглядел он достаточно удручённым… — Особой уверенности в голосе птицедевы не прозвучало. — А что там творится у него на душе… если она у него есть… даже Йагиль не знает. — Алконост повернулась к ведунье, и та вздохнула, соглашаясь. — А ведь они самые родные. Но с девушками он больше замечен не был, хотя русалок судьба Ганны ничему не научила, такие глупые создания…

Сирин вспомнила слой льда, который она увидела, коснувшись души Ярра. Что-то там есть за этим льдом… Что-то, что стережёт не только прочный, как алмаз, лёд, но и полное первозданной ярости чудище, которое выпустили наружу, в мир… И когда оно пробуждается, даже бесшабашной Алконост становится не по себе.

Сирин не боялась. Может, потому, что всё-таки не совсем принадлежала Нави. У неё даже нет Зимнего креста, которым здесь щеголяет последний чертёнок.

А если попробовать вернуться? По крайней мере, взглянуть… Может, время здесь течёт по-иному, и каждый год в Нави равен столетию там? И они с Ярром оба правы, и оба видели каждый свою Явь. "Дом"... Сирин поискала и не нашла в себе чувства тоски при звуке этого слова. Ну не могла она назвать домом свою стеклянную банку… Она закрыла глаза и обняла котика — он мог бы возмутиться и оцарапать её, но не шелохнулся. Нет. Пусть её домом останется Изба.

* * *

— Эй, Ситень! — сердито позвал Косохлёст. — Что ты там копаешься?!

Внук Старого Беса Ситничек, запыхавшись, поднялся на вершину кургана.

— Да иду я, иду, — насупился он. — Куда спешить, всё равно завтра будет то же, что вчера…

— Это ещё неизвестно! А я обещал! — осадил его Косохлёст.

— Кому и что? — удивился Ситничек.

— Тому… Из Яви. — Косохлёст отвёл глаза. — Поискать его родных у нас. Среди Неприкаянных.

— И как же ты это будешь делать? — Ситничек с сомнением обвёл взглядом волнистую гряду курганов. Над ними стелился туман, но ребята точно знали, что никакой это не туман, а бестелесные сущности неприкаянных душ. Общаться с ними было практически невозможно. Они не отзывались на имена, не отвечали на вопросы, вообще почти никак не реагировали ни на что. Только пели порой свои заунывные песни, в которых не разобрать ни слова… По правде сказать, это было не очень весело. Даже для Нави. И искать в этой призрачной хляби какую-то определённую душу — всё равно что лезть в склизкое, студёное болото. Ситничек поёжился. — Что же делать?

— Снять штаны и бегать, — невпопад огрызнулся Косохлёст. — Видишь, я думаю! — Он показательно приложил палец ко лбу. — А потом начал рассуждать вслух: — У меня есть их имена. А ещё у меня есть его имя. Хотя, если разобраться, то дрянь это, а не имя — Сквознячок! — Косохлёст сплюнул. — Прямо как твой дед говорит. Ясно, что прозвище. Небось они ему такого не давали.

Ситничек глупо передёрнул плечами. А Косохлёст прочистил горло и позвал чуть громче обычного своего тона:

— Эге-гей! — Он чётко произнёс два имени, но туман, который не был туманом, словно втянул в себя звуки, и вышло только невнятное бульканье. — Что за?! — возмутился Косохлёст. Позвал громче — но снова заглушила всё вязкая безликая муть.

— Дедушка как-то сказывал, что нельзя взывать к Неприкаянным, — тоненько и плаксиво проговорил Ситничек. — Можно накликать лихо…

— А-а и!.. — выругался Косохлёст. — Вот зараза! — Он пнул в сердцах серебристую зыбь и чуть не растянулся, не встретив сопротивления. — Проклятые слабаки! Надо было тут застрять! Ладно, пойдём. Расскажу потом тому, что я пытался. А ты подтвердишь.

Ситничек хотел было послушно кивнуть — привычка, достигнутая муштрой. Но что-то повернулось у него в голове, и он с ужасом воскликнул:

— Там, за Мостом?!

— Угадал, — небрежно отмахнулся Косохлёст, будто речь шла о переходе на соседний курган. — Делов-то! Пошли! — Он начал спускаться с кургана.

— Нет! — Ситничек встал как вкопанный.

— Бунт?! — ласково оскалился Косохлёст и положил руку с маленькими, но сильными пальцами подельнику на плечо, готовый больно сжать.

К его удивлению, Ситничек с силой вырвался.

— Я всё дедушке расскажу! — взвизгнул он и почти кубарем скатился по склону. — Один раз ладно, ты же случайно… — Он с наивной надеждой посмотрел в глаза Косохлёсту. Пришлось ответить самым мрачным, тяжёлым взглядом. Ситничек отшатнулся и, уже не оборачиваясь, прытко побежал к медоварне.

Неужели расскажет, чёртово отродье?! Косохлёст нахмурился ему вслед, размышляя. Глупости не занимать — может, и расскажет!

Он опрометью слетел с кургана и бросился за приятелем. Нагнать хоть и копытного, но быстроногого чертёнка удалось только почти у медоварни. Косохлёст прыгнул вперёд и повалил Ситничка на мостовую. Внутри что-то бу́хало и грозило разорваться от стремительного бега.

— Ты что?! — возопил прижатый к кругляшкам каменного дерева Ситничек.

— Лежи смирно! — прошипел Косохлёст повелительно. Он хоть и был легче и хрупче, но Ситничек подёргался ещё и затих. А Косохлёст увидел нечто и судорожно выдохнул. И боком, боком оттащил друга в тень дома. Поэтому Ярр, как всегда, погружённый в свои думы и мрачный, их не заметил. Он тоже направлялся к медоварне.

— Э-ге-е… — протянул Косохлёст заинтересованным шёпотом. — Стало быть, он всё-таки попался на удочку Беса! А?!

— М-м! — промычал Ситничек, которому Косохлёст всё ещё зажимал рот для верности.

— Пошли! — Косохлёст легко спрыгнул с приятеля и, вжимаясь в стены, поспешил за Хранителем Моста. Ситничек вздохнул и, потирая ушибленный бок, побрёл за ним. Ему будто враз расхотелось идти к деду.

* * *

Ярр постучал в толстую дверь из каменного дерева — твердь поглотила звук без остатка. Зачем вешать в медоварне такие прочные двери? Это же не крепость… В крепостях ворота заперты, а эта дверь бесшумно растворилась на хорошо смазанных петлях, впустив гостя в тёмное помещение. Всюду подымались чаны выше человеческого роста — в них бродили пуды и пуды медовухи на радость горожанам. В воздухе висел приторный душный аромат. От одного его можно было бы опьянеть, если бы Ярр мог. У некоторых чанов суетились голые по пояс черти в повязках на физиономиях и что-то помешивали, подсыпали, стравливали пары́… И тогда воздух мутнел, и в нос ударял резкий грибной дух. Не всегда хочется знать все тонкости процесса. Ярр положил ладонь на ближайший чан — он был тёплым — и слегка постучал. Металл ответил басистым гулом, а сверху сорвалось несколько густо-сладких капель.

— Ярр! — между чанов показался добродушно улыбающийся Старый Бес. Ловко тыкая по пути зазевавшихся работников, он быстро подсеменил к Ярру. — Не ждал! Рад!

Всё ты ждал. Практически не оставил выбора.

— Я пришёл за советом. — Ярр показательно обвёл взглядом помещение, и Бес понимающе закивал.

— Конечно, конечно! Пойдём ко мне в кабинет! — Бес сделал приглашающий жест когтистой рукой, и они пересекли зал, лавируя между шипящими чанами и чертями.

За винно-красной шторкой оказалась ещё одна дверь из каменного дерева. Ну точно крепость… И эта дверь оказалась заперта — Бес вынул причудливый ключ и отпер её.

Изнутри пахнуло прохладой и тишиной. Полуопущенные портьеры почти не пропускали свет, а массивный канделябр оскалился чёрными незажжёнными свечами.

Роскошный и мрачный кабинет — сплошь винно-красные и тёмные оттенки стен, мебели и предметов интерьера. Бес явно постарался, обставляя этот будуар. На какой-то миг показалось, что колыхнулась штора на окне — Ярр вскинул взгляд. Но ничего… Не ветер же это, в самом деле!

— Итак, — начал Ярр. — Ты сказал, что есть способ для той, кто не является нежитью, перейти Мост без вреда для себя. И для этого нужно лишь немного крови с нашей стороны. Моей крови. — Он сжал кулак, радуясь, что только руки его окостенели.

— Ты всё прекрасно уловил, — расплылся в ещё более широкой улыбке Бес. — Молодечик!

— Мне нужны детали, — напомнил Ярр.

— Детали, да… Деталюшки, в самом важном деле нет ничего важнее их, чтобы из частей сложилось целое, — удовлетворённо потёр руки Бес. — Расскажу всё, что знаю, уж будь уверен!

Может, это подозрительность Алконост заразна, но воодушевление старикашки и правда вызывало вопросы.

— А какая тебе выгода? — поинтересовался Ярр, смерив Беса пристальным взглядом.

— Ах, новые рынки сбыта, надо выходить на международный уровень, сам понимаешь! — заохал Бес.

— Я выслушаю тебя, — решил Ярр. — И если это покажется мне…

— Да что ты говоришь! — замахал руками Бес. — Ничего предосудительного!

— Тогда…

Бес процокал копытами к столу и встал прямо, опершись на него напряжёнными пальцами. Голову он склонил набок, задумчиво рассматривая Ярра. Вся суетливая угодливость будто враз слетела с него, проступили отчётливее резкие, извечно демонические черты его племени. Блеснули острым умом совершенно не мутные глаза, светло-серые в этом сумраке. Бес с достоинством протянул руку к канделябру и щелчком зажёг чёрную свечу. Тени словно окружили его, а Ярр остался за гранью светового круга.

— Есть один обряд. Очень древний… — зашептал он в колышущемся полумраке.

Ещё одна свеча полыхнула огоньком и затрещала, разгораясь.

— Ты Хранитель Моста, как раньше Марена…

Шум в ушах помешал Ярру услышать щелчок и треск третьей свечи. Зато он увидел пламя, отражённое в расширившихся зрачках Беса.

— Она помечала Зимним крестом тех, кто может перейти Мост нетленным…

Взвилось пламя четвёртой свечи, окончательно смешав тени.

— И ты…

Щелчок.

— Можешь…

Треск. Пламя.

— Так же.

Огонь чуть не погас, когда Ярр резко подался вперёд.

— Я могу помечать Зимним крестом?! Как Марена?!

Бес снисходительно усмехнулся.

— Не совсем… Марена, душа наша, всё-таки была не простой нежитью… Но на время… С малейшим неудобством… Ты можешь создать иллюзию, которую Мост примет. И перевести на нашу сторону ту, кого ты хочешь. И потом, когда иллюзия истончится, она сможет вернуться.

— Но что мне делать?!

— Очень просто, Я́ррушка, — с прежней отеческой ласковостью пояснил Бес. — Нарисуй ей на коже знак Зимнего креста. Но только, — Бес назидательно поднял палец, — своей кровью нежити. И Мост пропустит её.

Горели все пять свечей, и огонь подрагивал от дыхания склонившегося Беса. Ярр, не отрываясь, смотрел на пламя. Так просто… Так, на первый взгляд, безопасно. Согласится ли она? Зачем ей спускаться в Навь, если позади остаются сияющие просторы? Разве что из любопытства. Или…

И тут мысли неожиданно перекинулись на Незваную. У неё нет Зимнего креста, как же она прошла? Кто-то провёл её?.. Может, Городничий и прав и стоит пристальнее за ней наблюдать…

— Я… попробую, — сказал он вслух. — Если она согласится.

Бес благосклонно кивнул и заметил:

— Смотри, не мешкай. Мир меняется. Помнится, в докладе Коменданта было, что в минувшем Кологоде мы приняли на порядок меньше душ? Уже прошёл целый день нового Кологода, а ни одной новой души… А ведь обычно это время жаркое, жаркое… — Он старчески поохал, и спина его привычно сгорбилась, словно на неё легла непосильная ноша.

Ярр не хотел об этом думать. Но да, поток душ иссякал, как замусоренный ручей. Как иссяк источник Мёртвой воды. Никто не хотел уходить из Яви. Всё это связано, не может быть не связано! И ответы там — по ту сторону Моста! Виюн поможет разобраться…

Ярр с трудом отвёл взгляд от пяти танцующих огоньков и зажмурился — перед глазами расплылись пять ослепительно-синих пляшущих клякс. Капля крови за возможность узнать. Да он постоянно ранился, пока приручал пятилезвийный бич! И теперь, если Виюн согласится, она может принести с собой через Мост ветер Яви.

* * *

— Слыхал?! — возбуждённо говорил Косохлёст. — Он хочет привести Виюниху сюда!

Ситничек глубокомысленно чесал вечно растущие, но никогда не вырастающие рожки.

— А нам-то что? — спросил он наконец, закончив мыслительный процесс.

— А то, что и Сквозняка можно сюда притащить! Порежу палец, нарисую ему Зимний крест — и дело в шляпе! Пусть сам ищет в призрачной каше своих.

— Но дедушка вроде сказал, что только Хранитель Моста… Или сама Марена… — неуверенно пробормотал Ситничек.

— Разберёмся! — досадливо повысил голос Косохлёст. А ведь Ситень дело говорил! Даром что дурак. Просто радость чуть не перехлестнула через край во время подслушанного разговора. — Уболтаю Ярра, скажу, что ей без пажа ну никак не обойтись. Шлейф таскать! А я его в трубу затолкаю! — Он засмеялся деланным, лающим смехом.

То, что почудилось ему в трубе медоварни, уже отодвинулось и не пугало, как забывается кошмар, который пересы́пало событиями дня. Мало ли что привидится в тёмном лазе, когда нанюхаешься столетней сажи и пыли, пропитанной пара́ми медовухи! На "старые дрожжи" Мёртвой воды ещё. Сейчас надо о другом думать — как Ярра не упустить из виду.

Косохлёст впечатал слишком уж беззаботно шедшего Ситничка в стену дома, а сам метнулся вперёд за Хранителем Моста. Лишний груз ему ни к чему. Но, к его удивлению, Ярр пошёл не к Мосту, а в сторону холма Марены. Неужто решился переправить её?! На что Косохлёст плевал на авторитеты, но что-то закипело даже внутри его выпачканной в саже души. Отдаст, неужели отдаст?! Чужачке — их Марену?!

Теряясь в тени подворотен, Косохлёст следовал за Ярром, и с каждым шагом вниз, к гробу, кипение всё разгоралось, грозясь выплеснуться отборной руганью. Но вместо этого Косохлёст крепче стискивал зубы и плотнее вжимался в стены. Он никому бы не признался в этом, даже (тем более!) другану Ситничку, но Марена была по-своему дорога ему. Да, несмотря на попытку стырить камушки из её пещеры. Ласковая рука, благодарное слово, грустно-понимающий взгляд… Какого же они цвета, глаза Марены?.. Кольнула изнутри чёртова Печать, Косохлёст ожесточённо мотнул головой и понял, что отстал от длинноногого, долговязого Ярра. Вприпрыжку, уже не скрываясь, он бросился по спиралям холма всё вниз. Но успел увидеть лишь сросшуюся вслед за Хранителем Моста трещину в камне.

* * *

Ярр чувствовал, что за этот бесконечный день словно потерял с ней связь. Ма́рина ночь казалась бесконечно далёкой — как вереница таких же ночей, уходящих в неменяющееся, застывшее прошлое. И сейчас так хотелось хотя бы коснуться успокаивающе холодного хрусталя. Увидеть если не лицо, то силуэт во льду, где только угадываются линии фигуры. Алконост давеча язвительно выговаривала ему, что Марена не в состоянии высказать своего мнения, в отличие от бунтарки Сирин. Но, может, если прикоснуться к гробу, он ощутит её волю? Ярр вдруг понял, что совершенно потерян. С необоримой силой манило нетленное сияние Яви. Ждать Колада? Невыносимо! Но тёмные откровения Сирин ранили его больше, чем он мог предположить. Нет, решительно невозможно! Могут обмануть чувства, но глаза помнят тонкие черты, уши — спокойный и ласковый голос, руки — лёгкие прикосновения Хранительницы! Искреннее участие, с которым она предлагала помощь. Могла она ошибаться насчёт Сирин? Она даже не знала, что Марена закована в хрусталь… Но она почувствовала его душу, коснувшись груди. Неужели Марене, освобождённой ото льда, под силу вернуть ему омертвевшую половину его самого?

Надо идти к ней. Искать знак, молить о совете. Мост непредсказуем. Один раз Ярр едва не потерял хрустальный гроб. А ведь его действительно могли утащить змеи, как утащили Ядвигу! Запоздалое содрогание прошло по позвоночнику осколком льда. Но тут же ожгло воспоминание об огненной стене, которая встретила и опалила Алконост. Да, Мост воистину непредсказуем…

Ярр не заметил, как очутился у грота Марены. Касание камня, мгновенная темнота, тлеющий блеск самоцветов. И на помосте — она. Безнадёжная проверка — источник Мёртвой воды сух и пуст. Да и нет уверенности, что она нужна. За этот год и особенно за этот день в Навь-Костре произошло больше событий, чем за сотню с лишним похожих друг на друга, как одна русалка на другую, Кологодов. И убедившись, что всё неизменно здесь, Ярр повернулся к хрустальному гробу. Но он ошибся: кое-что изменилось, отозвавшись в груди искрой резкой боли. Там, где раньше белело сквозь муть льда лицо Марены, расплывалось кровавое пятно.

* * *

Сирин резко очнулась. Она и не заметила, как задремала, положив голову на руки прямо на грубую твердь деревянного стола. Сказалась усталость и избыток впечатлений ушедшего дня.

В Избе повисла тишина. Сирин прислушалась: из горницы не доносилось ровное дыхание Йагиль, а уж Алконост бы было слышно за километр. За версту. Только качались где-то на уровне окон верхушки деревьев. Ветер, не ветер, они всё равно шумели и поскрипывали день и ночь, Сирин не сразу привыкла — всю жизнь спавшая под ровно-монотонное шуршание жидкости.

Почему она проснулась? Не кошмар разбудил её в этом безвременьи — она уже увидела наяву и вспомнила все свои кошмары. Что-то ещё. Она внимательно вслушалась в мнимую тишину. В шорохи листьев и скрип ветвей. В журчание соков внутри стройных стволов. Собственное дыхание. Не то, всё не то. Какой-то частью не слуха — души Сирин слышала отдалённый стон. Словно кто-то потерял надежду окончательно.

Она перекинула ноги через скамью, глубоко задышала, сжав голову между ладонями. Вновь обретённое ви́дение — слышание — разматывалось, как клубок с путеводной нитью. И оно вело в город. Сирин даже не остановилась, чтобы накинуть на плечи плащ — достаточно она скрывалась. Недавние ясные воспоминания будто дали ей право передвигаться по городу, не таясь.

Она легко соскользнула вниз по лапам Избы. Мышцы за этот год обрели силу: движение не заменят никакие искусственные тонизаторы. На какое-то мгновение Сирин пожалела об оставленном на лавке серпе. Но потом с неожиданной досадой и даже вызовом тряхнула волосами — не нужен он ей! За год ничего не случилось, не случится и теперь. Местные жители только выглядят страшными, а на деле — не более, чем кучка послушных обывателей: страшатся всего, что выходит за границы их застывшего мирка, а чуть что — замирают и отводят глаза. Зря она их боялась, они словно ряженые, ненастоящие… И всё это как плохой спектакль с дешёвыми декорациями и бездарными актёрами. После сцены у Моста, когда все, даже любознательный и шебутной Ум Кладезь, смиренно потупились и послушно пошли прочь от неизведанного, Сирин точно растеряла уважение к местным жителям. И страх. Всё игрушечное, фальшивое, пресное — как дистиллированная вода и синтезированная пища.

Она нарочито расправила плечи и вздёрнула подбородок, будто компенсируя униженное положение в течение года, и решительно пошла к задним вратам. Больше никаких подворотен — она пройдёт прямо по главным улицам, куда ей заблагорассудится! А куда ей, кстати, надо? Смутное ощущение из сна почти истаяло, но Сирин для пробы решила обследовать весь город, начиная с его высшей точки — Капища на холме Марены. И уже через полчаса она стояла на границе круга из восьми чёрных столбов. Сейчас здесь было пустынно и тихо, и только ясень почти неслышно шелестел сухими листьями над головой. Отсюда на Радогост Ярр отправлял души в путь — мистическое, незабываемое зрелище. Там, в Скворечнике в ветвях над головой, Сирин впервые ясно осознала себя в Нави, в первый раз увидела неподражаемую Алконост, надёжную Йагиль. У подножия ясеня увидела и Ярра — и воспоминание об этом знакомстве отозвалось тенью боли в виске. Год как день — оборот гигантских часов. Пока он длился, то казался бесконечным, а сейчас — как один взмах ресниц.

Сирин застыла, полуприкрыв глаза, прислушиваясь к звукам, шорохам, скрипам… Насколько здесь всё — ирреальное. Вместе с жителями, которые, как манекены, наполнили город, словно предназначенный для испытания ядерной бомбы. Одно слово — Навь.

— Да это ж Незва-аная! — плотоядно растянув прозвище, произнёс совсем рядом кто-то.

Сирин распахнула глаза и резко развернулась на голос. Так и есть. Волколак. А сейчас как раз полнолуние. Волколаки превращаются в волков. Весь год она береглась в эти дни, а сейчас понесло в город. Манекены? Ряженые? Ха! На острых клыках, торчащих из раскрытой пасти, играл лунный свет. Глаза источали зелёный огонь.

Сирин вскрикнула — нет, из горла вырвался лишь сдавленный стон. Ей показалось, что в глазах троится: из-за спины волколака показались ещё двое. Здоровые, лохматые волки смотрели на неё в шесть горящих глаз. Голова каждого — напротив её лица.

Рука Сирин скользнула к поясу и замерла. Пусто. Она оставила серп в Избе. Как и все свои пузырьки и плащ, пропитанный отбивающим запах настоем. Легкомыслие из легкомыслия! Попасться на зубы этим волкам — вот и конец её посмертию. Она остро жалела о забытом серпе, хоть и вряд ли бы смогла бы себя им защитить. Но одна его тяжесть в руке внушала уверенность. А местным — кажется, уважение…

— Давно мы за тобой охотились, — хрипло проговорил первый волколак. — И раз ты ослушалась и вышла из Тёмного леса… И при тебе нет твоих нянек… — Он ощерился, показав замечательно острые зубы. Два его товарища согласно подвыли. — Благодари Луну, что сейчас в нас сильнее жажда крови, а не другая. — Он начал наступать на Сирин на мягких лапах — каждая почти с её ступню. Блестящая в лунном свете шерсть топорщилась на загривке.

Сирин отпрянула и упёрлась спиной в ствол ясеня.

— Помогите… — слабо выдохнула она. Голос сломался, будто она кричала в кошмарном сне. Или в воде, что почти то же самое.

Ей ведь много не надо — один укус, и она истечёт кровью, которую потом слижут с камней мостовой шершавые красные языки… Первый волк, самый крупный и взъерошенный, зарычал, сжался для броска, блеснули ядовитой зеленью глаза…

Сирин рефлекторно вскинула руку в защите, и в матово-серебристом браслете отразился её испуганный взгляд. И словно щёлкнуло что-то в голове. Драться?! О да, она будет драться! Как зверь — за свою жизнь! "Бей, беги, замри" — инстинкт Sapiens, которых она почему-то "эталонный объект". Тоже мне эталонный объект… Замирать — не поможет. Бежать — не успеет. Бить? С радостью! Сирин бросила тело вперёд, с размаху, со всех возросших за этот год сил ударила волколака по носу браслетом, а потом зажала его между двух облачённых в металл запястий.

Ошарашенный, волколак тем не менее почти сразу вырвался — звериная, подпитанная Луной мощь против человеческих рук. Ещё два волка обступили Сирин с боков, только спину прикрыл ясень. И если бы она видела себя со стороны, то заметила бы, как потемнели её глаза. Сведённые судорогой пальцы расслабились, растеклось тепло по позвоночнику. А в голове жарко и жадно пульсировало, билось:

Дан голос… До времени.

Сирин впилась взглядом в волколака, чья морда морщилась в оскале прямо перед лицом.

— Уйди, — низко и страшно велела она. — Ты не смеешь.

Волк ошалело вскинулся на дыбы, широко раскрыл зеленющие глаза и захлопнул пасть. Другие два по бокам замерли на несколько вдохов, а потом припали на передние лапы в невольном поклоне.

— Кто ты? — прохрипел вожак, отходя на несколько шагов от неё.

— Ты не смеешь, — повторила Сирин. — Прочь. — Тёмное и властное, то, что внезапно заполнило всё её существо, прошло насквозь и унеслось вон. Осталась только она — Незваная, Сирин, эталонный объект Sapiens… Но волколаки, пятясь, убрались с её пути, повинуясь жестам воздетых в приказе рук.

А она осела без сил у одного из столбов, схватившись за голову. Это не она говорила. Кто-то говорил через неё.

На ветвях ясеня тихо сидела Алконост. Она уже почти сорвалась, чтобы лететь защищать неразумную подопечную, что так опрометчиво вышла ночью в полнолуние источать свой запах, привлекающий волколачье отродье. Но птицедева, уже готовая петь и подчинять, замерла, и крепкие когти исступлённо сжали ветку. Она видела, как поклонились дикие и шальные в эту пору волколаки. И кому?! Девчонке без Зимнего креста! Кто она?.. Алконост стало не по себе. Подобное она ощущала, только когда Ярр без шуток выходил из себя. А ещё… Но нет. В голове, громоздкая и неудобная, гнездилась Печать забвения.

— Хе, — шёпотом попробовала усмехнуться птицедева, чтобы разорвать неуютное ощущение. — Вот была бы комедия, если бы это оказалась какая-нибудь потерянная и забытая сестра. Ха-ха. Оперетка! Не зря ли я ей дала её имя?..

Сирин уже покинула Капище. А Алконост всё убеждала себя, что ей просто всё это почудилось.

Городничий в своём кабинете уронил голову на бумаги. Никто больше не переходил Мост со стороны Яви.

А Старый Бес тихо мурлыкал себе под нос, протирая тряпицей венец тёмного металла с синими камнями.