Недотрога (гет)

Иногда Джеймсу казалось, будто она поняла, что в ту ночь это был он. Потому что после того случая Гермиона стала чуть снисходительнее: когда он пытался обратить ее внимание на себя вместо того, чтобы проигнорировать его, она смотрела ему в глаза. Конечно, она все так же не отвечала, когда он пытался заговорить, но, по крайней мере, не делала вид, будто вообще не слышит его. А иногда ее взгляд менялся. Она смотрела так же, как и в ту ночь в лесу. По-дружески. Не говоря уже о том, что она постоянно украдкой поглядывала на то место, где у него был порез, и на вывихнутую лодыжку. На вопросы однокурсников о том, где он так поранился, Джеймс отвечал, что упал с метлы во время тренировки. Но Гермиона явно не верила в эту историю. Однажды даже раздраженно фыркнула, когда он в очередной раз рассказывал историю про тренировку. Зато когда он повернулся к ней, интересуясь, в чем дело, упорно делала вид, будто его нет.

Джеймс подался вперед всем корпусом и оперся локтями о стол.

— В выходные поход в Хогсмид, — снова предпринял попытку завести разговор Джеймс. Он подарил ей свою самую очаровательную улыбку, ту, от которой девчонки вокруг начинали глупо хихикать. Но только не Гермиона. Вместо этого она задрала бровь и тяжело вздохнула.

Ну что еще он должен сделать, чтобы вытащить из нее хотя бы одно слово! Одно чертово слово — не больше, не меньше.

— Тебя уже пригласили? — тяжело сглатывая поинтересовался Джеймс. Гермиона еле сдерживала улыбку, и он понятия не имел, что это могло означать.

— Если нет, то у меня на примете есть идеальная пара для тебя, — подмигнул он ей.

Она фыркнула и снова покачала головой. Губы ее опять дрогнули, и Джеймс приободрился.

— Он угостит тебя сливочным пивом, подарит свое сердце и будет носить на руках, — он пафосно выделял каждую фразу и выразительно смотрел на Гермиону. В ответ она засмеялась, и от неожиданности Джеймс чуть не вскочил со стула. Вместо этого он широко улыбнулся, а глаза его засветились счастьем.

Гермиона задрала подбородок и посмотрела Джеймсу в глаза. Увидев его реакцию, она стерла с лица улыбку и нацепила непроницаемую маску. Неужели он настолько был ей противен? В чем причина?

Обычно в такие моменты она собирала вещи, вставала и уходила, поэтому Джеймс судорожно пытался сообразить, что такого можно было сказать, чтобы предотвратить это сейчас.

— Лили и Ремус уже четыре месяца вместе, и он собирается сделать ей сюрприз на круглую дату!

Рука с пером замерла над пергаментом, и Гермиона недоуменно посмотрела на Джеймса так, будто ее до сих пор не могла поверить в то, что те двое были вместе. Сам Джеймс до сих пор не понимал ее отношения к этому. Она же почти не общалась с ними, так откуда же ей знать, должны они встречаться или нет?

— И тебя ничего не смущает? — спросила она Джеймса, и тот от удивления чуть не свалился со стула.

Она говаривала! С ним! На самом деле обращалась к нему, а не к кому-то за его спиной. Джеймс даже обернулся, чтобы убедиться наверняка.

— Смущает что? — ответил он вопросом на вопрос, надеясь, что голос не выдавал его волнения.

— То, что Ремус и Лили вместе, — пояснила Гермиона.

У нее был очень красивый голос. Джеймс слышал его лишь однажды, когда она задала какой-то вопрос на занятии. Голос был низкий и хрипловатый. Женский и чувственный. Многие девочки в школе пытались имитировать такой, но у них ничего не получалось. Это было ее особенностью; Гермиона вообще вся была особенная. Внезапно Джеймс вспомнил одну из своих фантазий и неловко заерзал на стуле. Этот голос… будоражил.

— Ну конечно, почему нет? — поинтересовался он таким тоном, будто не имел никакого отношения к Лили. Гермионы и в школе-то не было, когда это все происходило, поэтому упрекнуть его она ни в чем не могла.

— Ты же окончательно и бесповоротно влюблен в нее, разве нет? — напрямую спросила она, сморщив носик.

Джеймс фыркнул.

— Ты что, проспала последние четыре месяца? — выпалил он, поражаясь тому, как… просто с ней было говорить.

Она нахмурилась.

— Естественно, нет.

— Ну, тогда ты должна была заметить, как я преданно охраняю тебя в библиотеке с того самого момента, как ты тут появилась. Я не пишу эссе, не читаю книг. Я сижу напротив и достаю тебя до тех пор, пока ты не уходишь. Если я и влюблен в кого-то отчаянно и бесповоротно, то уж точно не в Лили Эванс.

Гермиона усмехнулась, захлопнула книгу и поднялась со своего места.

— Джеймс, серьезно, ты совсем меня не знаешь, — сказала она, раскинув руки в стороны.

— Ну так позволь мне узнать, — попросил он ее с надеждой в голосе, — и решить самому. Мы выпьем по сливочному пиву, поболтаем, я прокачу тебя на спине — что плохого? — Джеймс не сдвинулся с места.

— Прокатишь меня на спине, — повторила Гермиона, уголки ее губ снова подрагивали.

— Ну, если ты устанешь, конечно, — пояснил он, ухмыльнувшись.

Гермиона закатила глаза.

— Ты ведь даже не влюблен в меня. Я никогда не буду одной из тех девчонок, которые подстраивают расписание под твое ради того, чтобы ты мельком взглянул на них. И тебя это заводит. Тебе нравится сама мысль о том, что можешь добиться кого-то, кто не падает ниц перед тобой.

Гермиона закинула книги в сумку, ей явно все это надоело.

— Ты не любишь девушку, ты любишь охоту на нее.

— Я бы мог полюбить девушку, — возразил Джеймс, вставая со стула, — если бы девушка позволила мне.

Гермиона наклонилась вперед, уперлась руками в стол и повторила с каменным лицом:

— Но ты не знаешь эту девушку.

— В таком случае, — он почувствовал, как ярость начинает наполнять его, — девушка должна позволить мне узнать ее получше. Как, по-твоему, я узнаю ее, если она к себе на пушечный выстрел не подпускает?

Черт возьми, она не давала ему ни единого шанса! Как он мог доказать ей, что из них могла бы получиться прекрасная пара, если она вечно отвергала его?

— Может, девушка хочет этим что-то сказать! — ответила Гермиона громче.

— Ну, тогда девушка может даже не стараться, потому что я не отступлю, — он выделил последние три слова, тыча пальцем себе в грудь, — Завтра я опять приду сюда, а послезавтра в Хогсмиде куплю тебе упаковку «Сахарных перьев», и буду снова и снова звать тебя на свидание. Буду мечтать о тебе днем и ночью, и ты ничего не можешь с этим поделать. Можешь только позволить мне любить тебя!

Джеймс понял, что стоит перед ней, тяжело дыша. Он миллионы раз хотел сказать все это ей, десятки раз проигрывал в голове возможное развитие ситуации, и наконец-то сделал это.

Гермиона отрицательно покачала головой и отвела глаза в сторону.

— Мы не должны быть вместе, Джеймс — сказала она уже тихо.

— В смысле? — он нахмурился, и плечи его поникли, — Откуда тебе знать, должны или нет?

Она снова взглянула не него, в этот раз лицо ее выражало беспредельную грусть.

— Ты встретишь девушку, которая будет подходить тебе идеально, и забудешь обо мне.

— Да никогда! — он сглотнул, кадык его дернулся. — Меня никогда еще никто не интересовал так, как ты. Ты исключительная.

Гермиона снова отрицательно покачала головой.

— Нет, я не…

— Ты прекрасна, удивительна, да слов не хватит, чтобы описать, какова ты в моих глазах. — Джеймс запустил пятерню в волосы, — Я знаю, что это не взаимно. Но, может быть, могло бы стать? Я имею ввиду, ну, возможно…

— Джеймс, — прервала его Гермиона. — Иногда добыча не стоит сил, затраченных на поимку.

Она вложила свои такие теплые и мягкие руки в его, и Джеймс почувствовал, как теплая волна прошла по его телу с головы до пят. Гермиона чувствовала то же самое. Он точно это заметил: дыхание ее сбилось, а вся она слегка покрылась мурашками.

— Я… — она прочистила горло. — Я схожу с тобой на свидание. Один раз. И ты поймешь, что я совсем не такая, какой ты меня себе нафантазировал.

Гермиона погладила большим пальцем его руку, и его сердце пропустило удар.

— Со мной скучно. Я на самом деле люблю учиться. А еще я слишком много говорю.

— Видишь, мы же идеально дополняем друг друга. Я всегда могу развеселить, — его глаза загорелись.

Гермиона покачала головой из стороны в сторону.

— Нет, я… Я упряма и абсолютно невыносима. Тебя начнет раздражать то, что я вечно умничаю. А еще я храплю! — в отчаянии добавила Гермиона и быстро закивала головой в подтверждении своих слов.

И Джеймс расхохотался, просто не смог сдержаться.

— Ну и что, Сириус тоже, но мы до сих пор лучшие друзья, — он пожал плечами. — Я знаю, что ты не идеальна. Это нормально. Я просто… Просто хочу, чтобы ты дала мне шанс. Нам шанс. Нам правда может быть хорошо вместе.

Гермиона вздохнула, очевидно забыв, что руки ее все еще лежали в его ладонях.

— Ничего хорошего из этого не выйдет.

Джеймс улыбнулся, предчувствуя падение стен, которые Гермиона выстроила вокруг себя.

— Всего один вечер: сливочное пиво, прогулка по Хогсмиду, поцелуйчик, если до этого дойдет, — радостно сказал он.

Она смерила его осуждающим взглядом, но в глазах ее плясали искорки.

— Просто подогреваю интерес, — пробормотал он с улыбкой на лице.

— Мой или свой? — поддразнила его Гермиона.

— Оба, — Джеймс подмигнул ей. Любая друга девчонка давно бы уже растаяла на месте, но Гермиона лишь насмехалась над ним.

— Ты… такой самоуверенный.

— Очень.

— И вечно паясничаешь.

— Вечно.

— И не станешь защищать права существ или почитывать вечерами книжки, — пробормотала она уже себе под нос, отводя взгляд и склоняя голову на бок.

— Каких существ? — поинтересовался Джеймс. Ему начало казаться, что разговор уходит не в то русло, — Можешь читать вечерами напролет, а я просто буду наблюдать за тобой.

Лицо его снова озарила улыбка. Он и так занимался этим каждый день, и прекращать не собирался. Гермиона поджала губы.

— И откуда только это в тебе? — спросила она, закатив глаза.

— Талант. Я вижу нечто прекрасное, например, тебя, и слова сами ложатся на язык, выражая только малую долю того, что я на самом деле чувствую.

Гермиона покраснела.

— Ну в самом деле!

— В самом деле, — произнес Джеймс, посмеиваясь. — Сравню ли с летним днем твои черты?

— Все, хватит. Пожалуйста. Иначе нам обоим будет неловко, — Гермиона закатила глаза.

Джеймс снова засмеялся, а потом приложил руку к сердцу и драматично сделал шаг назад.

— Но ты милей, умеренней и краше… [1]

— Хватит! — сказала она, прыснув.

— Не нравится Шекспир? — спросил он, скрестив руки на груди. — Хм-м…

Джеймс призадумался.

— Тогда, — он набрал в легкие побольше воздуха и задрал подбородок:

— Льется жизни поток

в неизвестные дали,

в сны, в него мы бросаем из сердца-цветка

лепесток, и еще лепесток.

Мы их видим вначале, как прекрасны они, отплывают пока.

Джеймс увидел, как лицо Гермионы вытянулось в удивлении, и это заставило его улыбнуться.

— В них и радости цвет, — продолжил он, —

и на них упованье,

распускается роза, мы сыплем ее лепестки;

их грядущий рассвет,

их иное призванье, никогда не узнать нам.

Течением этой реки

прочь стремятся они

и смывают из воды,

далеко за передел, в бесконечность летят.

Остаемся одни,

и торопятся годы,

уплывает цветок, остается его аромат [2].

— Джеймс, — мягко произнесла Гермиона. Она явно противилась чувствам, которые он пробуждал в ней. Глаза ее засияли и потемнели.

— Что, и Лоуэлл не нравится? — беспечно спросил он, задумчиво постукивая пальцем по подбородку. — Какая привереда. О, знаю!

Джеймс склонился к ней. Гермиона не двинулась с места, что очень его удивило. Медленно и нежно он провел пальцем по ее щеке, пробуждая желание в обоих. Наконец-то он смог прикоснуться к ней, ощутить на пальцах ее нежную, молочную кожу. И это было в миллионы раз лучше, чем он когда-либо фантазировал.

К этому времени библиотека успела опустеть, и они остались вдвоем, один на один, и ничто не могло помешать им.

Джеймс решил зачитать одно из стихотворений, которое мама любила рассказывать ему, пока вязала или ухаживала за садом.

— Где-то, где никогда не бывал, даже сверх охотно

любого познания, твои глаза обладают безмолвием:

в жесте легчайшем твоем — все, что меня заточает,

чего невозможно коснуться, ибо слишком близко оно.

Твой малейший взгляд отворяет меня без труда

хоть и как пальцы сжал я себя,

за лепестком лепесток, раскрываешь меня, как раскрывает Весна

(касаясь умело, загадочно) свою первую розу.

А пожелаешь зарыть меня, я и

жизнь моя — мы красиво захлопнемся, вдруг,

как когда сердцевина цветка представляет

снег, сверху падающий осторожно.

Джеймс прочерчивал кончиком пальца путь вниз от ее шеи к плечу; мягко провел по сгибу руки. Он не мог оторвать глаз от нее — еле прикрытых, темно-карих с рыжими вкраплениями.

— Из постижимого в нашем мире не сравнимо ничто

с мощью хрупкости твоей колоссальной: чье сложение

подчиняет цветом своих государств меня,

смерть и вечность с каждым вздохом рисуя.

Наконец он взял руки Гермионы в свои и стал изучать каждую складочку. Пальцы их переплелись.

— Не пойму, что такое в тебе что тебя закрывает

и раскрывает; только что-то во мне понимает

голос глаз твоих глубже всех роз вокруг

ни у кого, у дождя даже, нет таких крохотных рук [3].

1 Пер. С. Маршака

2 Пер. А. Алексеевой

3 Пер. Н. Семонифф