Живет моя далекая подруга (гет)

На Маяковской площади в Москве,

Стремительностью близкая к полету,

Спешит она утрами на работу,

Морозный снег блестит на рукаве.

Наш странный затянувшийся роман

Подобен многодневной катастрофе.

Другим по вечерам варить ей кофе,

Смотреть с другими в утренний туман.

Гарри так и не узнал, какой эффект был от его короткого письма: спустя полгода он случайно услышал в магическом квартале Валетты, что в Британии волшебники совсем распустили домовых эльфов, и улыбнулся этому известию, даже купил ежемесячный Вестник Содружества, где британским новостям отводился десяток страниц. Магической прессы Гарри все это время избегал, и поэтому с интересом узнал о содержании нового британского закона о защите домовых эльфов, у которого было слишком много авторов, и о неожиданной поимке на Сицилии бывшего при Вольдеморте главой Аврората Корбана Яксли, автор каковой поимки пожелал остаться неизвестным. У Гарри был замечательный командир: он незаметно прикрывал его, когда Гарри захотелось побеседовать с бывшим главным аврором про «учет маггловских выродков», потом лично проводил Гарри на гауптвахту за самоуправство, а уж потом похвалил за успехи в учебе.

Да и Рон не сразу догадался, кому он обязан освобождению от поездки в Хогвартс и от подготовки к ЖАБА. Его брали в Министерство на работу и так, как раз в тот отдел, который был бы полезен и отцу, и Джорджу; Рон спорил с Гермионой две недели, осознавая тщетность этого занятия, но все равно приводя разные резоны, по которым ему лучше заниматься своим делом, а не варить зелья три раза в неделю, даже Джордж вошел в его положение и толково рассказал Гермионе, какие таланты и знания Рона пригодятся семье, а какие нет. И в один день Гермиона вдруг изменила свое решение: она тоже передумала возвращаться в Хогвартс и со всей своей энергией взялась за отдел по контролю за магическими существами. Рон с облегчением вздохнул, заказал отходную по этому отделу и постарался Гермиону не беспокоить, по принципу «не буди лихо, пока оно тихо».

Только в конце сентября Рон случайно спросил Гермиону, не было ли от Гарри писем, он и сам их заждался — и узнал, что Гарри написал ей всего однажды, в конце августа. Вот тут Рон и начал соображать и прикидывать: и как в начале августа Гермиона трясла его насчет того, куда уехал Гарри, и Рон спасся только тем, что передал ей просьбу Гарри дождаться его письма, и как внезапное изменение планов Гермионы совпало по времени с этим долгожданным письмом. О том, что было в письме, Рон, конечно, никогда не узнал, как не узнал и о том, что для Гермионы это письмо было как завещание Гарри: домовых эльфов он ей завещал, и она поспешила управиться с ними до его возвращения, которого ждала каждый день вопреки очевидности, а Рона он ей не завещал. Но главное Рон сообразил: Гермиону нельзя переспорить ни всей семьей, ни всем Министерством, она упрется и все равно поставит на своем. А вот Гарри достаточно одного слова, и Гермиона сделает, как он хочет — так что Рону надо искать себе женщину, для которой он будет так же важен, и не садиться не в свои сани. С тех пор Рон за Гермионой присматривал издалека и даже намекнул паре людей в Министерстве, что Гарри еще до войны иногда слетал с катушек, и будет лучше, чтобы Гермиона ему ни на кого не жаловалась, когда он за ней вернется.

Гарри, конечно, о такой своей силе и не задумывался, его любили и боялись именно за то, что он никогда не осознавал своей силы. Он тянул в мальтийском ордене свою солдатскую лямку, каждый месяц узнавал о себе и о магии что-то новое, походя кого-то спасал, потому что не умел иначе, готовился к вылетам, потом клял их, вернувшись, на все корки, а потом начинал скучать. Постепенно он привык сидеть за книгой один, выучил за пару месяцев вынужденного безделья руны, начал спорить с артефакторами, и командир стал приглашать его планировать операции, чего Гарри не любил — не верил он в то, что все пойдет по плану, и злился, когда вспоминал, что сам когда-то был частью большого и сработавшего плана.

Но командир Гарри, хитрый араб Мехмет, знал разные пути к человеческому сердцу.

— Слушай, что ты на меня ответственность спихиваешь? — пожаловался Мехмет. — Ну не любишь ты на бумажках чертить, а кто любит? Ты вот как маленький, я тебя что, буду уговаривать горькую микстурку пить? Вот вспомни: ты когда совсем молодой был, к экзаменам в школе готовился, ты же себе план писал?

— Не, — улыбнулся Гарри. — Я на других ответственность спихивал.

План занятий для Гарри, конечно, писала Гермиона, и в первый раз он подумал о ее помощи без тоски или чувства вины за то, во что он ее впутал и как ему до сих пор ее не хватает.

— Ладно, Мехмет, давай писать планы вместе, — согласился Гарри. — Но учти: когда мы накосорезим, я обязательно напомню тебе, что мы вдвоем делаем это хуже, чем двенадцатилетняя девочка.

Последний год тысячелетия орден встречал в Гонконге. К тому времени Гарри уже знал, что на базе на Комино живет далеко не весь орден, что многие его группы разбросаны по разным странам, но по-прежнему был знаком только со своей группой — у нее же на базе не было потерь, несмотря на все ее рейды, и доукомплектовывать ее было ни к чему. А вот в Гонконге была уже серьезная и опасная работа: в 1997ом британскому Министерству магии было не до того, чтобы организованно передать китайским товарищам управление над магической частью провинции, и когда спустя два года Кингсли добрался до Гонконга в качестве нового британского Министра магии, в волшебной части Гонконга давно царили безвластие и бардак, а китайские товарищи уже не считали британскую сторону договороспособной. Это как раз была работа для мальтийцев: благородная и неблагодарная, во время которой каждый тебе враг. Из города нужно было вывезти артефакты, некоторые из которых были опасны для людей, а за некоторые из которых Британия и другие заказчики давали хорошую цену. Наиболее одиозных преступников, договариваться с которыми новые власти считали более практичным делом, чем договариваться с обессиленной в гражданской войне магической Британией, орден по своим законам приговорил к смерти и теперь приводил приговоры в исполнение. После завершения миссии ордена новой власти остался бы куда более безопасный, хоть и менее ценный магический Гонконг — если, конечно, до тех пор китайские маги не нанесут отряду ордена неприемлемых потерь.

Еще до прибытия отряд разделился на четверки — работать положили ночью, когда город засыпал, а днем каждая четверка поступала по своему усмотрению.

— Я расскажу, что нужно делать, — уверенно сказал Гарри, Мехмет поставил его главным в его четверке, но с ним был вдвое старший его Ставрос и один из самых сильных боевых магов Луиджи, которого все звали Джиджи. — Палатку ставим подальше от города, тогда можно выставить сигнальные заклинания с большим радиусом и не бояться, что тревогу нам устроит случайный прохожий. Каждый день меняем место дислокации. На новое место аппарируют двое под вот этой мантией, устанавливают заклинания невидимости, потом один возвращается за остальными с уточненными координатами.

— Отличная мантия, — сразу же оценил мантию-невидимку Гёркем. — Даже странно, что я ее вижу в первый раз за полтора года.

— Это мантия-невидимка, Гёркем, — весело ответил Гарри. — Ей положено быть невидимой.

Все охранные заклинания на первой их стоянке Гарри ставил сам, и в результате Гёркем даже немного обиделся.

— Я артефактор, Гарри, охранные заклинания — это тоже мое, — настойчиво сказал Гёркем. — Что ты меня сразу кашеварить ставишь? Своим доверять надо.

— Прости, Гёркем, — ответил Гарри. — Но я должен несколько раз сделать все правильно, потому что раньше я этого не сумел. Нужно закрыть гештальт.

— Откуда только слова такие знаешь, а? — спросил из палатки Луиджи.

— Да было дело, — улыбнулся Гарри.

Луиджи первым и попробовал защиту на прочность, под вечер уйдя к ручью и не найдя, вернувшись, их палатки. Что делать в таких случаях, Луиджи знал, он и сам частенько ломал чужую защиту, и теперь с усмешкой взялся нащупывать защитный контур, когда из-за контура в него прилетело такое заклятие, что Луиджи полетел в одну сторону, а его палочка — в другую.

— Ты уже своих не узнаешь, командир, — пожаловался Луиджи, когда Гарри вышел за ним и провел его с собой. — Ну что мне, кровью на контур капнуть, чтобы меня пустило? Прям как на дом поставил.

— Ты еще аппарируй отсюда, — проворчал Гарри. — Долго на всех настраивать защиту как на создателя.

Магия, с которой им пришлось столкнуться в Гонконге, была необычной, Гарри еще никогда не видел заклинаний, которые летят как широкая волна, а не как луч. Под утро, когда его группа возвращалась из рейда, или в свободную от рейдов ночь Гарри читал, пытаясь разобраться с новыми заклинаниями, — раньше он и сам не ожидал бы от себя такого, а теперь привык к одиноким вечерам на базе, стал вдумчивее и ответственней.

— Что ты читаешь всё, Гарри? — спрашивал порой Ставрос, присаживаясь рядом.

— Вы же все ничего не читаете, кроме меня читать больше некому, — отвечал Гарри и закрывал книгу. — Чего такое, новости есть?

— Да чего новости, — отвечал Ставрос, незаметно отрезая их двоих от палатки заглушающим заклинанием. — Параноишь ты, Гарри. Все пытаешься сам сделать. Ну давай, сними с души камень — был уже у тебя такой поход?

— Да был, ничего особенного, все живы, — чуть небрежно сказал Гарри, с каждым месяцем он становился все более закрытым и ему все легче делалось нести в одиночку свое бремя. Но Ставрос все-таки был другом, тем, кто страховал его при первых ошибках, и Гарри добавил уже тише и серьезнее: — Самое паршивое — это когда не можешь защитить того, кого защитить обязан: ребенка или женщину.

— Знаешь, если бы моя жена была жива, я бы тут не сидел, — сказал Ставрос, Гарри и не знал до этого, был ли Ставрос женат.

За гонконгскую миссию, которая затянулась на четыре месяца, Гарри был чего-то удостоен, награжден и назван молодцом. А главное, у вернувшихся вместе с ним бойцов появились про него истории: не обычные истории про новобранца, который промахнулся при аппарации или вывалился из лодки, не умея высаживаться из незачаленной, а рассказы про умелого и отважного мага. Гарри вычитал в своих книгах, как запускать над собой «глаз» и умел видеть поле битвы сверху; Гарри закрыл еще один гештальт, в одиночку разметав семерых, когда однажды их стоянку все-таки накрыли, и он в ответ на поднятую сигнальными заклинаниями тревогу начал бить во все стороны, пока вокруг них держится защита. Но любимой историей его сослуживцев все-таки была безбожно переиначенная история про дракона, которого Гарри одолел, взяв Старшую палочку в правую руку.

— Он увидел дракона и начал его прямо-таки душить! — рассказывал Гёркем, когда на базу приезжали новые люди, и Гёркем при этом показывал руками и лицом что-то похожее на Отелло, словно Гарри и впрямь вцепился дракону в горло, а не накинул сзади заклинание хлыста, от попыток стряхнуть которое дракон свернул себе шею.

— Зачем на человека наговариваешь? — присоединялся Мехмет. — Гарри вышел против дракона как благородный рыцарь: встал перед этим огненным демоном и сначала предупредил его: «Ты не пройдешь!»

— Да бросьте, — говорил тогда Гарри, Луиджи ему уже давно принес книгу с этой знаменитой фразой. — Я колец не ношу, и посоха у меня пока нет.

— Эй, слушай, ты в Англию съезди, окольцуют так быстро, что не заметишь!

— Гарри в школе Ловца играл, — вступал Ставрос, — Гарри они не поймают, он сам такую выловит, что мы только газеты читать да языками цокать будем. Только ты, Гарри, не жди, пока у тебя вот такая борода вырастет.

К сожалению, Гарри не слушал советов умудренных опытом мужчин, и в Лондон от него летели только праздничные открытки. Он не хотел вторгаться в жизни, уже успевшие наладиться после войны, а к своему одиночеству он привык.