Чтоб приносить тревоги в мир... (гет)

Она была рождена, чтоб приносить тревоги в мир и заставлять сердца биться чаще. Она родилась в далёких краях за океаном, на острове Тортуга, в гнездовье пиратов и морских разбойников; и парижский свет был в восхищении перед этим изящным, обаятельным и милым существом, явившимся из дикого захолустья, райским цветком, расцветшим среди шипов и ядовитых растений.

Антуан де Меркёр гордился успехами своей молодой супруги. Это он отыскал её, он пересадил этот южный цветок на цивилизованную почву. Молодая мадам де Меркёр стала сенсацией — яркой звездой, пронёсшейся по небосклону Парижа. Она наряжалась в лучшие наряды, и всё было к лицу ей; её серебристый смех звучал райской музыкой; многие женщины завидовали ей и злословили, а мужчины падали к её ногам и завидовали Антуану. Люсьен была великолепна.

Такой мадам де Меркёр являлась в начале своего супружества. Но блеск её оказался недолгим.

* * *

Темнота со всех сторон обступала Люсьен. Темнота и холод. Она зябла. Южный цветок, она не привыкла к такой сырой, пробирающей до костей прохладе. Дождь шумел, нудный и бесконечный, совсем не похожий на шумные весёлые дожди её родных краев. Как, она когда-то называла Францию родной страной? Нет, её сердце осталось на островах, на Тортуге, с отцом, с Мадлен! О!

Карета подкатила к старинному замку. Настоящий замок, возведённый ещё в древние времена. Отсюда представители рода де Меркёр отправлялись в Крестовые походы и на битвы Столетней войны. Гулкие своды, коридоры, винтовые лестницы, высокие башни... с одной из них бросилась гордая Алиенор де Меркёр, когда враги осаждали замок. Красавица предпочла смерть бесчестию...

Суровый замок хранил воспоминания о далёких временах, страшных и скучных. Он был окружён лесами, где местное дворянство устраивало пышные охоты. Выезды парадных охот понравились Люсьен лишь отчасти. Нарядиться в охотничий костюм, гарцевать на красивой лошадке на фоне новой, непривычной глазу природы было приятно. Но звуки рога, погони, несчастные животные, истошный лай собак! Фи! Это было совсем неинтересно...

Вот карета подкатила к старинному замку, и львы у ворот вдруг поднялись и из каменных сделались настоящими. Они с рычанием кинулись на Люсьен, а Антуан лишь развёл руками. Разве Джереми Питт поступил бы так? Да даже Тондёр изрубил бы диких зверей на куски — хотя бы из одного бахвальства!

Но Антуан был не в силах защитить красавицу жену. Страшные пасти разверзлись над ней, но вот раздался резкий окрик, и звери вновь обратились в камень.

Странный человек стоял перед ней. Черты его лица, без сомнения, весьма напоминали черты Антуана. Но он был гораздо старше, выше ростом и шире в плечах. Рядом с ним Антуан сразу стал напоминать тряпичную куклу, набитую ветошью. А этот человек в дорогом камзоле и пышном парике был точно сделан из железа. Его тёмно-карие глаза смотрели не спокойно и мягко, как у Антуана, а дерзко и жестко. Что-то хищное было в складке его сухих губ; от него так и веяло опасностью и злой силой, и этим он напоминал капитана Тондёра. Хотя, пожалуй, Тондёр по сравнению с Луи де Меркёром был просто жалким щенком!

Свекор откровенно пугал Люсьен. Пугали его взгляды, колючие и жадные; казалось, будто он смотрит на неё и видит её без одежды. Вскоре Люсьен стало известно, что у него есть несколько любовниц в провинции и в Париже. Это показалось ей ужасным, даром что она выросла в гнездовье пиратов.

— Ха-ха-ха! — резко и раздельно хохотал Луи де Меркёр. — Конечно, я хуже твоих глупых пиратов! Они всего лишь пешки, загребают для меня денежки. А я — самый главный пират, ха-ха-ха-ха! Главней меня только его величество король!

Видимо, его величество счёл месье де Меркёра чересчур дерзким и сместил с должности. Люсьен не знала, что за скандалы предшествовали этому событию, перевернувшему окончательно её жизнь. Кончилась её свобода, кончилась! Она погибла...

Антуан увёз её из Парижа. Антуан исчез... Антуан с окровавленной головой лежал в овраге... свалился на охоте с коня.

Он не желал ехать на охоту. Он не любил этого развлечения, гораздо больше ему походили светские салоны, блестящий и чистый паркет. Как блестит этот паркет! Даже глазам больно. И кровь разливается озером... кровь, кровь, кровь! Страшная боль пронзает её существо, заставляет кричать и сгибаться пополам.

Доктор тихо говорит, что она потеряла своего первенца, узнав о гибели мужа.

Антуана опускают в могилу, в фамильный склеп. Он не мог защитить её. Всё равно не мог.

Чёрная вуаль развевалась за спиной Люсьен, когда она бежала по аллее, а каменные львы гнались за нею.

Анри, её дорогой брат Анри, дрался на шпагах с Луи де Меркёром, у которого на гладком лице вырастала синяя борода...

Анри! Нет, это не Анри, это месье Питт... как часто, запираясь от преследований свёкра, Люсьен вспоминала его! Джереми защитил бы её! Защитил бы...

И темнота, плеск волн морских, и холод... ужасный холод. Где южное солнце, где свет?

* * *

Люсьен открыла глаза. Она лежала на пышной постели и видела край белоснежного полога. Рядом с ней сидела на стуле какая-то незнакомка. У неё были лучистые карие глаза и золотисто-каштановые волосы; светло-зелёное платье ладно сидело на стройной фигуре.

— О, вы очнулись, мадам? Люсьен? — она ласково улыбнулась. — Вы у друзей, не беспокойтесь. Хоть наши мужчины пока что и воюют на противоположных сторонах... Но вы и ваш брат — гости в нашем доме... в доме губернатора Ямайки.

— Анри... Джереми? — спросила Люсьен. Она была слаба, губы едва слушались.

— О, Анри жив и здоров, жаждет вас увидеть. С Джереми Питтом тоже уже всё в порядке. Он был ранен, но теперь поправляется. Тоже желал бы вас видеть и шлёт привет. Вы тоже были больны, но теперь скоро поправитесь. Вам нужно много отдыхать и набираться сил.

Постепенно Люсьен вспоминала прошлое, и иногда ей трудно было отделить в памяти реальность и бред.

Сначала она осознала то, что находится на земле британской короны; что она и её брат пользуются гостеприимством капитана Блада, который уже стал адмиралом и губернатором Ямайки. Незнакомка, которую Люсьен увидела, очнувшись, была его жена Арабелла, урождённая Бишоп; это её дядя купил некогда Питера и Джереми, осуждённых на рабский труд в колониях. Теперь Питер и Арабелла были любящими, счастливыми супругами. Поразительно! У них уже был сын, Питер-младший.

Люсьен вздыхала, вспоминая о своём нерождённом ребёнке. Горе вдруг разом сделало её старше. Ей больше не хотелось играть в любовь. Больше она и не смогла бы.

Вспоминалось и другое; парижский свет, смерть Антуана, домогательства опального свёкра, наедине с которым она оказалась заперта в старинном замке. Никакие каменные львы не гнались за нею по аллее, но Анри и впрямь дрался на дуэли с Луи де Меркёром и, кажется, ранил его. Он увёз свою сестру из страшного замка, совсем как братья спасли последнюю жену Синей Бороды.

Несмотря на риск, они решили бежать на Тортугу, к отцу. Во Франции приходилось опасаться мести де Меркёра. Но им не удалось добраться до дома: их корабль был захвачен испанцами, затем они попали в шторм, и их вынесло к Ямайке, где они были подобраны английской эскадрой. ⁽¹⁾

Да, всё это было! После всех этих ужасных переживаний у Люсьен случилась мозговая горячка, и некоторое время она была между жизнью и смертью. Теперь она медленно возвращалась к жизни. Долгое время миссис Блад не давала ей зеркала: так похудела и побледнела бывшая красавица, заставлявшая биться чаще мужские сердца!

Но вместе со здоровьем к ней возвращалась страсть к жизни. Она стала подниматься с постели и даже ненадолго выходить в гостиную. Анри, француз, по закону считался пленником, но жил на положении гостя и ещё больше сдружился с семьей Блада. Анри стал другом и Джереми, который тоже выздоравливал здесь после ранения. Люсьен было приятно видеть вместе брата и месье Питта. Они стали бы хорошими братьями... да. Увы!

Люсьен вспомнила о Мадлен, когда-то безответно любившей капитана Блада. Делая вид, что ничего не понимает и не знает, она сообщила ему новость о том, что Мадлен вышла замуж: они с Анри получили эту весточку незадолго до бегства из Франции. Мужем Мадлен стал раненый французский офицер, который гостил в доме губернатора Тортуги. Пусть этот Блад знает, что Мадлен не будет всю жизнь страдать о нём!

Люсьен тут же устыдилась своих чувств: на смуглом лице губернатора появилось лишь облегчение и радость. Мы погрешили бы против истины, сказав, что Питер Блад был лишён тщеславия, но это тщеславие утешалось отнюдь не количеством разбитых девичьих сердец. Он был искренне рад за Мадлен и от души желал ей счастья.

А Люсьен рассматривала Арабеллу. Те, кто знал миссис Блад прежде, говорили, что замужество и материнство сделали её более мягкой и женственной, но Люсьен видела в ней удивительную неженскую прямоту. Она была старше Мадлен, и не столь вызывающе красива. Но всё же нельзя было не проникнуться к миссис Блад дружескими чувствами.

"Вот, значит, чей образ хранил он в памяти... он мог так долго хранить любовь в своём сердце... а Джереми, верно, давно забыл меня. Глупую и легкомысленную. Он не знает, как я изменилась... душа моя стала старше, но и лицом я уж не так хороша. Увы, если бы я раньше слушала речи отца Бенуа! Увы!"

Всё же обществе Джереми к ней будто возвращалась та искристая радость жизни, которую отняли горести и болезни. Ей даже захотелось петь, и она однажды уселась за клавикорды. Она играла и пела нежные, чувствительные романсы, не требовавшие больших усилий. Джереми слушал её, она играла для него. Теперь она понимала Мадлен. Можно любить без надежды. Не играть в любовь... даже зная, что игра давно проиграна.

Но Люсьен ошибалась.

Вскоре ей стало настолько лучше, что она могла гулять в саду, и однажды месье Питт вызвался сопровождать её. Люсьен не знала, как трогательно она выглядит сейчас; она поправилась, но была всё ещё хрупка и слаба, а выражение печали и страдания делало её личико уже не хорошеньким, а очень красивым.

Они шли с Джереми по зеленеющей аллее.

И миссис Блад, провожавшая их взглядом с террасы, с улыбкой обратилась к мужу, сидевшему в плетёном кресле — редкая минута отдыха, какую он себе позволял.

— Как ты думаешь, Питер, Джерри сегодня решится?

— Полагаю, да. Когда-то я сказал отцу Люсьен... не очень приятную вещь. Что ж, теперь придётся взять свои слова обратно.

Арабелла непонимающе взглянула на мужа.

— Как же дорого даётся людям благоразумие и умение чувствовать... — вздохнул он. — Мне повезло полюбить женщину, которая всегда была умна и честна.

Арабелла хотела было рассмеяться и махнуть рукой, но, почувствовав серьёзность Питера, поднялась со своего кресла, подошла к нему и, наклоняясь, нежно поцеловала.

* * *

Вскоре молоденькие тётушки мистера Питта в Бриджуотере — впрочем, они уже носили иные фамилии, — получили известие о том, что их племянник на Ямайке женился, и не на ком-нибудь, а на французской аристократке. Впрочем, после всех приключений это их не удивило. Они и бровью не повели бы, если бы он женился на русской принцессе или дочке индийского раджи.

— И когда-то мы увидим его с молодой женой? — вздохнула Люси.

— Когда зацветут яблони в садах, — сама не зная почему, ответила ей Маргарет.

* * *

Люсьен была рождена, чтоб приносить тревоги в мир. Но с годами она стала той, что несёт с собою не только тревоги, но и веселье, и радость, и смех. Горькая школа жизни выучила её преданности и отучила от игр в любовь.

Она стала иной, серьёзней и чище. В этом вполне убедились все, кто её знал. Двое сыновей и три дочери Питтов никогда не верили до конца рассказам матери о том, что она на собственном опыте познала, куда ведёт легкомыслие, кокетство и желание искать одни лишь лёгкие пути в жизни.

1) Как вы понимаете, автор нагло списал все искривления маршрутов на шторм и испанскую дурь.

Вернуться к тексту