Cailleach (джен)

Ее разбудил настойчивый стук, доносившийся снизу. Похоже, мистер Смит проигнорировал строчку в письме: "Заселение в 12:00", потому что стрелки часов показывали семь.

Накинув халат и ругаясь про себя, Хильда спустилась и резко распахнула дверь.

— Мистер Смит? — губы превратились в нить, голос заледенел.

— Миссис Браун? — просипел гость.

Это был высокий седой мужчина с цепкими черными глазами и длинным греческим носом. Лицо было испещрено морщинами. На секунду Хильду пробрала дрожь, но она быстро взяла себя в руки.

— Миссис Робертсон.

— Оу. Боюсь, произошло недопонимание, — мистер Смит улыбнулся, и эта улыбка совсем не увязывалась с хриплым рваным голосом и холодным взглядом. — Я общался с мистером Брауном, он сказал, что готов заселить меня утром.

"Я убью тебя, Джим", — подумала Хильда.

— Прошу прощения, я временно заменяю Джима, а он забыл предупредить о вашем раннем приезде. Пожалуйста, проходите.

Хильда отступила внутрь и зажгла свет.

— Идемте за мной.

Она поднялась наверх и проводила Смита в приготовленную комнату.

— Ваши ключи. Тот, который поменьше, от комнаты, второй — от задней двери. Паб работает с пяти до двенадцати, в остальное время он закрыт, поэтому второй вам тоже необходим.

— Спасибо. Не подскажете, где здесь можно позавтракать?

— Кафе работают с девяти часов. Лучшее, на мой взгляд, "У пристани", на пересечении Харбор стрит и Иннес стрит.

Смит кивнул, и Хильда ушла к себе, однако чувство тревоги ее не отпускало. Что-то в Джеке Смите было слишком знакомым, слишком узнаваемым, и она молила Мерлина, чтобы ей всего лишь показалось.

* * *

Два дня новый жилец не доставлял хлопот. Он рано уходил и поздно возвращался, принося с собой запах земли и сырости. Он вежливо кивал Хильде, сталкиваясь с ней в коридорах, но не заговаривал без нужды.

Проблемы начались вечером второго мая.

* * *

Хильда чувствовала себя разбитой. Она всегда чувствовала себя разбитой в годовщину, но в этом году — особенно. Впервые за двадцать лет она собиралась отмечать победу в одиночестве, и Хильда всеми силами старалась чем-то себя занять, лишь бы не думать о том, о чем думать нельзя. Не вспоминать прошлое. Не думать о жизни, от которой добровольно отказалась.

Она играла на пианино уже целых пять песен и гоняла свой незамысловатый репертуар по кругу, время от времени отвлекаясь на новых посетителей. Ближе к двенадцати она закрыла крышку инструмента и завела обычное:

— Спокойной ночи всем пьяницам! Увидимся завтра в пять!

Народ шумно потянулся к выходу, кто-то опрокинул стакан, нестройные голоса продолжали фальшиво тянуть "Битлз", и тут в веселый поток вклинился Смит. Он тяжело прошел к барной стойке, будто уже был пьян, отмахиваясь от выходивших хриплым: "Я здесь живу", и опустился на стул. Тем временем паб опустел.

— Мистер Смит, может быть, вам стоит пойти наверх? — в голосе Хильды была сталь.

— Может быть, миссис Робертсон, вам стоит пойти к черту? — прошипел Смит, и Хильда вдруг поняла, что этот грубиян — ее спасение от пьянства в одиночестве.

Она молча достала бутылку любимого виски и с грохотом опустила на стойку два стакана.

— За счет заведения.

Смит посмотрел так, словно она влепила ему пощечину. Хильда ухмыльнулась, наполнила стаканы, подняла свой и залпом выпила. Смит повторил. Хильда налила снова.

— Прости, что сорвался, Хильда, — засипел Смит, — я же могу звать тебя Хильда? Слишком уж долгое это "миссис Робертсон".

— Только если я смогу называть тебя Джек.

— Заметано.

Они снова выпили.

— Понимаешь, Хильда, у меня сегодня день рождения. Если бы ты знала, как я ненавижу этот чертов праздник...

Джек быстро хмелел. Хильда молча слушала.

— Всю жизнь ненавидел. И никогда не понимал, какого черта люди так радуются, что прожили еще один сраный год. Тоже мне, великое достижение, все ведь живут!

— Понимаю.

Хильда тоже не любила свои дни рождения.

Джек странно посмотрел на нее. Его черные глаза как будто оттаяли, черты, казалось, стали мягче, словно он расслабился впервые за долгое время.

— Хорошая ты тетка, Хильда, — вдруг проникновенно начал он. — Коллегу мою бывшую напоминаешь. Я ведь оба раза думал, прогонишь, никакому Брауну я про ранний приезд не писал, промахнулся с автобусом, а пойти некуда, дай, думаю, попытаю удачу. И сейчас нагрубил тебе, а ты ставишь выпивку вместо того, чтобы выгнать взашей. Совсем как она.

По спине Хильды пробежал холодок.

"Неужели? Разве такое вообще возможно?"

— Давно дело было. Любовь моя умерла, я расклеился, нажрался как свинья, а работал в школе. Как назло, коллега пришла за какими-то списками, ну и застала меня рыдающим в обнимку с бутылкой медовухи. Расспрашивать не стала, молча села, себе налила. А меня пробрало, и я ей все рассказал, чуть ли не с сотворения мира начал...

Хильда надеялась, что это простое совпадение.

— ...Утром протрезвел, впал в панику, что директору настучит, другим разболтает или смотреть будет жалостливо, с участием, а ведь хуже наказания не придумаешь. Три дня волком смотрел, на учеников срывался, ан нет, промолчала, не выдала, — Джек снова налил. — Все спасибо ей сказать хотел, да смелости так и не набрался. Теперь уж никогда не скажу, говорят, померла она в августе.

Хильде стоило большого труда взять себя в руки. Всего лишь совпадение. Совпадение!

— Не трогай мертвых, они этого не любят, — протянула она севшим голосом.

— Твоя правда, — Джек хрипло, неприятно рассмеялся, — они этого страшно не любят.

Дальше пили в молчании. К двум часам бутылка опустела, и Джек, пошатываясь, ушел наверх, а Хильда не смогла отделаться от желания проверить свои подозрения.

* * *

В темноте все кошки серы, и ей повезло: Джек не запер дверь. Потрепанная старая кошка с отметинами под глазами воровато прошмыгнула в чужую комнату. То, что можно скрыть от человека, не спрятать от зверя.

Джек сопел на кровати, и кошка, решив, что затея безопасна, прыгнула на тумбочку у изголовья. От человека пахло спиртным, но за запахом виски скрывался характерный букет трав. Кошка спрыгнула с тумбочки и постаралась как можно быстрее убраться из комнаты, но у самой двери ее настиг хриплый смех:

— Что, Минерва, любопытство сгубило кошку?