Причина жить и повод умереть (джен)

Мехмастер Антонио Климетти хандрил и терзался подозрениями. Терзался подозрениями и хандрил.

И оттого работа не клеилась, редкие клиенты спешили закончить беседу и покинуть приемную, а подмастерья бесстыдно дышали перегаром от дешевого портвейна.

А дела шли хуже некуда. И стоило впереди блеснуть искорке надежды, как она сразу угасла.

На родине, в Лации, Антонио был знаменит. К нему обращались за уникальными устройствами и механизмами. Потолочные часы с маятником, имитирующим Луну? Робот, способный подметать пол и драить стены? Крошечный механический котенок, который будет резвиться в экстравагантной прическе главной модницы Ромы, пока не кончится завод? От работы Антонио получал ни с чем не сравнимое удовольствие.

Потом на горизонте замаячила война. Он поспешил покинуть Рому. Он терял вдохновение в атмосфере тревоги и страха.

Но вторая родина тоже увязла в войне. Клиентов становилось все меньше. Владельцы крупных капиталов пару раз интересовались Антонио, обещали запустить массовое производство — то уборочных роботов, то заводных вентиляторов. «Если их раскупят, маэстро, мы с вами озолотимся, и это будет только начало!»

Но потом они исчезали… Спустя месяцы Антонио узнавал, что они вложились в выпуск снарядов, танков и дальнобойных ружей. И долго не мог вернуться к работе, остро чувствуя собственную бесполезность и приканчивая остатки лацийского вина. Запасы, привезенные из Ромы, иссякали слишком стремительно, и от этого меланхолия Антонио делалась еще чернее.

Когда еще один богач обратился к нему за чертежами механических протезов рук и ног, Антонио уже боялся верить в удачу.

Он запрещал себе верить. И одновременно придумывал схемы и модели. Война искалечила многих, в полевых госпиталях ампутации делались сотнями. Кощунственного «озолотимся» не прозвучало, но оно витало в воздухе.

«Я закончу кое-какие дела в Пуле, вернусь и сразу телефонирую вам», — пообещал богач.

Его звали Бенедикт Минтон.

Бенедикт… Бенедетто… «Благословенный»… Может, это и было благословение, ниспосланное свыше?

Мистер Минтон уехал.

На следующий вечер в приемной Антонио появился новый клиент.

Нехорошие мысли охватили мехмастера, едва посетитель ступил на порог. Одет он был неброско — в серый плащ с капюшоном, из-под которого виднелись ничем не примечательные черные брюки и ботинки. Но Антонио так и не рассмотрел его лица.

— Я воспользуюсь правом приватности, если вы не возражаете, — непринужденно сказал гость и извлек из кармана черную маску, оставлявшую открытыми только нос и рот. Кажется, такие маски предлагали в публичных домах тем, кто хотел сохранить инкогнито.

Он закрепил ее на голове и лишь тогда сел в кресло для посетителей за изогнутым журнальным столиком.

У Антонио глаза полезли на лоб.

— У вас какое-нибудь… деликатное дело? — осторожно уточнил он.

— Да. Именно так, — чуть поколебавшись — а может, это была его естественная манера отвечать, — подтвердил гость. — Очень деликатное. Мне нужен флакон для духов.

Голос у него был негромким, низким и очень уверенным. Так говорят люди, привыкшие, что любое их указание тотчас исполняется.

— Флакон для духов, — повторил Антонио.

— Флакон, который работал бы сам собой. Положим, за счет расширения воздуха. Это возможно?

— Да, — кивнул Антонио, борясь с желанием увеличить огонь в газовом рожке и рассмотреть хотя бы пол-лица незнакомца. Но тот склонил голову так, что подбородок тонул в густой тени. — А скажите…

— И самое деликатное. Флакон должен быть маленьким, — перебил гость. — Настолько крошечным, насколько возможно. И обязательно с пульверизатором. Это очень особенный флакон — вы понимаете, о чем я?

— Понимаю, — пробормотал Антонио, хотя решительно ничего не понимал. Тут ему пришла в голову коварная мысль. Он вскочил, подошел к письменному столу в углу и извлек из нижнего ящика чистый лист бумаги. — Запишите, пожалуйста, размеры и материал. Набросайте приблизительную форму. Так вы сможете быть уверенным, что я не ошибусь.

— Вы могли бы сделать это сами, — по голосу стало слышно, что гость хмурится.

— Форма, — мягко напомнил Антонио. — Один небольшой набросок избавляет от сотни недопониманий.

Он опасался, что клиент натянет перчатки, прежде чем писать, но тот взялся за листок и карандаш голыми руками.

Закончив, он вернул листок.

— Вам нужна предоплата?

— За эту работу я попрошу, — Антонио всмотрелся в неровные буквы, — сорок пять паунов. Дайте мне десять, и я выпишу расписку…

— Не нужно расписки, — оборвал посетитель и бросил на журнальный столик смятую купюру. — Да, еще одно. Это срочно.

— Тогда пятьдесят пять паунов, — осмелел Антонио. — К утру все будет готово.

— Я зайду в шесть, — обронил клиент вместо прощания и был таков.

Антонио смотрел на листок на журнальном столе, не прикасаясь к нему. Затем сверился с наручными часами и вздохнул. Было уже слишком поздно.

Что ж, любопытство подождет.

Он отправился в мастерскую и принялся за работу. И чем дольше он паял, резал, отщипывал, завинчивал и клепал, тем сильнее становилось нехорошее предчувствие.

Стояла поздняя осень. Светать начинало ближе к семи утра. Клиент вернулся без четверти шесть. Он постучал в специальное окошко в двери. Антонио уже ждал и специально не поднимался наверх, хотя ночевал обычно не в мастерской, а в своей квартире над ней.

На улице лило — хозяйничали знаменитые альбийские циклоны. Гость был без зонта. Мокрая маска липла к лицу.

— Снимите ее, — негромко скал Антонио. — Простудитесь.

— Представители моей фамилии не простужаются, — то ли в шутку, то ли всерьез ответил клиент. Он забрал маленькую коробочку с флаконом, выслушал указания, как им пользоваться, расплатился и растаял в иссиня-черном безвременье рассвета.

Антонио поднялся в квартиру и принялся ходить туда-сюда, месмеризируя взглядом телефон.

Телефон угрюмо пялился на него единственным круглым глазом наборного диска, поблескивал крутыми металлическими боками и молчал.

Едва напольные часы в гостиной пробили восемь, Антонио поднял тяжелую трубку.

* * *

Морный Двор. Помнится, прибыв в альбийскую столицу, Антонио решил, что горожане очень не любят своих сыщиков, если дали сыскному управлению такое неприятное прозвище.

Потом приятель рассказал, что прозвищу уже много веков. Когда-то, лет четыреста назад, часть зданий сыскного управления служили тюрьмой. Кроме цинги и холеры, беспощадная ее утроба порождала и более страшные болезни. Чуму, например. После того как чума выкосила больше половины жителей Луда, за площадью намертво закрепилось название Морный Двор, а затем перекинулось и на весь сыск.

Сегодня Антонио покидал Морный Двор обнадеженным.

— Мужчина, судя по голосу — лет двадцати — тридцати пяти, — резюмировал Джонатан Беррисон, выслушав рассказ и осторожно забрав исписанный лист бумаги. — Не обещаю, что скоро… Я телефонирую тебе, как только просмотрю картотеку.

Джонатан работал в криминалистической лаборатории. Антонио познакомился с ним, когда начальство Морного Двора решило заменить старые неудобные картотеки новейшими вычислительными машинами на перфокартах. С перфокартами не заладилось, сыщики и криминалисты слезно просили вернуть все, как было, а затем сделалось не до новаций…

…Закончив с делом, Антонио собрался уходить, но Джонатан негодующе замахал руками.

— Постой ты! У меня рабочий день с девяти! Сто лет тебя не видел! Что там — скоро нас заменят умные машинки на перфокартах, которые будут работать вместо нас?

И он отхлебнул из чашки. В чашке дымился какой-то травяной отвар, заменявший, по-видимому, чай, цены на который возмутительно взлетели.

— Когда-нибудь, может, и заменят, но вряд ли они будут на перфокартах. — Антонио оглядел большой кабинет, наполовину заставленный пыльными шкафами и стеллажами картотек, и фыркнул: — Ты, по-моему, и так не работаешь.

— Я — работаю, — погрустнел Джон, допил отвар и обернулся на звук шагов. В кабинет входили другие криминалисты. На улице распогодилось, в окно настойчиво заглядывало утреннее солнце. — Но надоело… Знал бы ты, мой дорогой, как мне это все надоело! Одно и то же из года в год. Записаться, что ли, на войну? У нас многие записались.

— На континент? — Антонио вздрогнул, вспомнив первую канонаду над Ромой. — Но зачем? Зачем нужна эта война?

— Им там виднее, — Джон кивнул куда-то вверх. — А я бы довольствие неплохое получал. Плесневею я здесь. То ли дело поход!..

— Ты неправ, — только и сказал Антонио. — Поскорее бы она закончилась.

— Она и не думает заканчиваться, — уверенно заявил Джон. — Почитай хоть раз газету! Все богачи вкладываются в оружие и технику! А они свою выгоду не упустят!

«Ну почему же? Один богач уж точно собирается вкладываться не в оружие», — хотел возразить Антонио, но промолчал. Донна Удача — прихотливая дама, которая не любит, когда ее имя треплют понапрасну.

Затем желание возражать и вовсе ушло. На смену ему явилось подозрение, мрачное, как грозовая туча, что наползала с востока.

Наверняка Минтон передумает вкладывать деньги в механические протезы. Это не так выгодно, как делать оружие и технику для действующих армий. Богачи свою выгоду не упустят… Он просчитает все и откажется. Проклятая затяжная война!

Антонио впервые задумался, а не переучиться ли ему на оружейника. Но нет, нет, ему претило штамповать орудия убийства!

И все же Джонатан сказал по меньшей мере одну утешительную вещь. Дал надежду, что получится выяснить, кем был загадочный клиент.

Антонио не знал почему, но клиент этот нравился ему все меньше.

* * *

Подмастерья топотали внизу. В приоткрытое окно вползал запах дыма и гари. Улица ревела гудками грузовозов и омнитрамов, рассыпалась дробью отрывистых шагов, галдела сотнями голосов.

Антонио сидел в кресле на втором этаже и бесцельно вертел в руках обрезок жести, который в рассеянности подобрал с пола в мастерской.

Только что телефонировал Джонатан.

— На той бумаге нет отпечатков пальцев, кроме твоих, — сообщил он. — Он брал бумагу в перчатках. И знаешь что… Не нравятся мне эти перчатки.

— Как в перчатках?

Антонио точно помнил, что руки незнакомца были голыми.

— Потому они мне и не нравятся, дружище. Это очень тонкие кожаные перчатки… Наверняка ты их и не заметил, да? Значит, там были ногти. Бог весть, нарисованные или наклеенные. Это перчатки-имитация. Я догадываюсь, кому они могут принадлежать. Но это не телефонный разговор. Встретимся вечером за бокалом эля.

Антонио с трудом дождался вечера.

Мысли текли в голове, подобно водам Теймса, такие же темные и мутные.

Проклятый незнакомец становился его идеей-фикс.

Ну почему было не потребовать, чтобы он назвал имя? Обычно Антонио не спрашивал имен, выдавал лишь расписку с номером. Но ночной клиент мог не знать об этом.

Или, наоборот, пришел именно потому, что знал?

Миниатюрный флакон для духов, который работал бы сам. Для чего могло понадобиться такое устройство?

Для чего угодно.

А флакон, который мог сработать всего один раз? Именно на столько использований хватало заряда холодного воздуха. Крошечный воздушный пузырек нагревался, расширялся, выталкивал наружу содержимое наконечника и умирал. До тех пор, пока его не зарядили бы вновь.

Для чего могла пригодиться такая вещица? Крошечная, как мизинец, невзрачная, как головка болта.

«Очень особенный флакон, — сказал посетитель. — Вы понимаете, о чем я».

Антонио дорого бы дал, чтобы понимать.

Богатый опыт подсказывал ему, что вещица, скорее всего, была дамской.

И умолкал.

Дамской. Возможно, для духов. Если прикрепить ее к лифу, она бы распылила немного духов в нужный момент. В разгар вечера, к примеру. Или в разгар свидания…

Голова работала туго, будто в нее насыпали полировочного песку. До вечера оставалось слишком много времени. Устав бороться со сном, Антонио кое-как добрел до кровати и рухнул поверх покрывала.

* * *

В небольшом пабе было полутемно, жарко и душно от табачного дыма. Джон намеренно выбрал место поближе к докам, где собирались портовые рабочие и грузчики. Их громкие голоса и развязные манеры совершенно отвлекали внимание от двух мужчин, негромко беседующих в углу.

— Жаль, что ты сразу меня не позвал, — сказал Джон, отпивая эль из мутной кружки толстого стекла. — Эти перчатки, точь-в-точь похожие на настоящую кожу, и маска… Похоже, к тебе наведался маркиз де Лакруа.

— Что?

О да, Антонио был наслышан о маркизе де Лакруа! О нем говорили таинственным шепотом или бросали его имя в лицо как ругательство. Его опасались, им восхищались и тянулись к нему неосознанно, против воли — по крайней мере те, с кем Антонио когда-либо его обсуждал.

Увлекаемая в военный хаос страна теперь ни дня не могла прожить без увеселений. Солдаты на побывке развлекались в кабаках. Богема — в салонах. Высший свет — в своих гостиных, закрытых для любого, кто не принадлежал к их кругу.

Маркиз де Лакруа же развлекался где угодно.

Сегодня его видели среди солдат, завтра — в камерном салоне какой-нибудь мадам Ониотон… Или думали, что видели. Или приписывали себе встречу с ним. Своей изысканной жестокостью и любовью к разврату маркиз снискал мрачную и скандальную известность. Его осуждали или боготворили, но не упускали возможность заполучить хотя бы призрачный отсвет этой болезненной славы.

«Представители моей фамилии не простужаются», — обронил тогда гость.

Невнимательно обронил. Походя.

Что это могло значить?

И манеры, его манеры… Уверенность на грани наглости, незыблемое спокойствие, ловкие, скупые, отточенные движения… как у человека, привычного к тренировкам.

Поговаривали, маркиз де Лакруа тренировался, охотясь на людей…

— Вот-вот, — ухнул Джон и одним махом проглотил еще полкружки эля. — Мы бы и рады встретиться с этим типом, чтобы спросить его о парочке нехороших убийств, да вот беда, черта с два его найдешь! Он то появляется, то исчезает, и мы узнаем все последними! И вот снова…

— А разве вы не знаете, где его владения или… — протянул Антонио в замешательстве. До сих пор он не задумывался, интересуется ли маркизом полиция. Судя по титулу, тот принадлежал к знати, а знать казалась неприкосновенной.

— Понятия не имеем, — скривился Джон. — Он не альбиец. Он из Галлии. Там следы теряются… да и галлам не до поисков сейчас. Не в этом дело. Вот из-за этих перчаток мы и хотим с ним встретиться. Слышал сплетню, что они из человеческой кожи?

Антонио помотал головой и глотнул эля, пытаясь справиться с потрясением. Таких подробностей он не слышал. Он давно уже не бывал в салоне Роуз Торнхолл, которая и рассказала ему в свое время о маркизе де Лакруа.

Эль оказался невкусным. Кислятина на время перебила все ощущения.

— Врут, конечно, — продолжал Джон. — Скорее всего. Я думаю, там просто очень тонкая кожа. Но она оставляет характерные отпечатки… не совсем такие, как от обычных кожаных перчаток, так что как знать. Мы их видели уже не раз. Было несколько убийств с начала войны. Странных убийств, но разных. Не сказал бы, что это серия. Ни одно не раскрыто, и в каждом деле отметились эти перчатки, черт бы их побрал. И свидетели болтали о маркизе де Лакруа.

— И что, неужели никак нельзя до него добраться? У полиции же есть агенты… Должны быть, — Антонио вспомнил парочку прочитанных полицейских романов. — Кто-то из его окружения…

— У него нет окружения, — проворчал Джон, допивая эль. — Мы пробовали, конечно… Нет, ничего не выходит. Подробности ни к чему, но можешь мне поверить. Жаль, что он к тебе больше не придет.

— Может быть, еще придет, — пробормотал Антонио, думая о своем. Маркиз, полулегендарная личность, известная любовью к разврату… Флакон для духов… Все становилось четким и ясным. К тому же, если бы у маркиза было на уме что-то плохое, он бы получше скрыл свою личность. Он должен был понимать, что перчатки могут его выдать, а маска лишь разжигает интерес. Мог бы надеть парик, обычные перчатки, и никаких зацепок… Значит, флакон был просто безобидной прихотью эксцентричного человека.

Антонио вздохнул с облечением. Тайна оставалась разгаданной не до конца, но перестала его тяготить.

— А ты откуда о нем знаешь? — вдруг спросил Джон. — Сталкивался?

— Слышал от приятельницы, — признался Антонио. — Она говорит, что когда-то встречала его. Но она могла и приврать…

— Значит, приятельница, — протянул Джон. — Послушай. Ты же мне друг?

— Друг, — настороженно подтвердил Антонио. У него не было «просто знакомых». Каждый, с кем он разговаривал больше двух раз, тут же переходил в число друзей. Антонио любил людей, и те обычно платили взаимностью.

— Сделай одолжение. Поговори с ней. Постарайся аккуратно выяснить, может, она знает, как встретиться с маркизом де Лакруа. Остальное мы сделаем сами. Нам бы только зацепку. Хоть маленькую зацепку!

Антонио заколебался. Выяснить, знает ли Роуз… Не будет ли это предательством? Но преступления, которые мог совершать маркиз… Антонио претили злодейства. Выбор оказался несложным.

— Хорошо, я попытаюсь, — вздохнул он. — Но ничего не обещаю.

Джон расплылся в улыбке.

Придя домой, Антонио порылся в захламленном бюро и достал записную книжку с медными уголками. Открыл ее и принялся судорожно перелистывать.

Нужный номер обнаружился на последней страничке, чуть расплывшийся и до сих пор пахнущий тонкими цветочными духами.

Роуз Торнхолл была помешана на розах, розовой воде, розовых притираниях и уникальном парфюме. Но ее мягкие губы и страстный характер с лихвой перевешивали эти небольшие странности.

— Захотелось вернуться в светскую жизнь? — из трубки донесся негромкий бархатный смех. — А мы собираемся каждый вечер. Приходи, в салоне найдется местечко. Танцев и веселья не обещаю, но приятное общество…

Антонио не нуждался в танцах. Но голос Роуз пробудил вихрь воспоминаний. Роуз, такая взбалмошная, любвеобильная, добрая… Не будет ли это подлостью — выманивать у нее сведения?

Положив трубку, он покачал головой. Что ж, чем-то приходится жертвовать.

* * *

— Тридцать лет выдержки. Хороший был год для вин, мой дорогой. Или твой вкус стал еще прихотливее?

Подвыпившая Роуз делалась слащаво-назойливой, смешной и немного жалкой. А пьянела она от одного бокала. Полутемный салон, душный от смеси ароматов, был полон гостей — дам и мужчин, одетых светски, но небрежно. Модные платья сминались в мягких креслах, вышитые жилеты пачкались вином и помадой…

Музыканты настраивали инструменты за импровизированным занавесом из вьющихся роз. Антонио пытался собраться с мыслями. Пока что он только любезничал с хозяйкой салона, совершенно не представляя, как вывести ее на разговор о маркизе де Лакруа. Плохой из него вышел агент. Любовник, видимо, был получше, если Роуз до сих пор помнит.

Она украдкой вынула что-то крошечное из расшитого мешочка на поясе. Приторно запахло розами и почему-то вареньем. Антонио посмотрел на нее.

— Что это?

— Ничего! — она сделала большие глаза. — Милый мой, ты же знаешь, что нельзя подглядывать за дамой, когда она совершает туалет!

И она захихикала. Антонио изобразил улыбку, вкладывая в нее все свое актерское мастерство. Раньше Роуз столько не пила…

— За некоторыми дамами, — сказал он, — хочется подглядывать постоянно. И все-таки, что это?

— Духи. Обыкновенные духи, — Роуз выхватила из мешочка это крошечное, блестящее и помахала им перед носом Антонио. Тот ловко выхватил предмет из ее пальцев.

Да. Духи. Небольшой флакон с завинчивающейся пробкой. Все вместе напоминало желудь, только в два раза меньше.

— Ты что? Никогда такого не видел? — удивилась Роуз, взяла флакон и сдавила бока двумя пальцами. И…

Оказалось, пробка была ни при чем. Из микроскопического отверстия вылетело удушливо пахнущее облачко и осело на кремовую юбку.

— И давно это появилось? — спросил Антонио.

— Что? Такие флаконы? Да нет, не очень. Знаешь, раньше мы заказывали духи в Галлии, но из-за проклятой войны все парфюмерные дома не могут работать! А это привезли из Объединенной Федерации, из-за океана… Брат Алисии привез ей, а потом… знаешь Алисию?

Сплетни. Обыкновенные светские сплетни. Зачем изощряться, подводя разговор к маркизу де Лакруа окольными путями? Можно ведь просто рассказать приятельнице сплетню. Благословенная привычка перемывать косточки!

— Похоже, кое-кому не хватило галльских флаконов, — легкомысленно заметил Антонио. — Знаешь, кто вчера заказывал у меня один?

— Кто? — Блестящие глаза Роуз загорелись любопытством.

— Маркиз де Лакруа!

— Заказывал флакон? У тебя? Он представился? — подпрыгнула Роуз. — Наверное, это был какой-нибудь необычный флакон, иначе зачем ему… Симон де Лакруа! С ума сойти! В этом сезоне о нем почти не слышно… Рассказывай!

— Он пришел ночью. В маске и в перчатках. Точнее, я потом догадался, что это перчатки. Сначала показалось, будто он вовсе без них…

— Точно, — мечтательно поддакнула Роуз. — И что же за флакон он заказал?

— Да вполне обычный флакон, — скучающим голосом сказал Антонио. — Не считая того, что крошечный, как ноготь, и с пульверизатором, который срабатывает сам. Как ты думаешь, для чего такое может понадобиться?

— Не знаю! — Роуз смотрела на него, приоткрыв рот и забывая моргать. — А ты уверен, что ему нужна была именно такая вещь?

— Я же сам ее делал, — Антонио негромко рассмеялся. — Он сказал, что это будет очень особенный флакон. Не представляю, что он имел в виду.

— Так и сказал?

Глаза у Роуз вспыхнули еще ярче, хотя в них и без того был живейший интерес. Щеки раскраснелись. Она еще некоторое время смотрела на Антонио, после чего вздохнула и пригладила волосы.

— Пожалуй, я подниму старые знакомства. Может быть, получится зазвать Симона де Лакруа на наш следующий вечер, — заговорщически сказала она. — Конечно, вряд ли. Говорят, он сам выбирает себе общество. Но вдруг! Этот человек умеет развлечь!

— А сам он никогда не приглашает гостей? — не выдержал Антонио.

— О, была какая-то запутанная история с его имением. Все, что у него есть, осталось в Лютеции. Он снимает квартиру…

Грянула музыка. Джентльмен в бархатной тройке подошел к дивану, отпустил шуточку о хозяйке и любимых гостях, и она упорхнула танцевать.

Джон будет доволен. И даже не пришлось ни на чем настаивать, Роуз сама приняла решение. С новой силой нахлынули сомнения. Настроение не располагало к веселью. Хотелось открыть окно, вдохнуть горчащий ночной воздух, пить кофе и размышлять. И чтобы к концу размышлений стало ясно, что Антонио не виновен в обмане, а дурное предчувствие попросту заблудилось по пути к кому-то еще.

Убедившись, что Роуз увлечена новым танцем, он выскользнул из салона. Полюбовался перламутровой моросью, танцующей в свете газовых фонарей, и побрел домой пешком, постепенно успокаиваясь.

Наутро он проснулся поздно. Привычно оторвал листок от календаря. А ведь мистер Минтон должен был вернуться еще вчера!

И может телефонировать в любой момент!

Антонио подпрыгнул, словно уже слышал резкий дребезг телефонного аппарата. Спускаясь в мастерскую, он вопреки своим правилам оставил квартиру приоткрытой.

На всякий случай.

На журнальном столике уже лежала свежая газета. Антонио бросил на нее мимолетный взгляд, проходя через приемную.

И оцепенел.

«Сенсация! Загадочная смерть известного промышленника Бенедикта Минтона!» — кричал футовый заголовок.

Душный воздух забил легкие. Все было кончено.