Вопреки (джен)

Лаксас пытается рассмотреть ситуацию с разных сторон, но в итоге всё время упирается в один и тот же вопрос: зачем Макаров это сделал? Если устал, ушёл бы в отставку. Передал бы гильдию кому-нибудь. Если не ему — так хоть опять Макао, или, может быть, Эрзе, пусть она и слишком молода. Зачем его старик пытается разрушить то, что строил всю жизнь? Что строили до него, что готовы строить после него…

Лаксас может понять, почему тот не желает оставлять «Хвост феи» ему — но не может и не хочет смириться.

Он собирает согильдийцев в парке, под огромным деревом — ждёт, гадая, кто появится. Макаров объявил о своём решении вчера, и некоторые уже ушли, растворились, как дым. Некоторые — в растерянности и не знают, что теперь делать.

Для себя он решение принял.

Сколько собралось человек — он даже не пытается сосчитать. После Магических Игр в гильдии прибавилось новичков, которые ещё не успели прижиться, толком не стали своими — есть ли кто-то из них здесь, или все ушли? Не важно. Зато старый состав весь или почти весь — здесь. Эрза, Грей, Нацу, Кана, Мира, Макао… все те, кого он знает с детства, и кто столько лет знает его. Именно к ним обращается Лаксас, когда говорит:

— Вы знаете о том, что мой дед принял решение распустить «Хвост феи». По сути, гильдия уже распущена. И я намерен собрать её заново.

Никаких предисловий, никаких пояснений — только три короткие фразы. Не нужно шелухи.

— Мастер Макаров разрешил тебе? — спрашивает кто-то из толпы, и Лаксас не узнаёт голос. А старика всё называют мастером — по инерции…

— Я крепко рассорился с ним, — спокойно отвечает он. Они не сражались, даже не кричали друг на друга — но Лаксас не сомневается, что в ближайшие несколько лет им не о чем будет разговаривать. Сказал бы «никогда», но его категоричность чуть смягчили ночные посиделки с Райджиншу: Бикслоу играл на гитаре, Эвергрин плакала, Фрид сперва гладил её по голове, а потом разминал ему плечи, уговаривая успокоиться и расслабиться (желательно без алкоголя). Странная ночь, но это помогло. — И поступлю так, как считаю нужным, вне зависимости от его мнения.

Это, наверное, многих оттолкнёт, но он должен сказать правду. То, что он сейчас пробует выстроить, нельзя строить на обмане, и даже на умолчании — нельзя.

Наверняка они вспоминают, что он когда-то пытался сделать. Они знают его много лет, и за эти годы он наделал достаточно ошибок. Впрочем, хватило бы и одной — той самой. Теперь у него всё-таки может быть свой «Хвост феи»?.. Лаксасу это уже не нужно, но он не согласен, чтобы гильдии не было вообще.

Люди молчат — все до единого.

— Те, кто хочет, могут остаться, — коротко роняет он, не в силах изгнать из голоса отстранённость. Нужно говорить иначе. Другими словами, другим тоном. Не то чтобы он хорошо умел убеждать. Фрид, пожалуй, смог бы лучше, смог бы найти слова, смог бы не выглядеть высокомерно и самоуверенно. Лаксас привык демонстрировать (само)уверенность, и не может отказаться от неё даже тогда, когда это идёт во вред. Наверняка идёт. Его слова не звучат так, что он никого не заставляет уйти и не заставляет остаться — так, как должны звучать. Только напоминают о том, что когда-то он пытался решить за всех. Но Лаксас упрямо продолжает говорить: — Не знаю, что будет со зданием — оно разрушено, а процесс продажи земли уже запущен, но попытаюсь что-нибудь сделать. В крайнем случае поначалу обойдёмся без него…

Он рассказывает то, что вчера полночи обсуждал с Фридом и Бикслоу после того, как Эвергрин задремала у кукольника на плече. "Город нас сейчас не любит", — сказал Фрид, и он прав. «Хвост феи» не причинял Магнолии намеренного вреда, но нападение демонов и все его последствия жители осознанно или неосознанно связывают с гильдией. С участком и зданием будет тяжело.

Здание — это не так уж важно, это можно решить потом, можно построить новое. Главное — люди. Без людей гильдии нет.

Он умолкает. Кажется, что сказано недостаточно, но слов больше не осталось.

Пойдёт ли кто-нибудь за ним — или только Райджиншу, сейчас неподвижно стоящие за спиной, как почётный караул? Он чувствует их взгляды, и хочется оглянуться, чтобы убедиться… в чём? В поддержке? В этом он и так уверен. Убедиться в том, что лицо Фрида не застыло неживой маской, как тогда, когда Лаксас пытался забрать гильдию себе в прошлый раз; что Бикслоу не улыбается настолько бесшабашно, что очевидно — старательно пытается не думать о том, что делает; что у Эвергрин в глазах не стоят вчерашние слёзы.

Кто-то ни за что не согласится с ним — например, Нацу. Саламандр не признает лидерство Лаксаса, даже если очень хочет сохранить гильдию; в его глазах непокорный огонь, он не согласен с Макаровым, но и с его внуком не согласен тоже. По застывшему лицу Грея не угадать, о чём он думает. После Тартароса он заледенел ещё больше, отстранился… возможно, гильдия ему сейчас вообще не нужна.

Лаксас останавливает взгляд на каждом обращённом к нему лице, пытается вспомнить, что он знает об этих людях. Он не слишком-то стремился с ними сходиться, не так ли? Магические Игры отчасти изменили это, но прошло слишком мало времени, чтобы что-то изменилось всерьёз.

Эрза смотрит строго и серьёзно, будто взвешивая каждое его слово, каждый поступок, прошлый и нынешний. Что касается неё — наверное, можно рассчитывать на объективное и здравое суждение. Вот только не станет ли решение Макарова её решением? Недружелюбно скалится Гаджил (тоже помнит, что здесь, под деревом, они и "познакомились"?), и насчёт стального дракона, один раз уже сменившего гильдию и мастера, у Лаксаса большие сомнения. Нужны ли вообще ему в гильдии такие?.. Он останавливается на этой мысли — и отбрасывает её. Сейчас он не должен судить никого. Это его судят.

Достоин ли?

Достоин ли — не внук Макарова, а сын Ивана Дреяйра, врага «Хвоста феи»? Тот, кто причинил вред своим товарищам и был изгнан из гильдии? Тот, кто годы был в ней чужаком?

Тишина давит просто невыносимо.

Прохладные пальцы коротко сжимают его предплечье; Лаксас, не поворачивая головы, боковым зрением видит, как Фрид встаёт рядом с ним. С другой стороны — Бикслоу, почти синхронно. Эвергрин втискивается между кукольником и командиром, изящно передёрнув плечами, чтобы ей дали место.

Они стоят вчетвером, как будто против всех. Опять.

Тишину разбивает тихий голосок Венди Марвел:

— Мы с Шарль не хотим уходить. Мы с тобой.