Кода к эпилогу: Двадцать лет спустя, или детишки в порядке (джен)

– Давайте все проясним, – сказал Гарри, – Вы хотите сказать, что потеряли моих детей в канализации?

Профессор Араминта фон Босо, директриса Дурмштранга, была смущена и огорчена тем, насколько плохо Гарри воспринял новости.

– И часто такое случается в Дурмштранге? – осведомился он.

– Время от времени, – ответила профессор фон Босо, но, увидев выражение Гарриного лица, быстро добавила: – Конечно, это так прискорбно.

– Они исчезли сутки тому назад, а вы до сих пор не отправили за ними спасательную команду!

Профессор фон Босо ответила укоризненным взглядом:

– Вы не справедливы, мистер Поттер. Служебный персонал очень занят, и, кроме того, как бы они справились с гигантскими аллигаторами?

– Да, кстати, – Гарри стиснул зубы, – почему в канализации Дурмштранга водятся гигантские аллигаторы?

– Понятия не имею. А почему в окрестностях Хогвартса водятся гигантские пауки? И не такое случается, – профессор фон Босо была явно обижена. – Мистер Поттер, я понимаю, что вы расстроены...

– Вы потеряли моих детей в канализации! В которой ползают гигантские аллигаторы!

Гарри пересек кабинет в четвертый раз, наградив портреты бывших директоров Дурмштранга злобными взглядами. Портреты смотрели на Гарри так, будто он скандалит из-за полной ерунды.

– Будем надеяться, что этот опыт окажется полезным для закалки характера, – профессор фон Босо пыталась придать своему тону жизнерадостность. – Я уже связалась с аврорским отделом, не сомневаюсь, что они вышлют отменную поисковую команду в самое ближайшее время. Не хотите ли чаю?

– Профессор, можете взять ваш чайник и... – закипел Гарри.

– Мистер Поттер, успокойтесь, прошу вас!

– Я не спокоен, – отрезал Гарри, – я зря трачу время тут. Я иду за мальчиками. Отправьте авроров вслед за мной, как только они появятся. И не вздумайте предлагать им чай!

– Но я не могу позволить вам идти одному!

– Профессор, я – опытный аврор, – терпение далось ему нелегко.

– Это так, – согласилась фон Босо, – но вы уже не так молоды, как раньше.

– Мне тридцать семь.

– Правда? – директриса внимательней в него всмотрелась. – Вы выглядите старше. Должно быть, ваша жизнь полна стрессов.

– Только в последнее время, – огрызнулся Гарри.

Он собрался было еще что-то сказать, но передумал. И так потрачено слишком много времени. Эл и Джеймс потерялись где-то внизу, в этом сыром лабиринте, и наверняка ждут, что он спасет их.

Он знал, что не следовало отпускать их по этой программе обмена студентами. Но Эл так настаивал. И Гарри, конечно же, знал – почему.

– Я очень надеюсь, что этот инцидент не повлияет на ваше отношение к программе обмена, – профессор фон Босо, казалось, впервые искренне озаботилась происходящим. – Я полагаю, что международные магические отношения должны быть улучшены посредством наших детей, и сотрудничество школ жизненно важно в этом направлении. В конце концов, мальчишки есть мальчишки, и если мы будем впадать в панику каждый раз, когда дети отправляются в полуночные экспедиции изучать аллигаторов, где мы все окажемся?

Гарри двинулся к дверям.

– Я также надеюсь, что вы не станете возлагать ответственность за этот неприятный инцидент на Дурмштранг? – окликнула его профессор фон Босо.

– Нет, – решительно сказал Гарри, распахивая дверь. – Я знаю, на ком лежит ответственность.

* * *

Гарри начал волноваться заранее, еще до того, как отправил Эла в Хогвартс. Не потому, что у него был любимчик – нет, Гарри был хорошим отцом и любил всех своих детей одинаково – но Альбус был другой. У них были особые отношения друг с другом.

У Джеймса и Лили всегда все было хорошо, никаких проблем не было, или казалось, что не было. Эл был не такой. Джеймс и Лили обладали приятной внешностью, физическим здоровьем, легко заводили друзей, и Гарри очень ими гордился. Даже беглый взгляд из окна на черную и рыжую макушки детей, мотающихся на квиддичной площадке в саду, заставлял его улыбаться.

Но Эл обычно сидел с ним в кабинете, тихо как мышка, если Гарри нужно было работать.

Он был болезненным ребенком, что беспокоило Джинни, но Гарри просто таки паниковал. Он совсем не умел обращаться с младенцами, такими опасно-хрупкими, и боялся даже пройти мимо Эла, чтобы ничего ему не сломать ненароком. Но Джинни справилась, она очень ловко обходилась с детьми, когда те были совсем крохи. Эл вырос нормальным, хотя и более болезненным и нежным, чем другие дети, нервным и склонным к простудам. В кругу семьи он был обычным ребенком, но когда приходили гости, мальчик стеснялся и не разговаривал. А еще он не особо ладил с Джинни.

Гермиона как-то намекнула Гарри, почему. Как-то на барбекю у них с Роном в саду, она сказала:

– Альбус напоминает Джинни себя, когда она была маленькой. Такой же неуклюжий и стеснительный, весь из острых углов.

Она послала через сад нежную улыбку Рону, который подхватил под мышку малыша Хьюго и помахал рукой.

– Это ее немного тревожит. Понимаешь, она будто прошла длинный путь и не хочет вспоминать, какой была прежде, – продолжала Гермиона. – Кроме того, думаю, что она боится слишком к нему привязаться. Это как с дневником Тома Ридлла – ей кажется, что она не будет в безопасности, если слишком привяжется. А Альбус, будучи более хрупким и уязвимым, чем другие...

– Так, и что мне делать? – перебил Гарри, хмуро высматривая взлохмаченную шевелюру Эла.

– Просто будь с ним рядом, – мягко ответила Гермиона.

– Разумеется, – разумеется, он будет рядом, как и положено отцу. Он всегда был решительно настроен поддерживать всех своих детей, чтобы ни случалось, но они были такими юными, а Джинни так хорошо обходилась с Джеймсом и Лили, и он был не уверен... Но конечно, чего бы это не стоило, он будет рядом.

Все оказалось легче, чем он думал. Джеймс и Лили, оба предпочитали сидеть на коленях Джинни или рядышком, слушая, как она читает вслух. Гарри о таком просили нечасто. Он попробовал с Элом: просил его посидеть рядом или погулять. Но этого было мало, Гарри желал бы совершить что-нибудь более значительное, драматическое, чтобы одним махом решить все проблемы Эла – и это сработало.

Эл просто расцвел от такого внимания. С тех пор он очень сблизился с Гарри и во всем ему доверял, приходил к нему, брал его за руку (его, а не Джинни!), когда они все вместе гуляли.

Гарри все еще помнил тот вечер, когда он вернулся с работы очень поздно, что в принципе бывало частенько, и обнаружил Эла, лежащего без сознания на лестнице. Джинни вышла из спальни и увидела, как он сгреб сына в охапку.

– Ждал меня, маленький мошенник, – объяснил Гарри нарочито обычным и не слишком довольным тоном.

Вряд ли Джинни ему поверила.

Джеймс и Лили нередко ночевали вне дома до поступления в Хогвартс, но Элу было трудно заводить друзей, а пребывание вдали от дома его пугало. Однажды он остался с Роуз, и ему приснился кошмар, будто его дом весь сгорел без него, и Гарри пришлось в два часа ночи ехать и забирать его домой. Гарри массу времени провел в волнениях по поводу того, как же Элу будет в Хогвартсе, обсуждая это с Джинни ночами напролет.

Но Эл до дрожи хотел в Хогвартс. Конечно, когда малыш был слишком взволнован, его тошнило. Гарри провел немало квиддичных матчей с сыном, блюющим в ванной.

Его сильно тошнило накануне поездки в Хогвартс, а Джеймс еще и усугублял, подразнивая Эла по поводу возможной сортировки того в Слизерин. Эл весь сжался в комок нервов, когда они шли к поезду. Гарри знал, что малыш будет в порядке, он был уверен, что Эл полюбит Хогвартс и там ему будет хорошо, но все равно испытал неимоверное облегчение, когда пришли первые письма от мальчиков.

Три письма: одно от Джеймса, другое от Эла для всей семьи, и третье от него же "Папе: ЛИЧНО В РУКИ! ", которое Гарри спрятал в карман, чтобы прочесть позже.

Письмо Джеймса начиналось словами: "Дорогие мама и папа, вы никогда меня не слушаете, даже когда я прав. Эта ничтожная малявка Эл попал в Слизерин".

– О, Боже, – простонал Гарри. Он объяснял Элу, что нет ничего плохо в том, чтобы попасть в Слизерин, он и сам так думал. Но он рассчитывал, что Джеймс присмотрит за малышом в Гриффиндоре. Да и вообще – Эл в Слизерине, это же смешно, как они вообще проводят сейчас сортировку?

Он немного успокоился, после того как они с Джинни прочли письмо Эла. Тот казался довольным, расписывая, как подружился с другими и как ему нравится в Хогвартсе, и что он, как и обещал, носит поверх формы свитера, связанные Джинни.

Гарри выскользнул за порог. Перед тем, как вскрыть личное письмо Эла, он осмотрел конверт: тот был пухлым и казался наполненным разными, такими знакомыми мелочами, вроде манеры Альбуса говорить, задыхаясь, когда он был счастлив, историями, которые он придумывал, и мечтами, и приключениями с новыми друзьями.

Гарри облегченно выдохнул, начал внимательно читать письмо... и тут же пожалел, что не может вдохнуть обратно.

"Дорогой папа, – писал Альбус, – не слушай Джеймса, что бы он ни писал. Я очень рад, что попал в Слизерин. Здесь замечательно, папа, именно так, как ты и рассказывал, и дружить с другими легко. В поезде я встретил самого классного мальчика..."

У Гарри резко заболела голова, когда он прочел следующую строку: "Его зовут Скорпиус Малфой".

И не в том было дело, что Гарри совершил обычную ошибку отца по отношению к сыну. Или ошибку деда, принимая во внимание тот факт, что Люциус Малфой был куда более отвратительным созданием, чем Драко Малфой когда-нибудь будет. Просто сама мысль о том, что его малыш попал именно на этот факультет и подружился именно с этим мальчиком, угнетала – может, он не слишком хорошо его воспитал?

Эл был такой доверчивый и так легко шел за Джеймсом в его опасных играх. Его все еще украшал рассекающий бровь шрам после того случая, когда Джеймс убедил его прошагать по каминной полке, будто он был пленным пиратом, идущим по доске. Любой мог бы с легкостью обидеть Эла. У него и друзей толком не было, не считая Роуз, которая разговаривала с ним менторским тоном.

Собственно, Роуз и с Гарри разговаривала менторским тоном. Если Скорпиус Малфой был таким же, как отец – а он был точной копией (при этом воспоминании у Гарри скрутило внутренности) – он подумал о лице Альбуса, когда тот впервые столкнется со злобой, он подумал, как раздавлен будет малыш, если тот, кем он восхищался, будет с ним жесток... Гарри не мог совладать с этими мыслями, он просто не знал что делать.

Письмо Эла было таким радостным. Гарри прочитал его, мрачнея на глазах. А последней каплей стали новости о том, что у Эла и Скорпиуса кровати рядом, а префекты очень заботливы, а Скорпиус рассказывал ему о Португалии (папа, тебе бы точно понравилось!), а завтра должен быть первый урок квиддича, и он нервничал, но Скорпиус сказал, что не о чем волноваться, потому что Скорпиус прекрасно играет в квиддич и он всему научит Эла... и головная боль уже сводила Гарри с ума.

Он ничего не мог поделать, вот разве что, если бы Малфой отправил своего мальчишку в Дурмштранг, как сделала половина Слизеринцев – их ровесников. А потом что? – ждать горестные письма сына, чтобы броситься к нему и собирать по кусочкам его разбитое сердце. Гарри взвешенно написал ему о том, что нужно познакомиться со всеми и завести побольше друзей.

В ответ пошли длиннющие письма, преимущественно о том, как Народы Мира Собрались Вместе Чтобы Провозгласить Скорпиуса Малфоя Своим Богом и Королем. Гарри их бегло просматривал, ибо если читать внимательно от и до – могло стошнить.

Он настолько волновался по поводу того, как Альбус выдержит в Хогвартсе, что забыл о том, как он сам выдержит без сына.

Удивительно, но он сильно скучал. Гарри так привык, что Эл ждет его на лестнице, что Эл в кабинете рассказывает ему долгие истории, пока он заполняет бесполезные отчеты для аврорского департамента. Временами Гарри жалел, что Рон попросил Гермиону помочь с подготовкой новой системы: эффективность была поразительной, но иногда он чувствовал, что выходит из себя среди картотечных шкафов.

Он теперь работал дольше, он должен был убедиться, что опережает настойчивую молодежь и подающих надежды претендентов. А еще, не привлекая всеобщего внимания, Гарри организовал визит в Хогвартс для любимой квиддичной команды Эла – "Тутшилл Торнадос". Эл ответил восторженным благодарственным письмом.

Было здорово повидать его на Рождество. Малыш выглядел здоровым и счастливым, регулярно питался. Он заверил Джинни, что совершенно здоров, и, прикорнув к Гарри за обеденным столом, слушал болтовню Джеймса. Тот, видимо вдохновленный очередным романом Тедди Люпина, открыл для себя существование девушек и теперь только о них и говорил.

– А эта из Хаффлпаффа, мам, которая с такими милыми косичками... – распинался Джеймс, но Лили велела ему заткнуться и попросила Эла рассказать все про Хогвартс. Тот подался вперед:

– Квиддич – это так увлекательно!

– И это все, Эл? – нежно улыбнулся Гарри.

– А ты знаешь, что Скорпиус в квиддичной команде?! – Эл повернулся к нему, весь сияя. – Не смотря на то, что он первокурсник. Разве не потрясающе?

– Потрясающе… – уныло согласился Гарри.

– Все говорят, что он действительно хорош, – продолжал Эл, – а еще я помогал делать транспаранты для него. Он – ловец!

– Он – мерзавец, – вмешался Джеймс. Гарри наградил своего старшего и благоразумного сына одобрительным взглядом. По крайней мере, Джеймса не одурачить. По крайней мере, есть кому приглядывать за Альбусом.

– Ты так говоришь только потому, что наша команда победила вашу, – пылко возразил Эл. – Ха-ха-ха! Скорпиус сказал, что вы толком и не сопротивлялись.

– Какой милый мальчик, – холодно отозвалась Лили.

– И теперь все зовут его Скор (score – счет, забивать, а также удача на англ.) , потому что он настолько хорош в квиддиче, – с гордостью проговорил Альбус, а через секунду добавил: – Вообще-то жалко. Я думаю, Скорпиус – очень хорошее имя.

Все как-то странно на него посмотрели. Но счастливый Эл ничего не заметил.

– Так что, когда два факультета организовали межфакультетский вечер танцев, я перетанцевал почти со всеми девчонками, – сообщил Джеймс.

– Скор говорит, что мы выиграем Кубок Школы, – продолжал Эл.

– Спорим – нет! – вскинулся Джеймс.

Эл спокойно посмотрел на Джеймса и терпеливо повторил свой убийственный аргумент:

– Скор так говорит.

Джеймс за ним присмотрит, убеждал себя Гарри. В конце концов, существовала незначительная вероятность, что Малфоевский отпрыск был не совсем отвратительным. В конце концов, у маленького Скорпиуса была мать.

Письма Эла продолжали излучать счастье, и когда он вернулся домой на лето, то выглядел куда лучше, чем до Хогвартса.

А потом вдруг перестал есть.

Джинни заволновалась и даже немного обиделась, что Эл вдруг стал пренебрегать ее стряпней, а Гарри запаниковал и попытался выяснить, что происходит с ребенком. Но потом, увидев, как Эл скорбно отказался играть в квиддич с Джеймсом и его дружками – Карлом и Веспасианом, и повалился на кресло в Гаррином кабинете с таким трагическим и истощенным видом, не желая разговаривать, что Гарри наконец-то понял, что Эл тоскует.

– Мама написала Джеймсу, что он может пригласить домой кого захочет, – тихо сказал Эл, – но мне вы ничего такого не писали.

– Эээ, – протянул Гарри. – Как неудобно получилось. Может, ты пригласишь друга следующим летом? Наверняка у всех уже есть какие-то планы.

– Есть, – ответил Альбус. – Скор останется с Марвином и Клаудом, они будут веселиться, а потом, возможно, Скор решит, что кто-нибудь из них ему нравится больше, чем я.

Гарри закашлялся.

– Я уверен, он так не подумает.

– Это правда, – Эл слегка взбодрился. – Мы со Скором – лучшие друзья. Я спросил его, хочет ли он со мной дружить, и знаешь, что он сказал, папа?

– Что же он сказал, Эл?

– Он сказал "хорошо", – засиял Эл.

– Как благородно.

В день рождения Альбуса совиная почта принесла подарок – серый кашемировый свитер. Джинни, едва взглянув, тут же определила, что он ужасно дорогой, и добавила, что это неуместная прихоть для двенадцатилетнего мальчика. Особенно для такого маленького и вечно застревающего в оградах и каминах, как Эл.

Но тот таскал его все время. Даже спал в нем. Скорпиус Малфой, как отметил Гарри, даже не приложил записки. А Эл строчил ему письма все лето.

– Папа, – как-то однажды обратился к нему Эл. Гарри так привык к молчаливой тоске сына, что подскочил от неожиданности. – Ты возьмешь меня на Дрянн-Аллею?

Гарри закашлялся.

– Нет, Эл, ни в коем случае! Зачем тебе туда? Кто тебе рассказал про это место?

– Скор, – ответил Эл, вложив в этот единственный слог всю свою страстную тоску. – Он сказал, что там классно. Видишь ли, у него день рождения в августе, и я подумал…

Гарри оглядел своего сынишку. Он и не знал, что Скорпиус Малфой был даже младше Эла. Ребенок, несомненно, страдал. Скорпиус прислал неуместный подарок, но прислал же. И возможно... возможно Скорпиус совсем не любит своих родителей. Может он такой, как Сириус.

– Вот что, Эл, – решился Гарри. – Пошли ему сову и пригласи к нам после его дня рождения, а потом вы вдвоем вместе выберете ему подарок.

– Серьезно, папа? – Эл весь загорелся.

– Но не на Дрянн-Аллее, имей в виду.

– О, спасибо! – выдохнул Эл. – Папа, это будет так весело. Он тебе очень понравится, обещаю. И я буду себя хорошо вести!

– Да, и позволь маме стирать твой свитер почаще. Это все, о чем я прошу, – сказал Гарри.

Эл, не мешкая, помчался писать Скорпиусу. А Гарри успокоил себя мыслью, что лето у всех распланировано, и Скорпиус скорее всего не приедет. Он даже ни разу не озаботился, чтобы написать.

Но Скорпиус приехал.

* * *

Решетка, отделяющая подземелья Дурмштранга от канализации, легко поднялась. Все для того, чтобы детишки туда лазили на встречу с аллигаторами, мрачно подумал Гарри. Закрыв за собой проход, он с хлюпаньем вступил в грязную лужу и оглядел отвратительно-склизкие темные туннели, пытаясь определить, в который направились Эл и Джеймс.

Разумеется, идея принадлежала не Элу, и не Джеймсу.

Гарри вытянул палочку, приготовившись к встрече с гигантскими аллигаторами, наугад выбрал туннель и… мысленно возложил всю возможную вину на Скора Малфоя…

Скорпиус письмом сообщил, что прибудет рано утром 4-го августа, так что весь вечер накануне Эл провел, безуспешно борясь с тошнотой. Между очередными бурными приступами рвоты он бегал проверять к окошку, потому что жестокий Джеймс поведал ему, что следующий день технически наступает в полночь.

Гарри оставил всякие попытки убедить ребенка, что Скорпиус вряд ли появится в три часа ночи – ничто не могло заставить Эла бросить свое дежурство у окна. Гарри дал ему молока и отправился спать.

Он проснулся в восемь, спустился на кухню и нашел там растянувшегося на софе бесчувственного Эла – что было вполне ожидаемо, и высокого светловолосого мальчика, готовящего кофе – что ожидаемо не было.

Первым делом Гарри мысленно возмутился – этот маленький Скорпиус был вовсе не маленьким: за год он сильно вырос. Он выглядел на все четырнадцать: с какой стати он вообще болтался с Элом?

Скорпиус Малфой холодно покосился на него через плечо, явно не впечатлившись увиденным.

Он решительно всем походил на своего отца.

Скорпиус подошел и с самым официальным видом протянул руку:

– Здравствуйте, сэр. Я – Скорпиус.

Гарри чувствовал себя полным идиотом, пожимая руку двенадцатилетнему пацану. Он отметил, что голос Скорпиуса ломается, наверное из-за резкого роста, и мальчик так сильно растягивает слова, будто у него дефект речи. Называя свое имя, он словно говорил на Парселтанге.

– А, привет, – неуклюже поздоровался Гарри.

Скорпиус вернулся к приготовлению кофе.

– Поттер спит, – заметил он, все так же растягивая слова, так что Гарри с трудом его понимал. – У нас на сегодня планируется что-нибудь особенное? А то он всегда такой, когда перевозбудится.

Гарри мрачно спросил себя, забавляет ли Скорпиуса тот факт, что Эл сам себя доводит до такого состояния.

– Вы бы видели его, когда Торнадос приезжали в школу, – продолжал Скорпиус, – ему было так плохо, что он весь день провел в лазарете. Так и не увидел команду.

– Он не говорил об этом, – воскликнул Гарри.

Скорпиус окинул его высокомерным взглядом. Нет, понял Гарри, ничего общего с Сириусом. Этот мальчишка – Малфой до мозга костей.

– А… почему ты зовешь его Поттер? – осведомился Гарри. – Как ты зовешь Джеймса?

– Я зову его "этот прибор", – спокойно ответил Скорпиус.

Гарри задохнулся от гнева: это ребенок, очевидно, считает, что может тут на голове ходить и болтать языком все, что в голову взбредет. Но тут Эл зашевелился, и Гарри перевел взгляд на сына, который приподнял розовое со сна личико и заморгал зеленющими глазенками. Гарри хотел бы, чтобы Эл носил очки: без них его лицо было таким беззащитным.

– Папа! – пронзительно зашептал Альбус. – Скорпиус сегодня приезжает!

– Я уже тут, дурачок, – протянул Скор и прошествовал к софе с двумя чашками кофе. Он даже ходил, выпрямившись, аккуратными шажками, будто на уроке хороших манер. – Ты сам меня впустил, а потом просто-напросто вырубился на софе.

– Привет, Скор, – просиял Эл, – Ничего я не вырубился.

– Конечно, – протянул (а только так он и говорил) Скор. Он сел рядом с Элом, а когда тот в изнеможении привалился к его плечу, стукнул его по колену кофейной чашкой и приказал: – Пей. Тебе полезно.

Сахар с кофеином в такой ранний час добавили бы Элу энергии, но будто Скорпиуса это действительно волновало.

– Хорошо, – не возражал Эл.

Скорпиус удовлетворенно кивнул, и Гарри вдруг осознал, что, черт побери, Малфоев пацан относится к его сыну как к персональному Крэббу или Гойлу.

Гарри обрадовался, когда спустился Джеймс. Они со Скорпиусом обменялись враждебными взглядами. За завтраком Джеймс шипел, как рассерженный кот, Эл раскачивался, а Скор все растягивал слова.

Лили моментально влюбилась в Скора, но это же Лили – чего еще от нее ждать. Но появился молочник, и Лили тут же переключилась и умчалась флиртовать с ним.

– Поттер говорит, что вы любите квиддич, – снисходительно сообщил Скорпиус, глядя поверх чашки с кофе, и добавил: – Я – самый молодой ловец за последнее столетие.

Гари поперхнулся.

– Боюсь, что не самый.

– Я был на месяц моложе вас, – возразил Скор. – Я самый молодой ловец за последнее столетие. А точнее, полтора. Папа проверил.

– Вот уж не сомневаюсь, – скривился Гарри.

– Вот почему всего зовут его Скор, – с никому не понятной гордостью сообщил всем присутствующим Эл.

– Иногда, – протянул Скорпиус, рассматривая свои ногти, – они называют меня Мальчик Который Забил.

Гарри ощутил, как надвигается мигрень. К счастью, после завтрака Скорпиус самым повелительным тоном приказал Элу сопроводить его в свою комнату, где Эл быстро отрубился, а Скорпиус взялся читать "Полеты сквозь века".

На следующий день Скорпиус и Джеймс подрались, да так, что их пришлось разнимать. Джеймс выкрикивал оскорбления, Скорпиус беспрестанно обзывал его "прибором" (не меньше четырех тысяч раз!), а Альбус во весь голос умолял их остановиться. Гарри был так доволен Джеймсом, что даже забыл его наказать. Если бы Лили не расплакалась от волнения, вызвав всеобщую панику, то все закончилось бы куда хуже.

Всю неделю в доме царила напряженная атмосфера. Скор все время проводил с Элом в его комнате. Гарри слышал, как сын вечно трещит без умолку. Удивительно… скажите на милость, как Эл мог начинать половину своих фраз словами "Скор говорит…", если Скор снисходил не более чем одним словом в ответ на пятьдесят от Эла. Во время трапез кухня превращалась в поле боя, а стол – в оспариваемую территорию: Джеймс, Веспасиан и Карл бомбили Скора гневными взглядами, Эл пытался быть дружелюбным со всеми, а Скор осматривал присутствующих с холодной неприязнью.

Поход по магазинам, когда Эл настоял на покупке "браслетов дружбы" для них со Скором, не давал Гарри покоя.

Гарри также опасался, что Скор откажется надеть браслет, но тот надел, хоть и с долей сомнения на лице.

– Мой папа носит ожерелье (о, боже!! – я) , – в конце концов, сказал он. – Так что все нормально.

Скорпиус много говорил об отце. Он поставил на стол в комнате Эла фото родителей в серебряной рамке. О матери он никогда не говорил, так что Гарри сделал вывод, что там у них не все гладко.

На фото Малфой с женой были где-то на отдыхе: песок, солнце, и чем-то раздраженная супруга Малфоя в камуфляже. Гарри не мог вспомнить ее имя, но знал, что она португалка и, разумеется, чистокровная. Наверно поэтому Малфой на ней женился, ибо она выглядела на добрый десяток лет старше, да еще и с таким суровым лицом – словом, нечем больше похвастаться. Скор, видимо, ростом весь в нее.

Малфой, ухмыляющийся из серебряной рамки в комнате его сына – не самое веселое зрелище. Гарри уже считал дни до отъезда Скора домой, но тут явился Эл, весь светящийся от радости, и сообщил, что Скор пригласил его с ответным визитом.

Гарри подумал, что это плохая идея. Сама мысль о том, что Эл в этом доме – доме, где истязали Гермиону – бросала в дрожь… Но Эл увидит старшего Малфоя, увидит, как они живут. Эл был милым и доверчивым мальчиком, но соображал-то он быстро. Возможно, увиденное там его немного охладит.

Он отпустил Альбуса. Когда сын вернулся, хватило одного взгляда, чтобы понять, что идея не сработала.

– Было так весело! – украдкой признался Эл, так чтобы Джеймс не услышал. – Мистер Малфой такой классный. Он пародирует людей!

Гарри готов был разрыдаться над своим бедным обманутым дитятком.

– А Скорпиус разве не никого не пародирует?

– Нет, – Альбус удивился. – С чего ты взял?

– Да так, – пожал плечами Гарри. – Он слишком заботится, чтобы выглядеть достойно, не так ли?

– Да, он выглядит очень достойно, – радостно согласился Эл. – Папа, а знаешь, как у нас девочки его называют? Ледяной Принц Слизерина.

Гарри был в шоке.

– А ты знал, что мистер Малфой учился в Слизерине? – спросил Эл.

– Ага, знал, – ответил Гарри.

– Интересно, а его так называли? – замечтался Эл.

– Нет, – отрезал Гарри, мысленно добавив: "если бы называли, то я бы заболел от бешенства".

– Мистер Малфой сказал, что я могу приехать к ним следующим летом!

– Надо же, – Гарри задумался, в какую игру играет Малфой.

Следующее лето отошло на задний план, его затмили жаркие споры о поездке в Дурмштранг по студенческому обмену, куда Скор уже подписался, и куда Эл тоже собрался вслед за ним. Джинни сдалась, когда Эл пригрозил завести дневник, чтобы писать в нем стихи о том, как он несчастлив.

Гарри сдался, когда Джеймс сказал, что тоже хочет поехать. Никто из друзей Джеймса не собирался, и Гарри знал, что тот предложил поехать только для того, чтобы приглядывать за младшим братом.

Если отвлечь его от женского пола, Джеймс был хорошим, очень хорошим мальчиком. Гарри отпустил их двоих, и теперь из-за Скорпиуса Малфоя они заблудились в темных внутренностях Дурмштранга, где водились аллигаторы, и Гарри должен был их найти.

* * *

Гарри прошел очередной виток лабиринта, шлепая через грязные лужи, не обращая внимания на отблески крысиных глаз и мысленно сочиняя мега-лекцию для этого мелкого гаденыша.

Он врезался в какую-то темную фигуру, выругался, а когда услышал ругательства в ответ, выругался еще раз.

– О, Боже, – простонал Гарри, на время отвлекшись от ругательств.

– О, прекрасно, – процедил Малфой, безуспешно пытаясь и скривиться, и усмехнуться одновременно. – Поттер?