Тропа Безмолвия (гет)

К ущелью подошли во мгле раннего утра. Темные ели, растущие на склонах гор, клонились друг к другу, будто бы неодобрительно шептались, уже издали завидев непрошеных гостей. Солнце — слабое, больное солнце конца осени — скрывалось за горными вершинами, отчего сумрак, царящий здесь, сгущался по мере того, как путники приближались к ущелью. Но, несмотря на неприветливую тишину этого места, среди переселенцев, измученных долгой и многотрудной дорогой, возникло оживление, какого не бывало вот уже много дней: люди воспрянули духом, предчувствуя скорое завершение своего пути.

Однако оживление постепенно переросло в тревогу: те, кто шли первыми, останавливались, слышались взволнованные голоса. Фургоны, ползущие среди пеших путников, точно неуклюжие, неповоротливые звери, увязали в скопище людей. Гермиона подобрала юбки и прибавила шаг. Обойдя крытый латаным-перелатаным полотном фургон, вокруг которого роилась стайка разновозрастных рыжеволосых ребятишек, она увидела незнакомого всадника-индейца на вороном коне и мистера Люпина, проводника. Те о чем-то спорили: Гермионе показалось, что мистер Люпин пытается уговорить индейца, а тот всякий раз отказывается, упрямо вскидывая черноволосую голову, украшенную перьями. Обступившие их переселенцы со всё большей тревогой и недовольством вслушивались в гортанную индейскую речь; Гермиона почти физически чувствовала неприязнь, нарастающую среди толпы. «Что он говорит? Что он говорит?» — спрашивали они друг друга и мистера Люпина, но тот, захваченный спором, не отвечал. Наконец он обернулся к спутникам; Гермиона заметила, что Люпин побледнел, и на его обветренном лице ярче выступили старые шрамы.

— Черная Собака говорит, что мы пришли позже уговоренного срока, — сказал Люпин. — Теперь до самой весны ни он, ни кто-либо другой не согласится вести нас через ущелье.

Конец фразы потонул в возмущенных возгласах. Один из путников, рыжеволосый, краснолицый фермер-ирландец, крикнул проводнику:

— Как же так, мистер? Я продал свою хибару и весь свой скарб…

— И даже мое подвенечное платье! — встряла его жена, такая же рыжая и крепко сбитая, как и он сам.

— …да, и подвенечное платье моей старушки, — кивнул фермер, — чтобы купить этот фургон да за ваши услуги заплатить. Что же теперь получается, мистер? Мне назад возвращаться? Некуда мне возвращаться, мистер!

Те из переселенцев, кто так же, как и рыжеволосый фермер, отправились в путь за лучшей жизнью (а таких было большинство), согласно загудели.

К толпе подошел надменный господин, которому принадлежали два новеньких фургона лучшего питтсбургского производства, восемь лошадей и несколько чернокожих слуг. Его сын, бледный востроносый юнец, тут же выпалил, предусмотрительно спрятавшись за спину отца:

— Всё из-за них! Мы бы не опоздали, если б не ждали этот ирландский сброд, у которых что ни день то ось ломалась, то колесо!

— Не грубите, молодой человек, — одернула юнца мать. — Мистер Люпин, — обратилась она к проводнику с улыбкой, в которой сквозила брезгливость, — я уверена, что ваш краснокожий друг не откажется провести нас через ущелье, если вы посулите ему виски… или бусы… или что там еще любят индейцы.

Черная Собака, казалось, прекрасно понял ее: он бросил на нее хмурый взгляд из-под густых бровей, но не удостоил ответом. Индеец снова заговорил с Люпином, указывая на ущелье; на этот раз его голос звучал тревожно и предостерегающе. Мистер Люпин заметно колебался, прежде чем передать остальным его слова:

— Черная Собака говорит: путь, которым мы хотим идти, его народ зовет Тропой Безмолвия. Никто не отваживается входить в ущелье в это время года, когда туман заполняет его. Черная Собака говорит: если нам дороги наши души, мы должны ждать до весны.

Слова проводника — вернее, слова индейца, пересказанные им — вызвали еще большее возмущение.

— Нелепые суеверия краснокожих варваров! — надменный господин (тот самый, чей сын столь нелестно отозвался о рыжем фермере и обо всем его многочисленном семействе) ткнул тростью по направлению к Люпину. — Передайте вашему другу: если он надеется таким образом завысить цену за свои услуги, то я лично…

Но надменный господин не успел закончить угрозу: в этот момент Черная Собака вдруг развернул лошадь. Ударами хлыста разогнав людей, попытавшихся остановить его, он еще раз предостерегающе крикнул что-то через плечо и, хлестнув лошадь, умчался прочь.

Путники загудели, как потревоженный улей. Несколько мужчин во главе с рыжим фермером схватили мистера Люпина — должно быть, подозревая, что он тоже вот-вот сбежит с их денежками. Разозленные, разочарованные, измученные трудной дорогой, они окружили проводника плотным кольцом; Гермиону оттеснили, и на несколько мгновений она потеряла Люпина из виду. Голоса становились всё более громкими и гневными. Когда Гермионе удалось — не без усилий — вновь протолкаться к мистеру Люпину, она услышала обрывок фразы:

— Черная Собака — мой побратим, я знаю его почти всю свою жизнь! Он никогда не поступил бы так без веской причины…

Тощий долговязый пастор, проделавший весь путь с постной миной и томиком Библии, тоже не преминул принять участие в «допросе» Люпина. Буравя свою жертву неприязненным взглядом, он процедил сквозь зубы:

— Видит Бог, я давно подозревал, что вы с этим молодчиком — одна шайка! Не удивлюсь, если узнаю, что мы — не первые добрые христиане, которых вы со своим приятелем обворовали и бросили в глуши!

Судя по всему, его обвинение нашло такой горячий отклик в сердцах разъяренных людей, какой еще не находила ни одна его проповедь: Люпина скрутили, подхватили под руки и потащили к ближайшему дереву. Белобрысый юнец поспешил к фургону за веревкой.

— Постойте! — крикнула Гермиона. Она бросилась к рыжему фермеру и дернула его за рукав, пытаясь привлечь его внимание. — Постойте, дядюшка Артур!

— Отойдите в сторонку, мисс Герми, это зрелище не для леди, — благодушно посоветовал ей тот.

— Да послушайте же меня, наконец! — Гермиона заступила ему дорогу. — Мистер Люпин говорил, что уже ходил этим путем. Верно, мистер Люпин? — тот, изрядно потрепанный и помятый, молча кивнул. — Значит, он сможет провести нас и один, так?

— Признаться, я никогда не ходил Тропой Безмолвия без Черной Собаки… — начал было Люпин, но Гермиона решительно перебила его:

— Я помню, вы рассказывали, что путь через ущелье занимает не больше дня, а дорога от ущелья до форта Хогвартс — дня три. Так зачем же ждать до весны? Подумайте: всего каких-то четыре дня перехода — и мы на месте!

Одно лишь упоминание нового форта вот уже много дней вселяло в путников надежду, как обещание сытой, привольной жизни, столь отличающейся от их мытарств на родине, — обещание хорошей земли, богатого урожая, собственного дома, где ветер не задувает в щели снег и куда не просачивается вонь города. Еще не доверяя до конца, они всё же отступили от Люпина. Белобрысый юнец, только-только прибежавший с веревкой, к своему разочарованию обнаружил, что она уже не понадобится; с досады пнув слугу-негра, он всучил ему веревку и отправил назад к фургону.

Снова тронулись в путь: повозки, фургоны, лошади, люди двинулись вперед, погружаясь в холодную тень гор. Колеса загрохотали по камню; отовсюду слышались крики путников, подгоняющих лошадей, щелканье кнутов, конское ржание; скарб, заботливо уложенный в фургоны, позвякивал, постукивал и дребезжал. Все эти звуки — голоса людей и животных, скрип колес и стук копыт — сливались в оглушительный шум, который разносился вокруг, поднимался к низко нависшему серому небу и эхом отражался от горных склонов. Шли быстро: переселенцы, предвкушая скорое прибытие в форт Хогвартс, приободрились, и даже мрачная громада гор и ущелье, из которого веяло холодом, не омрачали их бодрого расположения духа.

Путники, идущие впереди, уже скрылись в ущелье; остальные, охваченные нетерпением, невольно прибавляли шаг и вытягивали шеи, пытаясь разглядеть хоть что-то за спинами людей, повозками и лошадьми. Воодушевление, царящее среди переселенцев, передалось и Гермионе: она так же, как и все, шла быстрее и быстрее, словно там, за входом в ущелье, уже виднелся новый форт. Сердце ее взволнованно билось, как и всякий раз, когда она представляла себе Хогвартс: бревенчатые стены форта, своих родителей, встречающих ее у ворот, стук молотков и топоров, новые дома повсюду, и главное — девственные леса, простирающиеся вокруг, неизведанные земли, прекрасные первозданной красотой, и тайны, которые ей еще предстояло исследовать.

— Я должен поблагодарить вас, мисс Грейнджер, — раздался рядом знакомый мягкий голос.

Очнувшись от мечтаний, Гермиона подняла голову и увидела Люпина: тот улыбался, склонившись к ней с седла и придерживая свою гнедую.

— Не стоит благодарности, — ответила Гермиона, стараясь не подать виду, что смущена и в то же время польщена появлением мистера Люпина. — Я поступила так, как велит мне моя совесть… и здравый смысл. Повесить единственного проводника, способного довести нас до форта Хогвартс, было бы верхом безрассудства.

Люпин опять улыбнулся — тихой застенчивой улыбкой — и Гермиона, на мгновение встретившись с его взглядом, поспешно отвела глаза.

— Вы отважная девушка, мисс Грейнджер, — сказал он. — Отважная и добросердечная, пусть и стараетесь казаться суровой. Когда я впервые увидел вас, то подумал, что предстоящее путешествие совсем не подходит изнеженным барышням из пансионов. Но теперь я вижу, что ошибался в вас, мисс Грейнджер…

Люпин, похоже, хотел добавить еще что-то, но в этот момент их нагнала миссис Уизли. Запыхавшаяся, пунцовая от быстрой ходьбы, она сказала, утирая пот тыльной стороной своей большой веснушчатой руки:

— Вы бы лучше сели в фургон, мисс Герми! В такую сырость недолго и захворать: вон, подол-то уже весь мокрый от росы. Давайте мне руку, — миссис Уизли по-хозяйски схватила Гермиону под руки и чуть ли не силой впихнула ее в фургон, попутно разогнав собственных ребятишек. — Ну-ка, подвинься, Джинни. Вот так. Снимайте мокрые ботинки, мисс Герми, да укутайте ноги моей старой шалью. Во-о-от, так-то лучше будет, — протянула она с удовлетворением — и только сейчас заметила Люпина. Придирчиво оглядев его с ног до головы (и уделив особое внимание его полосатому пончо), миссис Уизли уперла руки в бока и заявила: — А вам нечего тут околачиваться, мистер! Других, что ли, дел у вас нету?

Люпин, явно не ожидавший такого натиска, смешался и предпочел ретироваться. Коснувшись края своей шляпы, он коротко поклонился Гермионе, ласково взблеснув светлыми глазами, и направил лошадь во главу вереницы фургонов.

— Ишь, загляделся! — хмыкнула миссис Уизли, проводив Люпина враждебным взглядом. — Смотрите поосторожнее с этим бродягой, мисс Герми: хоть у вас и ума палата, не в пример некоторым, но только всякое с девушкой может случиться в дороге. А я ведь родителям вашим обещала за вами приглядеть!..

Как это часто бывало, миссис Уизли, распалившись, еще долго ворчала, приписывая бедному Люпину все мыслимые и немыслимые грехи, и убеждала Гермиону «держаться подальше от этого прохвоста». Но Гермиона уже не слушала: раскрыв книгу, она погрузилась в чтение под мерный стук копыт и умиротворяющее бухтение миссис Уизли.