В оковах (гет)

Примечания:

Свечка в тексте — пацан, поэтому в мужском роде.

Сначала они долго праздновали победу над Чудовищем. Гастон — главный, первый, несомненный герой — отхватил себе замок поверженного монстра, где незамедлительно устроил пирушку, а потом еще одну, и ещё. Поводом для продолжения могло служить что угодно — от прихода нездешнего гостя, незнакомого с историей этой победы, до простого тоста, плавно переводящего утренний опохмел в вечернюю пьянку.

И Белль иногда очень хотелось присоединиться к пьяному сборищу, вот только было ей некогда: на её плечи легла подготовка к свадьбе. И забываться ей приходилось не в пьяном угаре, а в суете и хлопотах. Гастон дал ей две недели на все про все и — никакой помощи. Вся округа лишь с завистью следовала за Белль, рассказывая уйму ужасов про её жизнь в замке. Гастон, заслышав подобное, хохотал и говорил, что самое страшное он проверит. Белль, заслышав чье-то едкое замечание, медленно поднимала взгляд, а затем, ни слова не говоря, отворачивалась. И за ее спиной стихал малейший шепот.

Ночами она падала от усталости на полчаса в постель, засыпала и тут же вскакивала. Лоб горел, все тело покрывала испарина, казалось, её вот-вот свалит жар. Она поднималась через силу и под раздающиеся на весь замок шум, крики и звон стаканов спускалась в подземелье.

Она шла с крошечным свечкой, молчаливым и тихим с той самой поры, как здесь появился новый хозяин. Свечка вздыхал и печально смотрел на Белль. Это был не Люмьер — бывший метрдотель замка сейчас из последних сил обслуживал Гастона и компанию. Белль же достался один из его учеников: маленький, скромный и бесконечно печальный.

Белль спускалась, бережно прикрывая ладонью огонек свечи от сквозняков. Ступени были битые, скользкие, она едва удерживалась на них в полутьме. От холода и пронизывающих порывов ветра не спасал ни один плащ.

Внизу, у входа в казематы — живя в замке с Чудовищем, Белль ни разу и не заподозрила их наличие: они просто никому не были нужны, — возле самого порога скучал охранник. Обычно было достаточно дать ему бутылку вина, после чего Белль могла хоть всю ночь оставаться здесь — в первой же камере, закрытой на несколько замков, за крепкой частой решёткой. Из правого угла камеры иногда доносилось резкое звяканье цепей. Впрочем, даже Гастон признавал, что они не нужны. Слабое, истекающее кровью Чудовище не было способно разорвать их, а уж когда он пришел в себя, Гастон сделал все, чтобы отбить у него охоту к свободе: всего лишь пересказал ему факты, ни словом не упомянув об их подоплёке. Подробно пояснил, как рада Белль смерти своего мучителя и сколько раз подпрыгнула от радости, напялив на палец обручальное кольцо от Гастона. И не пояснил, что в обмен на её «счастье» он сам был вынужден сохранить жизнь Чудовищу.

Белль приносила с собой бинты, воду и немного еды. В небольшой фляжке плескался травяной настой, которым она лечила несчастного и снаружи, и изнутри. Чудовище почти не сопротивлялся: в бреду он ныл, скулил и вяло отмахивался от приставучих заботливых рук. Белль с трудом смогла перевязать его раны. А сегодня днём он пришел в себя и тут же взвыл так, что вздрогнул весь замок. Белль не поинтересовалась, как это объяснил гостям Гастон. Она с трудом удержалась, чтобы немедленно не рвануть вниз. Её остановил видный лишь ей жест Гастона: скривившись, он провел большим пальцем себе по горлу. Белль сглотнула и сделала вид, что продолжает заваривать чай.

— Он жив! — чуть слышно прошептала в её руках миссис Поттс.

— Да.

— Но как ты тогда можешь?! Идти?! Замуж?! За этого???

— Только поэтому и могу.

Перезвон цепей в глубине камеры послышался сильней и громче привычного. Чудовище услышал её шаги, и Белль с дрожью перевела дух: кто знает, на что его хватит сейчас.

Она, стараясь не шуметь, приоткрыла решётку. В темноте блеснули звериные глаза. Раздалось глухое ворчание.

— Привет, — голос Белль почти не отозвался эхом. Здесь, под низким потолком, ему и взяться было неоткуда.

Он молчал. Белль ждала чего угодно, каких угодно упрёков и злых слов, но только не молчания. А вдруг он вовсе озверел?..

Она медленно разложила на низкой лавке принесенное. Поставленный чуть на высоте, на каменном выступе свечка озарил квадрат пола, забросанный соломой, со смятым одеялом в углу и забившимся зверем в цепях. Белль налила стакан воды.

— Попей.

Он, не сопротивляясь, сделал пару глотков и шумно выдохнул, фыркнул в стакан. Белль достала флягу.

— Теперь это.

Он, фырча, покорно выпил отвар.

— Давай ты потерпишь чуть-чуть, а я перевяжу твои раны… А потом мы поедим… Хорошо?

Он промолчал, взглядом давая понять, что согласен.

Белль еле сдерживала бьющую её дрожь страха и нервозности. Лапы Чудовища стискивали мощные наручники, он едва шевелился. Белль с трудом могла дотянуться до ран, и уж тем более — нормально сменить повязку. Впрочем, кровотечение остановилось еще в первый вечер, а сейчас уже даже почти не было боли. Перепачканные бинты стопкой легли на лавку, а свежие перетянули белыми полосами тёмное мохнатое тело.

Белль кормила Чудовище с ложки, которую он облизывал так аккуратно, как не ел в свое время за столом. Закончив, она быстро собралась, сложила все в один узел и уселась на пол напротив Чудовища. Он смотрел на неё пристально и вопросительно. Под его взглядом Белль растерялась. В голове строились и распадались неловкие, неправильные фразы: «Я сделала это ради тебя», «Я не могла по-другому», «Я…»… Белль в первый раз подумала о том, как эти фразы прозвучат для него. Как страшно и больно. Безнадежно и унизительно.

Чудовище раньше неё решился.

— Мне надо спать, — голос прозвучал хрипло и тихо. — А ты… не рыдай так больше и не кричи — я тогда даже сознания лишиться не смог. И не торгуйся больше ни с кем за меня — я сам разберусь.

Белль хотела что-то возразить, набрала воздуха для пылкой тирады, но осеклась. Чудовище, гремя цепями, развернулся и уткнулся мордой в стену: спать.

— Утром можешь завтрак принести? — буркнул он через плечо.

— Да… конечно… я…

— Вот, принеси. Спокойной ночи.

Белль беспомощно обернулась на свечку. Тот недоуменно таращился, светя ярче, чем обычно.

— Идем, — громко шепнул он. — Утром бы не проспать!

Белль слабо улыбнулась: голос малыша она слышала впервые.

Утром она встала еще затемно. За волосы её дергали свечка и Чип, каким-то образом сбежавший из буфета.

— Тебя мама не заругает? — спросила, зевая, Белль.

— Она меня сама послала. Слушай, а он правда ничего не сказал?

— Завтрак попросил.

— А. И все?!

— Да. Идем быстрее, надо успеть до рассвета.

— А он не знает, наверно, ничего… или не помнит! А что он думает по этому поводу? Хочешь, я его расспрошу? Как… пацан пацана?

Белль фыркнула от смеха.

— Нет! Я сама с ним поговорю.

— Только сразу после завтрака! Хорошо?

— Идёт.

— Эй… — Белль убрала тарелку и вилку и протянул руку к Чудовищу. — Мы можем поговорить?

— Нет! Мне надо спать!

— Ты только проснулся. Слушай… я… мне надо…

— Тебе надо — ты и делай. Меня не трогай. И принеси потом обед.

Кровь прилила к щекам Белль от возмущения.

— Ты что, считаешь, теперь я должна тебе прислуживать?! Считаешь, что это я во всем виновата, да?! Ты…

Он заскулил, заставляя её оборвать речь на полуслове.

— Послушай… — Белль неуверенно коснулась его загривка, чуть повела пальцами, расчесывая шерсть. От этого движения он расслабился, подался ей навстречу. Поняв это как знак согласия пообщаться, Белль повеселела. — Я знаю, тебе наговорили…

— Что?

— Что-что… что я сама привела к тебе убийц… это неправда, послушай!

— Я знаю, — он вывернул шею так, чтобы видеть её. — Я слышал. Как ты выторговала у него мою жизнь. Не делай так больше. Никогда.

— Я… — Белль растерялась.

— Если хочешь мне помочь — найди ключи от замков на цепях.

— Их нет, — отчаянно прошептала Белль. — Цепи делал мой отец… они без ключей, они… — Она шмыгнула носом.

— Не шмыгай! Это неприлично!

— Ага… это… они… они без ключей заперты. Я не знаю, как их открыть.

— Отлично. Тогда принеси обед. И дай мне сейчас поспать.

— Зачем? Что ты задумал?

— И ещё: когда твоя свадьба?

Белль секунду помолчала.

— Осталось восемь дней.

— Прекрасный срок, чтобы я мог отсюда выбраться. Только не мешай мне набираться сил.

Белль никогда раньше не понимала, как можно плакать от счастья. Подергивания Чипа за юбку вернули её к реальности: где-то наверху уже всходило солнце, а она все ещё была в запретном для неё каземате.