Отправив этот вариант, Драко почувствовал себя совершенно выпотрошенным, бросился на кровать и тут же заснул.

…не хотелось ни ехать куда-то, ни даже просто шевелиться, ничего не хотелось. Она легла и вытянулась на тёплом камне. Мысли текли вяло и сонно — сказывалось напряжение этого утра. Наверное, она задремала.

Фокси вдруг ощутила себя маленькой, несчастной и больной: скулы свело, рот наполнился противной вязкой слюной, а ноги и руки превратились в желе. Сейчас бы было так хорошо потерять сознание и полежать в тишине, уложить в голове всё, что свалилось на неё за сегодня. Жаль, она не умела падать в обморок по заказу. У неё вообще никогда не случалось обморока, даже когда Том… Том, ма… Ей так ужасно, так плохо, и хотелось только лежать и чтобы ма гладила её по голове…

Фокси замутило. Она сделала быстрый шаг вперёд и обняла отца — лишь бы не видеть, не смотреть, не думать… не сейчас.

У мамы всегда был довольно своеобразный вкус, и этот кошмарный ромбик искажал пространство и вызывал приступы дурноты, а от маминого пронзительного голоса кружилась голова.

Крессида кое-как отлепилась от стены и поковыляла прочь. Кажется, она упала и провалилась в спасительный обморок, едва дойдя до лестницы.

Уставший и злой как соплохвост — всегда ненавидел составлять описи! — Гарри ввалился домой ранним утром и тут же завалился спать.

Ночью ему опять приснился знакомый навязчивый сон: будто он в облике Бродяги лежит в каком-то каменном мешке, сыром и промозглом, из которого почему-то не может выйти. Наверное, из-за этого на него каждый раз накатывала ужасная тоска и апатия и в этот момент он всегда просыпался.

Но во сне он увидел не Реми, а знакомую каменную тюрьму. Все было по-прежнему, только стало холоднее и тоскливей.

А тоскливые сны повторялись все чаще, Сириус даже успел их возненавидеть и каждый раз старался поскорее проснуться.

Ночью ему опять приснился сон. На этот раз Бродяга стоял рядом с домом где-то в пригороде.

Каждый раз, когда она заболевала или уставала, ей снилось одно и то же: открытая настежь дверь, яркий солнечный свет, заливающий кабинет, дверной проем и в нем, как в раме, застывшие фигуры — отец в обычном строгом костюме, тянущийся к карману сюртука, и Ао, которая смотрит не на отца, а на неё и слегка кивает ей, мол, уходи, не стой здесь, и в её глазах обречённость. И все скрывает ворох листов, с лёгким шорохом опускающихся на пол.

Это — последнее, что он помнил из этого дня. Дальше все было как в тумане: Долгопупс внезапно зарубил змею, Поттер вдруг ожил и они схватились с Тёмным Лордом, Пожиратели стали стремительно разбегаться, ожесточённо отбиваясь от пытавшихся их задержать защитников замка, а он просто шёл к родителям, пытаясь отбивать все, что летело в их сторону.

"Почему Питер — предатель?" — заторможенно подумал Сириус. И тут же понял, что Питер — именно предатель, он знает… надо только сосредоточиться и вспомнить, но сначала надо добраться до хижины. В хижине он отбросил мальчишку в угол и хотел сказать, чтоб тот отдал Питера, но услышал только глухой рык. С досады он рыкнул снова и, к своему изумлению, обернулся — неужели во сне и так можно? Раньше он никогда так не делал. Сознание плыло и путалось.
Почему она здесь? Почему с Джеймсом? Почему так боится его? Где Лили? Почему Гарри такой взрослый? Почему… Голова раскалывалась от вопросов, сознание разделялось на Бродягу, Сириуса и его самого, наблюдающего за всем со стороны; казалось, что первый знает о происходящем куда больше, чем остальные. Хотелось кричать: "Но это же все ещё я! Один Я!" — но он смотрел на Реми и не решался задать главный вопрос.
Сириус еле сдерживался, Бродяга выл и рвался на волю, а он чувствовал, что теряет над собой контроль и, что страшнее, не мог разобрать, над каким именно "собой" теряет контроль. Он перестал понимать, где сон, а где — явь, и хотел только поскорее проснуться и почувствовать, как Реми гладит его по голове, а он в который раз обещает обратиться в Мунго... Но была ли та реальность настоящей?
"Питер! Не упусти его! Ты здесь только ради Питера!" — настойчивая мысль не давала окончательно заблудиться в этом лабиринте. И он попытался сосредоточиться на Питере.

Утром Рози еле смогла продрать глаза — всю ночь ей снилась какая-то ерунда про "Унесённых ветром", Скорпиуса и мандарины. С чего бы это? Оглядевшись, она обнаружила, что спит в толстовке. Когда она успела её надеть и зачем? Рози нахмурилась и попыталась припомнить. Точно, Скорпиус приходил поговорить… кажется… Она сунула руки в карманы толстовки и с удивлением вытащила оттуда крупный мандарин и крошечный аудиоплеер. Мандарин она помнила — он вырос на рогах у оленя… "Убью Скорпа — вот поэтому мне всю ночь снилась какая-то ерунда! На этот раз точно убью — ему не удастся запудрить мне мозги, как обычно!"— решила она и посмотрела на плеер. К нему наклейкой в форме сердечка была прикреплена записка: "Послушай это до завтрака!" Плеер Рози совершенно точно не помнила. Ночь, горностай, олень, мандарин, Скорп на подоконнике, желающий поболтать, — все это она помнила, потом, кажется, задремала, и они разошлись спать. Плеера не было. И с чего вдруг сердечки? У Скорпа что — температура? А, точно — день святого Валентина. Заинтригованная, Рози нашла в тумбочке наушники, включила воспроизведение...

Фокси перестала понимать, что происходит: ма умерла? Как это? Это же невозможно. Теперь никто никогда не умирает.

Нет, не может быть. это какая-то ерунда. Они её что, разыгрывают? Хотя какой смысл им её разыгрывать? Но это же не может быть правдой? Или может?

Мы совсем потеряли ощущение своего возраста в этой безумной гонке за вечной жизнью.

Каждый раз, когда я вижу подобный план, я не могу не думать о том, сколько во мне осталось меня? Я ли это ещё? Или уже нечто другое? Стоило дожить до моих лет, чтоб мучиться вопросами из Алисы в стране Чудес.

В солнечном квадрате от окна медленно двигались тени листьев — это все орех, который мама посадила под окном, когда появилась Фокси. Она вдруг вспомнила, что под окном маминого номера в пансионате тоже рос орех. Или это был не орех?

Она плохо помнила, как уезжала, только то, что включила на резервном коме глушилку, "немного корректирующую" данные о скорости и местоположении, которые её кар передавал в медико-информационный центр ближайшей Сферы, до того, как запустила двигатель. Все-таки удобно, что она ещё по-настоящему молода — иначе пришлось бы запускать отдельную глушилку для имплантов, а та не столь хороша — Паркер все ещё дорабатывает её. Как нашла место в лесу, развела огонь, нагрела в костре камни, чтобы проявить надписи — их с мамой детский шифр: писать записки лимонным соком. Зато сам дневник она запомнила почти дословно.

Следующий час своей жизни Перси предпочёл бы забыть навсегда — так стыдно ему никогда не было.

Заторможённое сознание не смогло вовремя отреагировать, и вот он оказался втянут в очередную — какую уже по счету за эти три дня? — неловкую ситуацию.

Интересно, чем она теперь занимается? Он ни разу о ней не слышал после войны. И что стало с этой её подругой? Как же её звали? Мерлин, он даже не мог вспомнить, а ведь всего несколько лет назад это было очень важно. Или он просто устал и память отказывалась работать?