В овраге было уже довольно темно. Сумерки скрадывали рельеф, и, приняв кучу прелых листьев за кочку, он оступился, завалился на спину и, быстро набирая скорость, помчался вниз на ворохе листьев. Ветки хлестали по лицу, он едва успевал закрываться руками. Меч волочился позади, время от времени лязгая на встречавшихся камнях, но, как назло, нигде не зацепляясь. Испугавшись, что так влетит в какое-нибудь дерево и проломит себе голову, он попытался остановиться, но не тут-то было — листья скользили не хуже льда. Тогда он попробовал подтянуть к себе меч, но и это не удалось. Он беспорядочно шарил руками по сторонам, пока не прихватил случайно какую-то тяжёлую корягу, которой и начал бороздить землю. Так что на дно оврага он приехал даже с комфортом, если не считать набившиеся в рот листья и звон в ушах от собственных воплей — некоторые деревья выпрыгивали ему под ноги очень уж внезапно.

Он не хотел слышать слова Ника. Не хотел знать наверняка, что все они катятся в бездну. Он хотел закрыть глаза и считать, что все как раньше. Только долго оставаться с закрытыми глазами он не смог.

Хотелось… Черт, она понятия не имела, чего ей хотелось! Бездна раскрывалась перед её ногами. Бездна, которая вот-вот поглотит её саму, её отца, и весь их чёртов мир вечной жизни и свободы.

…и совершив пару кульбитов в воздухе, полетела вниз, на обочину. Все вокруг замедлилось, будто кто-то нажал на самую медленную перемотку.
<…> Она все падала и падала. И впервые в жизни молилась: "Господи, если ты все-таки есть, забери меня сразу, быстро — пока они меня не нашли. Я не хочу стать такой, как он! Или как Том. Пожалуйста!"

Один раз он примчался к Реми в Париж и, стоя на верхней площадке Эйфелевой башни, пообещал спрыгнуть, если она его не простит. Реми только фыркнула и отвернулась, и Сириусу ничего не оставалось, кроме как прыгать. Он просто не предупредил её, что у следующего пролёта его ждёт верная метла — не успел.

Реми когда-то рассказала ему фразу из одной книги: "Когда жизнь переворачивается с ног на голову, пропасть под ногами не становится небом", — именно так он себя и чувствовал сейчас, улетая в пропасть, не в силах остановить свой полет.

Но умение выбрать момент сродни ловкости, а ловкость — не была самой сильной её стороной. И она компенсировала это упорством — уж упорства-то у неё было хоть отбавляй. Даже мама так считала, а уж мама точно знала, о чём говорит — у неё этого упорства было ещё больше.

Когда Тонкс стала взрослой и все, кроме мамы, перестали называть её Дорой, а Нимфадорой и вовсе побаивались, она всё так же компенсировала упорством умение выбирать момент.

Конечно, она не сдастся, она сделает ещё попытку и даже не одну, но прямо сейчас ей стало невыносимо грустно от тщетности своих усилий.

Тонкс удручало, что Ремусу не хватало решительности и упорства, чтоб сделать следующий шаг. Тонкс легко бы поделилась своей, но это невозможно, оставалось только делать решительный шаг самой. И она его сделала — в сочельник шагнула к Ремусу, который как раз стоял под омелой — ну да, она сама её над ним вырастила. А что оставалось делать?

Тонкс никогда не сдавалась, она просто не умела это делать — конечно, с её-то упорством. И поэтому она опять выбирала момент.

Ещё раз нервно поозиравшись, Молодой Талантливый Автор тяжко вздохнул и толкнул дверь магазинчика.

— Ну если вы так считаете, — тоном человека, понимающего, что его хотят обмануть, но слишком уставшего для разоблачений, произнёс Молодой Талантливый Автор, — то давайте ваше "Юмореско". И, пожалуй, я ещё возьму "Бурлеско". И эту вашу "Пунктуацию" — гулять, так гулять.

"Пусть будет как будет!" — решила Фокси, встала и, не оглядываясь, пошла обратно к кару.

Всего пару раз перекатиться. Ну же, давай! Нет времени. Фокси усмехнулась, приготовилась. <…>
Сирены стали громче. Приближаются. Ну же! Ты же хочешь жить свободной. Она сгруппировалась, готовясь перекатиться. Толчок. Захватывающее дух ощущение полёта...

Нет, надо не отвлекаться на посторонние мысли, а просто пробовать снова и снова. Дорогу осилит идущий.