Сейчас прочитала #стихи Михаила Щербакова и почувствовала что-то близкое, что-то очень знакомое, в ритме, может быть.
К тому же это романс.

Вряд ли собой хороша, но скромна и нарядна;
вряд ли вполне молода (но о том не речем) -
где-то в предместье она так и живёт, вероятно.
Чем занята, Бог весть. Может, совсем ничем.

Может быть, к зеркалу профиль приблизив негордый,
локон непышный на разные крутит лады.
Или цветок чуть живой ставит в кувшин узкогорлый,
в озере только что свежей набрав воды.

Может быть, этот цветок называется розой.
Может быть, он ей подарен с неделю тому -
рослым красавцем таким, с белой такой папиросой,
близ городских ворот. Бог весть, за что, к чему.

Всё ни к чему. Никаких никогда не бывает
рослых с цветами красавцев у врат городских.
Ну, вот и плачет она, вот и кувшин разбивает
на семь иль шесть - Бог весть - мёртвых частей таких.

Может быть, этот цветок называется розой.

Не нашла романс, вот другой Chinatown

«…нет заглавной буквы, есть простая,
мелкая, для выплаты, для траты,
нет начала, есть квартал Китая,
есть Китай квартала, вросший в Штаты
Северной Америки, я тоже,
видимо, врасту». Конец цитаты.
Так или примерно так, похоже,
в лавке сувениров и безделиц
из фаянса, воска, камня, кожи
думает, быть может, чужеземец
(крупноват немного для китайца,
для арийца несколько приземист).
Он по лавке в ритме как бы танца
ходит иностранными стопами,
роется руками иностранца
в торбах с черепками, с черепами,
что-то сочиняет, напевает,
морщит бровь и шевелит губами.
Сочинив, немедля забывает
всё, но, хоть и знает, что забудет,
записать не хочет, хоть и знает
сам, что первый после рад не будет.
Ходит, равномерный, однотонный,
бодрых усыпляет, сонных будит,
временами в сумрак заоконный
смотрит иностранными очами,
ёжится, и, глядя в сумрак оный,
что-то декламирует о чаре
с птичьим молоком иль царской водкой,
либо просто о горячем чае.
За окном канал, и правит лодкой
ангел, и смеркается всё боле.
Чужеземец бронзу трёт бархоткой,
щупает шандалы, жирандоли,
он не здесь уже, он по соседству
где-то, ближе к детству, к школе, что ли,
ближе к манускрипту, к палимпсесту,
к бронзовому ангелу с трубою.
Гаснущие блики ближе к сердцу
принимает он, чем нас с тобою.
Ближе к водам Стикса, чем канала,
он стопу преследует стопою.
Нет начала, есть огонь шандала,
есть чужак, утративший прозванье,
в сумерках китайского квартала,
в лавке небылиц, в одно касанье,
с мелкой буквы, со строки не красной,
длящий не своё повествованье.
А тебе кто не велит, несчастный?